Читать онлайн «Легенда о Вавилоне». Страница 65

Речь идет о сексуальных аспектах вавилонского религиозного культа. Вавилон, как это известно всем и каждому, является символом не только гордыни и алчности, но и самого премерзкого разврата. Впрочем, доказательств последнего в Ветхом Завете не так уж много. Насколько они прямые, а насколько метафорические? Насколько обязан месопотамскому опыту образ, который постоянно использует Книга Иезекииля для описания прошлых грехов Иерусалима-Иудеи, образ, который укрепился среди одной из религиозно-философских партий изгнанников и постепенно стал каноническим? «И пришли к ней сыны Вавилона на любовное ложе и осквернили ее блудодейством своим, и она осквернила себя ими; и отвратилась от них душа ее»{135}.

Наказание нации как расплата за прелюбодеяние — великолепный образ и сильнейшая философская идея одновременно. Слово «блуд» несет двойной смысл и может быть использовано как в прямом, так и в переносном значении[477]. Данная традиция закономерно дошла до нашего времени. Уже говорилось о поэтической силе метафор пророческих книг — произведений, пронизавших века и тысячелетия. Поэтому вряд ли случайно русский автор в 1918 г. утверждал, что тексты библейских пророков намного современнее газетных и рассматривал судьбу своей страны в иезекиилевских терминах:

Публичное произнесение этих строк в самый разгар русской революции вызвало значимую реакцию у потомков вавилонских изгнанников, оказавшихся тогда в южном Крыму. Они, по свидетельству автора, поднялись с мест и пропели «хором торжественную и унылую песнь на древнееврейском языке», после чего разъяснили ему, что услышали в его стихах «подлинный голос древнего иудейского пророка и потому» приветствовали его «как равви». Также вполне логично, что стихи эти были запрещены как белыми, так и красными, при том что в частном порядке некоторые громкогласые вожди непримиримых партий ими искренне восхищались. После чего за естественное для политических деятелей лицемерие в их отношении было со скрупулезной точностью исполнено сказанное в древнем тексте: «И положу на вас поношение вечное и бесславие вечное, которое не забудется»[479].

Но вернемся в Междуречье VI в. до н.э. — в круг сподвижников третьего из «великих пророков». Хотя существуют разногласия насчет того, какому в точности времени принадлежит тот или иной фрагмент Книги Иезекииля, в данном случае важно общее направление, общая образная, мифологическая культура подобных картин[480]. О чем говорят такие фразы, переходящие из одной пророческой книги в другую? Попробуем вглядеться чуть пристальней в оставленные свидетельства.

Многие древние религии включали в себя сексуальный компонент: известия об этом, в основном, исходят из Междуречья, но подтверждаются и данными по истории других культур. Например, на ежегодном празднике плодородия властителю города полагалось совершить известные манипуляции со жрицей соответствующего культа, что должно было гарантировать народу хороший урожай. Это было одной из главных обязанностей носителя верховной власти, из чего мы, с одной стороны, видим, что наши далекие предки вовсе не питали уважения к геронтократии, а с другой — что традиция совмещения власти политической и сексуальной восходит к самой древней древности и что, возможно, первичной в этом симбиозе была сила отнюдь не политическая (социальная), а биологическая. Ныне же подобная биологическая сила индивидуума, жаждущего в той или иной форме получить от сограждан мандат на правление государством, называется харизмой, а обсуждать ее сексуальную коннотацию считается в материалистическом обществе некорректным.

В данном случае ход мыслей наших месопотамских пращуров понятен и объясним. Им было ясно и то, что плодородие является категорией всеобщей (охватывающей не только самую почву), и то, каким образом его нужно обеспечивать. Сложнее установить те побуждения, которые послужили отправной точкой рождения «тайных» эротических культов или ставших таковыми со временем, во многом из-за государственного давления на их позднейших последователей или переоткрывателей в более близкую нам антисексуальную эпоху Средневековья.

Обычно такие учения называют эзотерическими, т. е. доступными лишь избранным (в отличие от экзотерических, открытых для всех желающих). Естественно, эти тайные (или почитавшиеся тайными) сексуальные культы Древнего Востока удостоились пристального внимания мифологического сознания, которое до сих пор продолжает обращаться к ним в невысокого пошиба научно-фантастической литературе и кинематографии. Возникновение же особого интереса к учениям и ритуалам такого рода связано с крайней ограниченностью имеющихся достоверных сведений и с тем, что некоторые из означенных обрядов были явно связаны с чем-то очень плотским, даже животным и потому особенно запретным для непосвященных. Также важно, что донесших до нас сообщения об этих учениях иудеев греков и наследовавших им римлян объединяло цивилизационное непонимание подобных процедур, отсутствовавших и в иудейской, и в классической эллинской традиции. Греки считали их глупыми и позорными (варварскими), а евреи — преступными.

Образованный читатель тут встрепенется: как, у греков этого не было? Конечно было, поскольку за полторы тысячи лет древнегреческой цивилизации случалось всякое. Но упоминания о широкой распространенности подобных культов относятся либо к архаическим временам (что логично, ибо их происхождение возводят к эпохе неолита), либо, наоборот, к поздней античности. В последнем случае надо сказать о том, что они пришли в находившийся на грани духовного кризиса греко-римский мир именно из Месопотамии. У классической Эллады Эсхила и Аристотеля были другие ценности, и религия тогдашняя была, главным образом, публичной, полисной, объединявшей жителей города в своих ритуалах (мы говорим о наиболее образованной части общества — так называемых лидерах, тех, кто сохранял эти ценности и спустя многие века).

Речь идет не обо всех эзотерических ритуалах («мистериях» в прямом греческом смысле слова), а только о тех, которые, несомненно, включали в себя сексуальные символы или обряды. Для эллинского мира это достаточно достоверно засвидетельствовано только в отношении культа Диониса и тоже в относительно позднее время (вероятно, что в противоположность распространенному мнению знаменитые Элевсинские мистерии не включали каких-либо эротических аллюзий, не говоря уж о большем). При этом и позднеантичные авторы, такие как Апулей и Лукиан и оставивший подробное описание древнеримских репрессий по отношению к участникам вакханалий чуть более ранний Тит Ливий, не дают усомниться в своем негативном отношении к «руководителям тайных ночных обрядов»{136}.[481]

Данных о сокровенных культах древних эллинов у нас очень немного, но вот о личной жизни жителей Афин или Рима известно гораздо больше. Некоторые изложенные классическими авторами подробности заставляют усомниться в том, что людям европейской античности требовались еще какие-то специальные обряды для пущего упражнения плоти. В противоположность этому шумеро-аккадская цивилизация не оставила прямых и детальных указаний на то, какое место занимали в ней сексуальные отношения. Это вряд ли можно посчитать неожиданным. Тем не менее ученые считают, что имеющихся в их распоряжении косвенных улик достаточно, чтобы сделать следующие выводы{137}.

Во-первых, священные сексуальные обряды (помимо «священного брака») существовали на протяжении тысячелетий и занимали весьма важное место в месопотамской религии. Ни о каком ограничении числа избранных и допущенных к участию в фестивалях во славу плодородия речи не велось. Празднества, в ходе которых происходило массовое совокупление желающих, эзотерическими назвать сложно. Во-вторых, существуют ясные сообщения о классах священнослужителей (и священнослужительниц), связанных с эротическими культами, и эпитеты в их отношении употребляются вполне определенные: «Дева сладостная стоит на улице, Дева-блудница, дочерь Инанны… Масло и сладкие сливки она, Телица могучей Инанны она»{138}. В-третьих, как остроумно заключают ассириологи, тщательно разработанные аспекты сексуальных обрядов еще со времен древних шумеров почитались за высокое культурное достижение. То, что мы знаем об отношении месопотамцев к традициям, позволяет заключить, что они не должны были отринуть эту часть шумерского наследия. Ведь ничего другого они тоже не отвергли, а только преобразовывали, перерабатывали и развивали.