Читать онлайн «Легенда о Вавилоне». Страница 58

Помимо упомянутой версии письма изгнанникам{108}, призывавшего последних обустраиваться на новом месте и не верить патриотично настроенным агитаторам, обещавшим скорое освобождение, пророк записывает «в одну книгу все бедствия, которые должны прийти на Вавилон» и отдает ее своему посланнику с указанием прочитать ее по прибытии (по-видимому, не публично, а с ритуальными целями), после чего привязать к ней камень и бросить «в средину Евфрата»{109}.

Проклятия Вавилону, включенные в окончательную редакцию Книги Иеремии, находятся непосредственно перед этим известием. Именно на этих проклятиях, содержащихся в 50-й и 51-й главах, проклятиях грозных и подробных, полностью основывается известная нам легенда о Вавилоне — легенда о божественном возмездии великому городу[419]. Более того, голосом пророка здесь возвещается о грядущем наказании согрешивших и о неминуемом падении идолов — эти понятия стали исключительно важными в поздней религиозной философии, и не только еврейской. Да и одной философией дело не ограничилось: образ неправедного и могучего властелина, истощившего терпение Божие и в конце концов получающего по заслугам, обладает, по известным причинам, большой общечеловеческой ценностью. Поэтому тем важнее его первая, самая древняя, а для многих — священная иллюстрация. «О ты, живущий при водах великих, изобилующий сокровищами! пришел конец твой, мера жадности твоей!» <…> «Посему вот, приходят дни, когда Я посещу идолов Вавилона, и вся земля его будет посрамлена»{110}. Именно к этим текстам станут обращаться проповедники будущего, часто шедшие по стопам Иеремии, именно ими будет укреплена первая из легенд о Вавилоне: о сокрушении Богом возгордившихся, о падении незаслуженного величия, каковы бы ни были его масштабы. «Хотя бы Вавилон возвысился до небес, от Меня придут к нему опустошители, говорит Господь»{111}.

Многие комментаторы указывают, что окончательная редакция этих текстов принадлежат более позднему времени, что Иеремия был совершенно не в том состоянии духа и мыслей, чтобы проклинать и предсказывать падение того государства, скорую гибель от руки которого он предрекал Иудее. И все-таки, и все-таки… Пусть текст проклятия поздний и не принадлежит целиком самому Иеремии, а кому-то из его ближайших сподвижников или духовных наследников[420], но имела ли место сама ритуальная акция? Ведь такая, с позволения сказать, демонстрация, акт заклятия — полностью в стиле нашего проповедника! И разве не мог пророк предвидеть того, что и данная мировая империя не вечна, что когда-нибудь наступит ее срок и что в случае верного политического настроя и извлечения уроков из печального прошлого подобное событие приведет к освобождению иудеев? Не пытаются ли некоторые комментаторы сделать из Иеремии обычного политикана, когда говорят о том, что человек, выступавший за подчинение Вавилону, не мог одновременно призывать на его голову мщение Господа, что пророк, считавший Вавилон орудием божественного гнева, не мог счесть и его достойным наказания не меньшего, чем то, что постигло Иерусалим. Отрицать истинность этого события мы не готовы — в основном тексте вавилонской легенды слышится голос ее самого главного героя.

Важно и то, какой способ избрал Иеремия для возглашения своего проклятия Вавилону — он в чем-то схож, а в чем-то совершенно обратен тому, что сделал с его собственным текстом иудейский царь. Иеремия посылает в Вавилон одного из своих учеников[421], Серайю, судя по всему, брата уже известного нам писца Варуха, в дальнейшем биографа Иеремии и, возможно, первого составителя корпуса «иеремических» текстов. Время этой миссии, по-видимому, совпадает с отправкой в столицу империи официальной иудейской делегации, выехавшей из Иерусалима в 594/593 гг. до н.э. Пророк приказывает посланцу, возвестив Вавилону все грядущие беды и бросив свиток в Евфрат, сказать следующее: «Так погрузится Вавилон, и не восстанет от того бедствия, которое Я наведу на него»[422]. Очень уж сходен предлагаемый способ действий с разбиванием кувшина в иерусалимском храме. Произнесение приговора Вавилону делает его исполнение неминуемым. Погружение же свитка в Евфрат есть не уничтожение Слова, а, наоборот, его сохранение, но одновременно и совмещение его судьбы с судьбой Вавилона, их общее «потопление», утверждающее прочность и неизбежность запечатленного на свитке. Царь иерусалимский Слова боится, Иеремия же с его помощью совершает величайшие деяния и сохраняет своему народу надежду даже в самые тяжелые времена.

При этом пророк очень четко (в отличие от многоопытных политиков) разделяет цели тактические и стратегические. Необычайно странно выглядело бы, если бы он, потративший столько сил на убеждение соотечественников, что жизнь под вавилонским протекторатом намного предпочтительнее последствий «бунта бессмыленного», одновременно с этим публично бы возгласил проклятие Вавилону и предсказал его неминуемую гибель. Понимание этого и того, что подобное событие случится отнюдь не завтра, Иеремия мог разделить только с ближайшими учениками, а не с иерусалимской толпой, общностью по определению деятельной, но к мышлению не способной и о течении времени не знающей[423]. Толпа вообще живет лишь днем сегодняшним (нынешние толпы не исключение), а точнее, сегодняшним обедом. В том сила толпы, в том ее слабость, поэтому порывы ее столь яростны и столь краткосрочны. Исходя из этих соображений, Серайя и должен был утопить свиток с проклятиями без каких-либо зрителей или даже группы поддержки, а может быть и тайком от нежеланных свидетелей.

Апокалиптические картины разрушения Вавилона, содержащиеся в Книге Иеремии, совершенно не соответствуют историческим реалиям падения Нововавилонской империи. «И Вавилон будет грудою развалин, жилищем шакалов, ужасом и посмеянием, без жителей»{112}. На самом деле все случилось совсем не так. Это опять наводит на мысль, что перед нами истинные, хотя бы отчасти, предсказания Иеремии, а не приписанные ему поздние сочинения очевидца гибели государства наследников Навуходоносора.

Так или иначе, оставшиеся на территории Иудеи соплеменники пророка двинулись проторенным печальным путем. Важную роль в дальнейших событиях сыграло упоминавшееся ранее посольство в Вавилон, в состав которого, по разным сведениям, входили наиболее высокопоставленные иерусалимцы, а возможно, и сам царь Седекия{113}. Безусловно, в ходе этого путешествия между приезжими и депортированными ранее иудеями происходили бурные дискуссии о политической ситуации на родине и о ее дальнейших перспективах. В дискуссии этой незримо участвовал и пророк, к ней, как мы уже говорили, относится его знаменитое письмо изгнанникам из 29-й главы Книги Иеремии. Однако верх опять взяла иная точка зрения. Сохранилось известие о письме изгнанников в Иерусалим с требованием заткнуть Иеремии рот: послания пророка дошли до месопотамской общины и вызвали достаточно определенную реакцию.

Возможно, это было связано с тем, что первые иудейские изгнанники (и даже прибывшие с подобострастным посольством в середине 90-х годов иерусалимские царедворцы) с самого близкого расстояния наблюдали вавилонские политические пертурбации и сделали из этого вывод, что не так страшен черт, как его малюют, и не так уж он неуязвим и непобедим. Примерно к этому времени относятся дошедшие до нас краткие известия о волнениях в вавилонской армии и о репрессиях, которые при их подавлении применил Навуходоносор. Не исключено, что именно эти события повлекли за собой гибель Иудеи. Взвесив все «за» и «против», правящая иерусалимская партия (несколько наиболее знатных родов или семейств) решила отложиться от Вавилона, уповая на Египет и на внутренние месопотамские дрязги.

В формальном смысле ответственность пала на царя Седекию, получившего престол из рук Навуходоносора, и потому понимавшего, что пощады ему в случае неудачи не будет, но при этом отнюдь не убежденного в правильности своих действий. Внутренние раздоры и неуверенность властей в момент смертельной схватки — лучшего рецепта гибели государства придумать сложно, тем более что внешняя война с не самым сильным противником часто объединяет силы обширного, но аморфного государства, толком не знающего, что с этими силами делать в мирное время. Не исключено, что Иудея оказалась для Навуходоносора очень уместным — и своевременным раздражителем. Сложно было придумать для вавилонской армии более лакомого куска, чем плодородная и труднозащитимая Палестина и по-прежнему вмещавший немало богатств Иерусалим.

Итак, после многократных клятв в верности Навуходоносору последний из иудейских правителей — Седекия — поднял восстание против вавилонян. Царь, судя по всему, был человек слабовольный и не совсем уверенный в успехе задуманного предприятия. Однако правящий класс, как водится, давил, а монарх, как часто бывает, подчинялся. Высшее священничество тоже выступило за освободительную войну, поэтому оно ее и не пережило. Наступил последний акт трагедии.