Читать онлайн «В поисках Библии: Тайны древних манускриптов». Страница 26

Один из наиболее поздних известных нам иероглифических текстов, папирус IV в.

Многие элементы сказки напоминают позднейшие истории других народов, отдельные сюжеты и характеры которых явно обнаруживают свое египетское происхождение, Еще одним достоинством рукописи г-жи д’Орбиней является то, что он не поврежден и вышел из мастерской опытного писца, имя которого известно. Несомненно, это один из самых прекрасных из дошедших до нас иератических папирусов. Даже имя владельца папируса удалось восстановить. Согласно колофону на оборотной стороне, труд принадлежал египетскому наследному принцу, который позднее правил под именем Сети II.

Первая часть истории трогает своей простотой, но во второй половине появляется так много мотивов, связанных с магией, что впечатление, по крайней мере с эстетической точки зрения, снижается. Вначале мы знакомимся с двумя братьями, Анупу и Батой, которые живут под одной крышей и вместе обрабатывают землю. Все идет хорошо, пока жена Анупу не становится причиной их ссоры. Почти в стиле жены Потифара она пытается соблазнить Бату. Однажды, когда Бата зашел домой с поля за семенами, она предложила ему: «Идем полежим вместе час. На пользу будет это тебе — я сделаю тебе красивую одежду!» Однако предложение неверной жены было отвергнуто, и она начинает мстить своему свояку, обвиняя его перед Анупу с «женским коварством» в том самом преступлении, в каком была виновата сама. Разъяренный старший брат намеревается убить Бату. Предупрежденный коровами, обладающими даром речи, Бата бежит, преследуемый по пятам Анупу. К счастью, вмешивается бог солнца, сотворив между ними реку, кишащую крокодилами, и таким образом Анупу удержан от братоубийства. В конце концов с безопасной дистанции Бата смог убедить брата в своей невиновности, после чего Анупу возвращается домой и убивает вероломную жену Остаток истории содержит чудо за чудом и ряд волшебных превращений, которые направлены на то, чтобы привести Бату, а вместе с ним и его верного брата к самому трону В конечном счете Бата становится отцом будущего фараона.

«Сказка о двух братьях» ознаменовала только начало открытия египетской беллетристики. Она относится также к наименее древним из такого рода произведений, большая часть которых датируется Средним царством, возможно самым продуктивным периодом египетской светской литературы. Папирус «Харрис 500» содержит два прекрасных произведения. Одно из них рассказывает, как Джхути (Тахути), полководец Тутмоса III, взял Иоппу (древняя Яффа) хитростью, напоминающей одновременно троянского коня и «Али-Бабу и сорок разбойников». Джхути был историческим лицом, и сохранились его меч и подарок от его благодарного царственного властелина. Рассказ о его подвигах вполне может быть основан на подлинном случае.

Совершенно далека от реальности другая сказка в папирусе «Харрис 500» — «Обреченный царевич», действие которой полностью происходит в царстве сверхъестественного, но рассказана она с замечательным искусством и держит читателя в постоянном напряжении.

Флиндерс Петри, который, как и Масперо, Эрман и другие, издал собрание египетских литературных текстов, называет «Обреченного царевича» «историческим словарем элементов повествовательной литературы». Использованы все освященные веками приемы, включая царскую дочь, запертую в замке отцом, но использованы эти приемы с большим искусством и, насколько мы знаем, впервые. Пришел ли царевич к гибельному концу, как было предсказано его родителям до его рождения, и как произошла катастрофа, мы узнать не можем, потому что заключительная часть папируса Харриса разрушена.

«Папирус Салье I» содержит рассказ, также представляющий необычайный исторический интерес, и хотя это довольно фантастическая история, она может содержать элементы правды. Она переносит нас во времена гиксосов — чужеземных азиатских царей, правивших в дельте Нила. Действие рассказа относится ко времени начала египетской войны за освобождение. По-видимому, для Апопи, гиксосского правителя, князь Фив был как бельмо на глазу. Апопи изо всех сил старался спровоцировать князя на войну, которую он, со своей стороны, наверняка хотел представить как чисто оборонительную. Поэтому он направил энергичный протест против гиппопотамов, которые содержались как священные животные в фиванских бассейнах и которые, как он заявил, своим плесканием мешали ему (за 350 миль!) спать по ночам. Умышленное оскорбление, направленное, несомненно, на религиозные чувства фиванцев, достигло цели. Апопи добился войны. Насколько нам известно, он одержал в ней победу: до нас дошел проломленный череп его противника, фиванского князя (череп находится сейчас в Каирском музее). Однако военные действия вспыхнули вновь, и в конце концов наследники фиванца вытеснили гиксосов из Египта. Это событие ознаменовало подъем великой XVIII династии и начало Империи, когда египтяне обрушились на азиатов с местью.

История Ун-Амуна, найденная в Эль-Хибе, звучит столь правдиво, что египтологи еще не решили, является ли она фактом или художественным вымыслом. Предполагают, что это был приукрашенный отчет о путешествии Ун-Амуна, чиновника при храме Амона-Ра в Фивах, совершившего поездку в Сирию, чтобы закупить кедровое дерево для восстановления церемониального барка, и перенесшего настоящую цепную реакцию бедствий. Они описаны с большой правдивостью и юмором. Бедный Ун-Амун, который, как говорит Артур Вейгэлл, «не был путешественником», напоминает требовательного эф-фенди, странствующего по базарам Ближнего Востока. Язык рассказа простой и ясный, видно умение автора описывать события и людей. Есть, например, краткое описание местного властелина в одном сирийском портовом городе, которого посетил Ун-Амун, не превзойденное в литературе этой ранней эпохи: «Я нашел его сидящим в верхней комнате, со спиной, обращенной к окну, в то время как волны великого моря Сирии бушевали за его затылком».

И снова большая ценность рассказа заключается в многочисленных упоминаниях о жизни тех времен. Мы получаем ясное представление о расколе страны в рамсесовском Египте с его автономными князьками на севере и возрастающим могуществом фиванского жречества. Затруднения Ун-Амуна в Сирии, несомненно, объясняются упадком египетского престижа и силы в этих краях. В Сирии — Палестине, около современной Хайфы, мы встречаем только что прибывших захватчиков (вероятно, из Сицилии), что можно поставить в связь с миграционным движением сметавших все на своем пути «народов моря» и филистимлян, занявших палестинское (т. е. филистимлянское) побережье. Из рассказа мы узнаем интересные подробности об экспорте папируса из Египта, когда сирийский правитель требует в качестве уплаты пятьсот листов.

В истории Синухе (Синухета) мы встречаемся с прототипом приключенческого романа. Действие рассказа, который считается прекраснейшим произведением египетской художественной литературы, происходит в эпоху Среднего царства, в реалистической обстановке. Как и история Ун-Амуна, он переносит нас в Сирию, куда добровольно удалился Синухе. Популярность этого рассказа в Древнем Египте подтверждается сравнительно большим числом найденных фрагментов. Некоторые отрывки даже вошли в повседневный язык. Нам известно, например, что моряков, посланных царицей Хатшепсут, приветствовали в иностранном порту точно таким же образом, как некогда варвары приветствовали Синухе; все равно как мы сказали бы шутя путешественнику: «Простите, вы случайно не доктор Ливингстон?» Историю Синухе помещали даже в некоторые могилы для развлечения покойного.

Еще один рассказ в духе Эдгара Аллана По, на этот раз из эпохи Рамессидов, переносит нас прямо в египетскую гробницу. В одной сцене царевич играет в шашки с призраками умерших — классический «леденящий душу» эпизод, которым, однако, далеко не исчерпываются все прелести этого рассказа.

Так за последние полтора века из пыли веков поднялась египетская литература, обнаружив древнюю цивилизацию, питавшую огромное уважение к письменности и литературному творчеству. Несколько произведений религиозного или светского характера в течение веков пользовались общенациональной популярностью. Классическая литература, как и в Древнем Китае, ценилась очень высоко. Более того, египтяне сознательно и постоянно пытались проследить литературные традиции до гораздо более раннего времени и заново переоценить их в духе своеобразного возрождения. Восстанавливались или вновь обнаруживались более древние работы. В самой «Книге мертвых» утверждается, что в нее якобы был включен один текст, «найденный» в эпоху I династии. Другая такая находка была будто бы сделана царевичем Хордедефом, сыном Хуфу (Хеопса), в правление Менкаура, примерно за тысячу пятьсот лет до составления «Книги мертвых».

Поэтому нет ничего удивительного в том, что герой одной древней египетской истории предвосхищает примерно на три тысячелетия наших современных египтологов в своих поисках «утерянного» манускрипта. Эта приключенческая история сохранилась в демотической копии птолемеевских времен, которая сейчас находится в Каирском музее. Она излагает сказание о царевиче Сет-на (Сетме Хамуас), сыне Рамсеса II и жреце Птаха в Мемфисе, который был ревностным исследователем древних свитков. Сетна был прославлен в египетских легендах за свои исследования в оккультных науках. Статуя этого царевича с высеченным на ней его именем находится сейчас в Британском музее.