Читать онлайн «Христианская духовность в католической традиции». Страница 53

Св. Екатерина описывает мистическое соединение с большой ясностью и точностью: оно суть переживание или осознание присутствия Бога в душе и нисколько не похоже на простое соединение с Богом в освященной благодати. В состоянии совершенства душа никогда не утрачивает осознания Божия присутствия; между душой и Богом устанавливается единство в такой степени сокровенное и непрерывное, что каждый момент и каждое место располагают к молитве, к общению с Богом.

Св. Екатерина Сиенская была безраздельно преданной и любящей дочерью св. Доминика. Поэтому нас не должна удивлять ни доктринальность, ни, разумеется, схоластичность ее духовного учения. В то же время она отличалась пылкостью, чувствительностью и страстностью, не уступая в этом своему земляку св. Франциску Ассизскому. Ее почитание Христа сосредоточивалось главным образом на почитании Его Драгоценнейшей Крови, изливаемой во искупление грехов человечества, но при этом Екатерина страстно поклонялась Пресвятой Троице. Более того, подобно своему духовному отцу св. Доминику, она является созерцателем апостольского типа. Наконец, детски непосредственная любовь к наместнику Христа и горячая преданность Церкви делают св. Екатерину и матерью, и дочерью Церкви.

ДЕНИ КАРТУЗИАНЕЦ

Исторический обзор средневековой духовности завершается фигурой Дени Картузианца, которого Крог-Тоннинг называет последним схоластом.[456] Возможно, успешнее, чем многие другие монахи, картузианцы приспособились к devotio moderna, однако впоследствии они всегда предпочитали более простые формы мистики — главным образом, практическую и аффективную. В самом деле, до конца тринадцатого века орден картузианцев не дал ни одного знаменитого писателя.[457] В конце тринадцатого века Лудольф создал свою книгу Vita Christi, содержащую оригинальный подход к медитации о тайнах Христа. Как и Жизнь Христа,[LXXXVII] автором которой впоследствии был признан св. Бонавентура, книга Vita Christi предвосхищала трактат О подражании Христу и была одной из наиболее широко читаемых книг своего времени.[458]

Гораздо более важная роль в области мистического богословия принадлежит Дени Рихелю (1402–1471), являющемся связующим звеном между традиционным учением и новым движением в мистике. Его обширная литературная деятельность (44 тома) и эрудиция поражают, когда узнаешь о том, что большую часть жизни он был монахом-созерцателем в картузианском монастыре в Рермонде (Roermond), под Льежем.[459] Он скрупулезно изучал Писание, и его богословие принадлежит традиции Псевдо-Дионисия, викторинцев, св. Бонавентуры и Жерсона.

Огромный вклад Дени Картузианец внес в синтез всех предыдущих доктрин духовной жизни с последующей оценкой различных выводов. Его труды адресованы ко всем картузианцам, но писал он и трактаты, адресованные отдельным конкретным категориям людей: епископам, приходским священникам, людям, состоящим в браке, вдовам, солдатам, торговцам и так далее. Он был глубоко убежден в том, что своими работами обязан служить народу Божиему. Он утверждал, что, хотя чисто созерцательный образ жизни — более достойный и стабильный, чем чисто деятельный, самым высоким является все же образ жизни, включающий в себя и созерцание, и деятельность, при условии, что последняя изливается от полноты созерцания.

Выделяя в духовной жизни три этапа, Дени придерживается учения св. Бонавентуры. На этапе очищения христианин занят искоренением греха и возрастанием в добродетели; на этапе озарения его ум занят созерцанием Божественного; на этапе соединения христианина охватывает безумная любовь, порождаемая созерцанием Божественного, так что душа его "пылает огнем… будто возгоревшись мощным пламенем Божественного".

Само созерцание бывает двух видов: "утвердительно спекулятивное" — стяжаемое созерцание, доступное одному разуму, даже вне благодати и любви; и "мистическое, любящее созерцание" — ниспосылаемое свыше, хотя требующее при этом проявления любви, и венчаемое в конце в знак совершенства даром премудрости. Только под воздействием любви становится созерцание подлинной молитвой; и, только превратившись в молитву, может созерцание стать мистическим. Следовательно, общение души с Богом — это сильное переживание человеком любви к Богу, сопровождающееся неким "божественным прикосновением", в котором и состоит общение души с Богом.

Таким образом, секрет созерцания заключен в большой, сильной любви, хотя Дени, вслед за Фомой Аквинским, утверждает примат интеллекта. Функция любви в акте созерцания — сделать знание интуитивным и непосредственным. Более того, вслед за рейнландскими мистиками и Псевдо-Дионисием он признает, что созерцательное знание — это погруженное во мрак знание отрицания, ибо Бог в Себе иной по сравнению с тем, что мы можем сказать о Нем. Мистик, пытающийся описать мистический опыт, неизбежно должен прибегать к языку отрицания. Обретать положительное знание о Боге человек, по аналогии с тварными сущностями, может только при низшем типе созерцания — "утвердительном созерцании". Как и Жерсон, Дени подчеркивает необходимость непрерывной практики медитации, которая обычно и ведет к созерцанию. Однако человек не готовится в прямом смысле к созерцанию, ибо оно есть дар, который Бог может даровать людям простым и необразованным, но обращенным к Нему в глубокой вере и горячей любви.

Дени Картузианец "завершает аскетический и мистический период Средневековья".[460] Однако это завершение не привело к миру, поскольку уже в четырнадцатом веке сеялись семена христианского гуманизма и нового язычества и звучали далекие раскаты протестантского бунта. В лучший свой период Возрождение занималось тем, что корректировало мрачный аскетизм средневекового мистицизма и его чрезмерный интеллектуализм, и в этом качестве его поддерживала Церковь. К концу оно, к сожалению, выродилось в языческий гуманизм, возносивший падшую человеческую природу и миропорядок, при этом замкнуло человека на себя, заставив забыть об области сверхъестественного и о жизни после смерти. Протестантская реформация, несомненно, в какой-то степени явилась реакцией на языческий гуманизм Возрождения.[461]

Наиболее эффективным оружием против гуманизации христианства, возможно, оказалось введение "духовных упражнений" и методик мысленно творимой молитвы. В Италии бенедиктинец Луиджи Барбо (ум. 1443) написал трактат о медитации, а благодаря Гарсиа де Сиснеросу это направление проникло в Испанию, где в 1500 г. в Монтсеррате была опубликована книга "духовных упражнений". Четверть века спустя Игнатий Лойола создал классическую систему духовных упражнений. Большой вклад внес также францисканец Генрих Херп (ум. 1477), прилагавший усилия к вытеснению спекулятивных учений Рейсбрука и рейнландских мистиков, стремясь заменить их практическим направлением духовной жизни. Момбэр (ум. 1502) и Луи де Блуа (Блозий) также в значительной степени содействовали распространению уже доказавшего свою правильность учения о молитвенной практике и лучших методов проведения его в жизнь.

Несмотря на все усилия, Церковь приближалась к смуте и схизме. К краю пропасти ее подталкивали также "черная смерть", раскол папства, порочная жизнь духовенства, безразличие простых христиан и их нескрываемый пессимизм. Богослужение переживало упадок; наблюдался всплеск суеверия и сатанизма, христианство превратилось в исключительно частное дело, сводимое к добрым делам. Благочестие выродилось в чувственность, против которой с пуританским ригоризмом выступали протестанты. В северной Европе разыгрались смуты; папство утратило престиж; возрождению христианской духовности суждено было начаться к югу от Пиренеи, в Испании.[462]

Период, обозначенный в заголовке главы, соответствует периоду, охватываемому третьим томом Христианской духовности (Christian Spirituality) Пурра,[463] т. е. от середины пятнадцатого века до середины семнадцатого. Следует сделать несколько замечаний относительно этого специфического периода. Во-первых, в отличие от предыдущих периодов духовные школы большей частью оформляются в рамках определенной нации, а не в монашеских орденах. Пурра так говорит об этом:

Национальный принцип утверждался весьма явно, особенно начиная с эпохи Возрождения. Стремление каждой нации выбрать свой путь, соответствующий ее духу, языку и религии, оказало влияние на все стороны ее жизни и не обошло национальных форм духовности. Оттого мы реально констатируем в недавнем прошлом испанскую духовность, итальянскую духовность и французскую духовность — формы духовности, тождественные в своей католической основе, однако по-разному осмысленные и воплощенные.[464]