Читать онлайн «Христианская духовность в католической традиции». Страница 23

Деятельная жизнь необходима для спасения, утверждает св. Григорий, ибо никто не может спастись без добрых дел, но богословские добродетели необходимы для получения награды. Следовательно, различие, проводимое Григорием между деятельной жизнью, жизнью стяжания нравственных добродетелей, и созерцательной жизнью, жизнью стяжания богословских добродетелей, следует понимать в том смысле, что в последнем случае богословские добродетели проявляются более явно. Из этих двух образов жизни, по мнению св. Григория, "созерцательная жизнь заслуживает большей награды, чем деятельная… Деятельная жизнь — жизнь достойная, однако созерцательная — выше".[174]

Христианин обязан уподобить свою жизнь жизни Христа, а потому созерцательной жизнью может жить человек любого положения и состояния. Сам Христос, говорит св. Григорий, преподал пример и созерцательной, и деятельной жизни: "Он дал Своим последователям пример того, как не пренебрегать своими ближними ради любви к созерцанию и как не забывать о созерцании, чрезмерно отдаваясь заботе о ближних".[175] И поскольку св. Григорий осознавал, как трудно удержать в правильном соотношении эти два вида деятельности, то он призывает проповедников не пренебрегать служением ближнему, посвятив себя созерцанию, и не пренебрегать созерцанием, ссылаясь на занятость апостольской деятельностью.[176]

Св. Григорий никогда не упускал из виду тот факт, что заповедь любви — двуединая заповедь, и поэтому созерцание, ведущее к личным отношениям с Богом, никогда не должно отрываться от апостольской деятельности, направленной на служение ближнему. Христианин, следовательно, должен "уметь, переходя к созерцательной жизни, не устраняться от жизни деятельной… И достигший созерцания не отказывается от совершения добрых дел, оставаясь тем самым полезным ближним".[177] И хотя весьма немногим удается достичь созерцания, по своей природе оно доступно всем:

Дело не в том, что дар созерцания получали самые достойные, а недостойные не получали его; часто этим даром наделяются и самые достойные, и самые падшие, очень часто — отвергшие мир, а иногда и находящиеся в браке. Следовательно, не от образа жизни верующего зависит благодатное ниспослание этого дара, но каждого, кто печется о своем сердце, может озарить свет созерцания, и потому никому не дано прославиться этой милостью, если она не будет дана ему свыше. Не одни лишь достойные и выдающиеся члены святой Церкви обладают благодатью созерцания. Очень часто дар этот посылается тем ее членам, кто остается в жизни на более низких уровнях и возносится на высоты только в своих желаниях.[178]

Св. Григорий воспринимает Бога и человека, как две противоположные и несовместимые сущности, соединяемые актом спасения человека через Христа и в Святом Духе. По благодати Божией и своею собственной аскетической практикой человек может преодолеть путь к Богу, завершением которого является созерцательная молитва. На этом "пути спасения" Христос предстает Посредником, Образцом для подражания, Искупителем и Заступником, и св. Григорий советует всем христианам размышлять о тайнах Христа: о Его человечестве и Божестве, о Его страданиях и славе.[179] Но завершает дело спасения человека Святой Дух, Которого Христос послал после того, как вознесся к Отцу. Святой Дух — это дар par excellence, и действует Он в человеке посредством Своих семи даров. И когда Святой Дух пробуждает в душе Свои дары, которые постепенно направляют человека от страха к премудрости, душа обретает возможность соединиться с Богом в созерцании.[180]

Со времени понтификата св. Григория до середины восьмого века распространение христианства в Европе приобрело колоссальный размах. Как и следовало бы ожидать, много времени ушло на разные урегулирования, адаптацию и преодоление языковых барьеров, пока христианство вбирало в себя особенности культуры и темперамента саксов, франков, вестготов, лангобардов и других народов. Однако, основа для объединения, пусть едва ощутимая, все же существовала, что и позволило этим народам, несмотря на имеющиеся различия, принять единую, католическую веру.

Леклерк перечисляет ряд факторов, способствовавших единству христианской жизни этого периода.[181] Во-первых, Римская Церковь и монашество сохранили общее христианское наследие, которое можно было предложить отдельным народам, не имевшим сильной культурной традиции, от которой пришлось бы отказываться, вытесняя ее христианством. Во-вторых, литературные источники, которыми питался этот мощный процесс евангелизации, были не столь многочисленны и не так уж различны, как в другие периоды. Существовали трактаты с практическими советами в области аскетизма, молитвенного делания и христианских добродетелей, хотя большинство из них несло в себе отпечаток учения св. Григория Великого. Даже два таких выдающихся автора того периода, как св. Исидор Севильский и Беда Достопочтенный, очень многим были обязаны св. Григорию Великому.

Несмотря на неопределенность терминов, использовавшихся для обозначения различных слоев христиан — пресвитеры, монахи, монахини, миряне, — различия, заложенные в их значение св. Григорием Великим и св. Исидором Севильским, были налицо. В каждом случае образ жизни отличался своеобразием, причем внутри наблюдалось соответствующее постепенное возрастание духовности. Так, выделялось два слоя мирян: обычные верующие и более горячие или благочестивые христиане. Принадлежащие к первой группе, образ жизни которой Беда классифицировал как vita popularis, получали основные наставления об обязанностях христиан перед крещением; их готовили к браку, делая акцент на его нерасторжимости и цели, а также на долге верности; в остальном они проходили процесс духовного становления, опираясь на обычную проповедь духовенства. Их знания о вере были в лучшем случае поверхностными, так что многие из них соблазнялись колдовством, суевериями, оккультизмом или аномальными явлениями.

"Пылкие" христиане, однако, составляли элиту и обычно группировались вокруг храмов или монастырей, чтобы жить покаянием за свои прошлые грехи, либо просто избрав для себя этот жизненный путь. На этот путь вступали и мужчины, и женщины; он предполагал участие в богослужении по бревиарию в храме или в монастыре, личную молитву и строгий образ жизни. Одевались просто; часто не состоящие в браке давали обет безбрачия, а состоящие в браке соблюдали воздержание. Таким образом, они составляли разряд христиан, явно отличавшихся от "обычных верующих", и очень напоминали "третьи ордена" и мирские объединения, которые появятся гораздо позднее. Так как многие из этих "кающихся" были необразованы, то специально для них составляли "малую службу", состоящую из литании Христу или Преблагословенной Деве Марии или из повторяющихся определенное число раз молитв Отче наш и Радуйся, Мария. Похоже, что молитвы кающихся стали источником как молитв несвященствующих монахов,[XLI] появившихся в последующие столетия, так и розария.

Благодаря св. Григорию Великому духовная жизнь клира обрела опору и твердое руководство в этот период смешения и адаптации. Постепенно вокруг каждого епископа создавались группы епархиального духовенства как для пастырской работы, так и для совершения богослужения по бревиарию. В каждый отдельный храм для совершения таинств, для литургии и для проповеди назначались священники; общинная жизнь способствовала соблюдению целибата, совершению общей молитвы и литургии; сильный акцент делался на необходимости для священника отличаться святостью жизни. Письмо, написанное Бедой Достопочтенным Эгберту Йоркскому в 734 г., содержит наставления, типичные для духовной программы клира того периода.[182] Св. Беда также советовал священникам наставлять верующих в чтении Верую (Credo) и Отче наш (Pater Noster) из мессы на родном языке и поощрять паству к частому причащению.

Однако основное влияние в духовной сфере в эту эпоху сохранялось за монашеством, особенно бенедиктинского направления. Так было не только потому, что монахи подавали христианам пример аскетической и добродетельной жизни, но и потому, что очень многие епископы вышли из числа монахов. Снова появились две формы монашества — монастырский монах и странствующий проповедник, — в качестве выдающихся примеров которых Леклерк приводит Беду Достопочтенного и св. Бонифация.[183]

В области аскетической практики и молитвы следует отметить следующие достижения этой эпохи. Строгий аскетизм древних монахов и отшельников, сохранившийся в значительной степени среди ирландских монахов, постепенно уступил место аскетическому служению ближнему и физическому труду. Епископы призывали в проповедях совершать конкретные дела милосердия в качестве главного проявления христианской любви и аскетизма. Однако люди, посвящавшие себя этому служению, все еще в значительной степени были движимы духом покаяния и ужасом перед Страшным Судом.