Читать онлайн «Архиепископ Василий (Кривошеин) Преподобный Симеон Новый Богослов». Страница 12

В последний период своей жизни пр. Симеон выявляет себя прежде всего обновителем христианской жизни, которая в константинопольской церкви тех времен пришла в упадок, и большим мистическим писателем, раскрывающим в Гимнах, с неслыханной до него откровенностью, свою внутреннюю жизнь, жизнь с Богом. Вместе с тем, мы видим в нем неумолимого религиозного борца, агрессивного даже, до неприемлемости заострявшего свои утверждения, когда противники вынуждали его на это, но в действительности только защищавшегося от тех, кто нападал на путь, им избранный и которому он учил всех. Всегда верный Священному Писанию, обширным и глубоким знатоком которого он был и которое толковал Духом, буквально и одновременно свободно, пр. Симеон был также верен, вплоть до непослушания и восстания против высших сановников церковных, памяти своего духовного отца, Симеона Благоговейного, святость которого была для него доказательством подлинности его собственного духовного опыта. Однако, его многократные напоминания, что христианский идеал сознательного единения с Богом еще в настоящей жизни осуществим в наше время, как и в апостольские времена, вызвали резкие столкновения с частью монахов и иерархии, равно как и значительный резонанс в обществе. Нужно, однако, отметить, что пр. Симеон никогда, или почти никогда, не был обвиняем в ереси, еще менее в мессалианстве или какой–нибудь известной древней ереси [158]. В кругах церковной иерархии предпочитали ограничить конфликт дисциплинарным нестроением, опасаясь смут, которые шумное празднование памяти Симеона Благоговейного могло вызвать в народе.

С другой стороны, если у пр. Симеона было много врагов, то еще больше у него было почитателей и учеников, энергично его поддерживавших. Их вмешательство решительно повлияло на благоприятный для пр. Симеона исход борьбы. Короче, обновитель духовной жизни и подлинный мистик, достигший вершин единения с Богом, пр. Симеон по справедливости заслужил прозвание Нового Богослова. Оно, может быть, сначала было ему дано противниками, в уничижительном смысле, как неприемлемое для слуха консервативных византийцев, но его с воодушевлением подхватили ученики пр. Симеона, причем выражение «богослов» понималось ими, как и у большинства греческих святых отцов, не в смысле догматического богословия, выдумывающего новые догматы, но как относящееся к лицу, достигшему вершин созерцания. А прилагательное «новый» означает здесь обновителя апостольской жизни, которая, как он сам говорит, была в значительной степени забыта. Православная Церковь, не разделяя некоторых особенностей и даже, может быть, преувеличений в учении пр. Симеона Нового Богослова, с любовью чтит его святость и вдохновляется его духовными наставлениями, живительными и по сей день.

Нужно было бы начать наше исследование духовного учения пр. Симеона с его воззрений на крещение как духовное рождение человека для духовной жизни во Христе и освобождение от первородного греха, но так как в действительности — и пр. Симеон чувствует это очень живо — мы все были крещены младенцами и потеряли благодать вследствие наших грехов после крещения, покаяние стало для нас вторым крещением, началом христианской жизни и постоянной основой всех наших устремлений к Богу. Естественно поэтому начать изложение духовности пр. Симеона обзором его богословия и практики покаяния. Что же касается крещения, мы будем говорить о нем более подробно далее, в связи с тайной спасения и действием Святого Духа.

Пр. Симеон в своих творениях много говорит о покаянии как самом по себе, так и в приносимых им плодах, и, как всегда, находит для этого патетические выражения и свои собственные яркие слова. «Хорошо покаяние и получаемая от него польза» [159], — говорит пр. Симеон в 5–ом Огласительном Слове, одном из самых длинных и в своей большей части посвященном покаянию. Покаяние необходимо для всех, так как все согрешили и не существует малых грехов. «Не заблуждайтесь, братья мои, — говорит он, обращаясь к своим монахам, — милосерд Бог и милостив и благоутробен, и я, свидетельствуя, исповедую это и со дерзновением уповаю спастись его благоутробием. Однако знайте, что это ничуть не поможет не кающимся и со всей точностью и великим страхом не соблюдающим его заповедей, но Он их накажет хуже неверных и некрещеных народов. Не заблуждайтесь, о братья, и да не покажутся вам малыми некоторые из прегрешений и да не будут пренебрегаемы вами как не причиняющие вреда вашим душам. Благоразумные рабы не знают разницы между малым и великим прегрешением, но если согрешат, вплоть до взгляда или мысли или слова, бывают настроены, как отпадшие от любви Божией» [160]. Покаяние должно быть всецелым и охватывать всего человека: «Покаемся только от всей души и отбросим не только наши дурные действия, но и самые наши лукавые и нечистые помыслы сердца» [161]. Без покаяния монашеское отречение ни к чему не служит: «Всякий человек, согрешивший, — продолжает пр. Симеон, — и закупоривший грязью наслаждений чувства своей души, если он даже все свое имущество раздаст нищим, всю славу должностей и великолепие домов и коней … самих же близких и друзей и родственников оставит и, бедный и неимущий, придет и облачится в монашеский образ, все же несомненно нуждается, ибо это необходимо для его жизни, в слезах покаяния, чтобы отмыться от грязи своих грехов, и особенно, если, как я, сажу и грязь многих зол не только на лице и на руках, но всецело на всем теле носит. Ибо для нас недостаточно только раздаяние имущества для очищения души, если мы не восплачем и не возрыдаем от души, братья. Ибо я полагаю, что если я не очищу всяким тщанием сам себя слезами от осквернения моих грехов, но оскверненный изыду из жизни, то буду справедливо осмеян и от Бога, и от Его ангелов и вместе с бесами выброшен в вечный огонь» [162]. Покаяние должно стать постоянным состоянием: «Возможно, итак, — говорит пр. Симеон, — братья, не только монахам, но и мирянам всегда и постоянно каяться и плакать, и умолять Бога, и такими действиями и все остальные приобрести добродетели» [163].

Важность слез, как необходимого элемента покаяния, подчеркивается неоднократно: «Прежде плача и слез, никто вас да не обманывает пустыми словами и да не обманываем сами себя, нет в нас покаяния, ни истинного раскаяния, ни страха Божия в наших сердцах, мы еще не осудили самих себя, наша душа еще не была в чувстве будущего суда и вечных мучений. Ибо если бы она это стяжала и в таковых пребывала, немедленно она испустила бы слезы, ибо без них ни наше жестокое сердце не могло бы когда–нибудь смягчиться, ни душа наша приобрести духовное смирение, ни мы не имели бы силы стать смиренными. А не ставший таковым не может соединиться со Святым Духом. А не соединившийся с Ним чистотою не может быть в созерцании и ведении Бога, ни достоин научаться таинственным добродетелям смирения» [164]. Как видно, слезы покаяния рассматриваются здесь как путь, ведущий к созерцанию и единению со Святым Духом. С другой стороны, истинное покаяние преобразует покаянный характер слез и ведет нас к видению света: «Ибо само покаяние, неукоснительно … совершаемое до смерти с болезнью и скорбью, побуждает нас мало–помалу проливать горькие слезы, посредством которых оно стирает и очищает скверну и грязь души. После чего соделывает в нас чистое покаяние и превращает горькие слезы в сладкие и порождает в наших сердцах пребывающую радость, и дает видеть незаходимое сияние. И если мы не будем подвизаться всяким старанием получить это … мы не освободимся окончательно от всех страстей, ни приобретем все добродетели и не сможем ежедневно приобщаться по Богу когда–нибудь Божественных тайн или увидеть присущий им Божественный свет» [165]. Личное покаяние необходимо, чтобы достичь вечной жизни: «Пусть каждый из нас да не обвиняет и не порицает Адама, но самого себя, впавшего в какое–либо прегрешение, и да покажет каждый из нас, как он, достойное покаяние, если только хочет получить вечную жизнь в Господе» [166]. И на вопрос, кто может освободиться от бесчисленных грехов, нас осаждающих, пр. Симеон отвечает: «Постоянно помышляющий о своих грехах и непрерывно предвидящий будущий суд, и кающийся, и горячо плачущий, таковой превосходит всех вместе и препобеждает, возвышаемый покаянием, так что ни одно из вышесказанных не может достигнуть и коснуться его движущейся в высоте души. Но если наша мысль, воскрыленная покаянием и слезами и происходящим от них духовным смирением, не подымется на высоту бесстрастия, мы не будем иметь силы стать свободными от всех вышесказанных, но не перестанем уязвляться иногда одной страстью, иногда другой, и пожираться ими, как дикими зверями» [167].