Читать онлайн «Анжелика». Страница 3

Пюльшери занималась старшими племянниками. Младших детей укладывала кормилица, а Гонтран, у которого не было наставника, отправлялся спать на свой соломенный тюфяк под крышу, когда ему заблагорассудится.

Вслед за худощавой старой девой Ортанс, Анжелика и Мадлон входили в гостиную, где пламя очага и три свечи не могли до конца рассеять густую темень, веками накапливавшуюся под высокими старинными сводами. На стенах, спасая от сырости, висели гобелены, но такие уже старые, источенные молью, что невозможно было разобрать, что за сцены изображены на них, и только молчаливой укоризной глядели оттуда чьи-то мертвенно-бледные лики.

Девочки подходили к деду и делали реверанс. Старый барон сидел у огня в своем широком черном плаще, отороченном вытертым мехом. Но его белоснежные руки, лежавшие на набалдашнике палки, были поистине королевские. Голову барона покрывала широкополая черная фетровая шляпа, а его квадратная, как у короля Генриха IV, борода покоилась на стоячем гофрированном воротнике, который Ортанс втайне считала давно вышедшим из моды.

Второй реверанс девочки делали тетушке Жанне — та сидела с недовольным видом и не удостаивала их даже улыбкой, затем они поднимались по длинной каменной лестнице, где было сыро, как в склепе. В спальнях зимой было пронизывающе холодно, но зато прохладно летом. Впрочем, там только спали. Большая кровать — одна для всех трех девочек — словно саркофаг, возвышалась в углу пустой комнаты; остальная обстановка была распродана последними поколениями баронов де Сансе. Каменные плиты пола, которые зимой застилали соломой, во многих местах дали трещины. На кровать взбирались при помощи скамеечки с тремя ступеньками. Облачившись в ночные кофты и надев на головы чепчики, сестры де Сансе де Монтелу становились на колени и, возблагодарив господа бога за все его благодеяния, вскарабкивались на мягкую перину и ныряли под рваные одеяла. Анжелика тут же выискивала дыру в простыне, просовывала сквозь нее и дырку в одеяле свою розовую ножку и принималась шевелить пальцами, смеша Мадлон.

После рассказов кормилицы Мадлон дрожала от страха как осиновый лист. Ортанс тоже было страшно, но, как старшая, она не подавала виду. У одной лишь Анжелики все эти ужасы вызывали какое-то радостное возбуждение. Жизнь для нее состояла из тайн и открытий. За деревянной обшивкой стен скреблись мыши, под крышами обеих башен замка летали, пронзительно крича, совы и летучие мыши. Слышно было, как во дворе скулили борзые, а мулы, которые паслись на лугу, приходили почесать спину о стены замка.

Иногда в зимние снежные ночи слышалось завывание волков, выходивших к жилью из дремучего леса Монтелу, а с наступлением весны по вечерам из деревни в замок доносилось пение крестьян, которые при свете луны танцевали ригодон.

Одна из стен замка Монтелу выходила на болото. Здесь была самая древняя часть крепостной стены, построенная еще в далеком XIV веке сеньором Ридуэ де Сансе, соратником Бертрана дю Геклена. По концам ее находились две большие башни, опоясанные наверху крытыми дранкой мостками для дозорных. Прихватив с собой Гонтрана или Дени, Анжелика взбиралась туда, и они развлекались тем, что плевали в машикули, через которые в старину солдаты из ведер обливали противника кипящим маслом. Стена возвышалась на самом краю небольшого, но высокого известкового мыса, за ним простирались болота. Давно, еще в первобытные времена, на месте болот было море отступив, оно оставило тесное сплетение рек, ручейков, прудов, заросших впоследствии травой и ивами и превратившихся в царство лягушек и ужей, и крестьяне передвигались здесь не иначе как на лодках. Деревушки и отдельные хижины стояли на возвышавшихся над топями островках бывшего залива. Герцог де ла Тремуй, уверявший, что он любитель экзотики, и гостивший одно лето у маркиза дю Плесси, много плавал по этому водному краю и прозвал его «зеленой Венецией».

Этот огромный заливной луг, это пресноводное болото раскинулось от Ниора и Фонтене-ле-Конта до самого океана. Немного не дойдя до Марана, Шайе и даже Люсона, оно сливалось с горькими болотами, то есть с солончаками. Дальше шел берег, вдоль которого тянулись белые холмы драгоценной соли — предмета жестокой борьбы между таможенниками и контрабандистами.

И если кормилица почти никогда не рассказывала о них никаких историй — а их ходило множество в этих краях, — то лишь потому, что ее родная деревня стояла в стороне, на твердой земле, и Фантина Лозье глубоко презирала людей, которые живут «ногами в воде», да еще вдобавок все гугеноты.

Фасад самого замка Монтелу, построенного позже, всеми своими многочисленными окнами смотрел в противоположную от болот сторону. Только старый подъемный мост с ржавыми цепями, на которых любили сидеть куры и индюки, отделял главный вход в замок от луга, где паслись мулы. Справа от входа находилась принадлежавшая барону голубятня с крышей из круглой черепицы и ферма. Остальные службы были расположены по другую сторону рва. Вдали виднелась колокольня деревни Монтелу.

За деревней густым кудрявым ковром, без единой лужайки, до самого севера края Гатин и Вандейского бокажа тянулись дубовые и каштановые рощи. Если бы такая прогулка показалась вам хоть немного привлекательной и вас не испугали бы ни волки, ни бандиты, вы могли бы дойти почти до самой Луары и до провинции Анжу.

Ньельский лес, самый ближний к замку, принадлежал маркизу дю Плесси. Крестьяне Монтелу пасли там своих свиней, что служило причиной бесконечных тяжб с экономом маркиза, неким Молином, человеком очень алчным. В этом лесу жили несколько ремесленников, изготовлявших сабо, угольщиков и старая колдунья Мелюзина. Зимой колдунья иногда выходила из лесу, выменивала на лечебные травы у кого-нибудь из крестьян миску молока и тут же, стоя на пороге дома, выпивала ее.

По примеру Мелюзины Анжелика тоже собирала разные корни и цветы, высушивала их, затем одни варила, другие растирала в порошок, рассыпала по пакетикам, а затем прятала все в тайник, о существовании которого не знал никто, кроме старого Гийома. Бывало, Пюльшери часами не могла дозваться ее.

Анжелика очень огорчала Пюльшери, она даже плакала иногда, думая о девочке. По мнению Пюльшери, Анжелика олицетворяла собой крах того, что называлось традиционным воспитанием, и, более того, Анжелика была как бы живым свидетельством упадка их знатного рода из-за бедности и нищеты.

С раннего утра девочка уносилась куда-то с распущенными волосами, одетая почти как простая крестьянка в рубашку, корсажик и выгоревшую юбку, и ступни ее маленьких ножек, изящных, словно у принцессы, огрубели, потому что она не долго думая зашвыривала свои башмаки в первый попавшийся куст, чтобы легче было бегать. Если ее окликали, она едва поворачивала свое круглое загорелое личико с сияющими зелеными глазами цвета дягиля, который тоже растет на болоте и называется по-латыни «анжелика».