Читать онлайн «Библейские вольнодумцы». Страница 18

В книге повествовалось, будто еще четыре века тому назад в Вавилонии жил мудрый и праведный иудей Даниил, который также в свое время принял страдания за веру Яхве, но не стал поклоняться идолам и соблюдал все законы Яхве. За это Яхве возлюбил Даниила и одарил его даром провидения и пророчества. Яхве открыл праведнику будущее человечества до "конца дней", и Даниил все это записал. И то, что происходило в Иудее во времена Антиоха IV Епифана, Даниил тоже предвидел и записал, в точности как оно есть: завоевание "святой земли", т. е. Иудеи, языческим царем, и гонения на веру Яхве, и пытки и казни приверженцев истинного бога. Но Яхве, оказывается, открыл Даниилу и более того: что недолго будет свирепствовать "царь наглый и искусный в коварстве". Он скоро погибнет жалкой смертью: "будет сокрушен не рукою" (Дан. 8:23, 25). И тогда наступит "последнее время" и произойдет воскресение мертвых: "...многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление". "И разумные будут сиять, как светила на тверди, и обратившие многих к правде - как звезды, вовеки, навсегда" (Дан. 12: 2-3). "Обратившие многих к правде" - это, конечно, были коллеги и единомышленники настоящего автора Книги Даниила, им в первую очередь, но также тем, к кому они обращались со своими заверениями и кто им поверил - "просвещенным", были обещаны вечная жизнь и вечное блаженство в сиянии славы.

Заметим, что по Книге Даниила воскреснуть в "последнее время" должны не все умершие, а только "многие". Но начало было положено. С течением времени догма о воскресении мертвых и справедливом воздаянии в загробном мире стала одной из основных в иудаизме, а затем и в христианской религии, и в исламе, что действительно во многом способствовало успешному распространению этих религий и их победе. И можно сказать, что эта заявленная в Книге Даниила догма стала не только последним словом ветхозаветной теодицеи, но также первым словом новозаветной: бог доказывает свою правоту, если не при жизни человека, то в загробном "Царстве Божьем": там каждый получит по своим заслугам.

Снова обратимся к истории Книги Иова. После тех изменений в ее первоначальном авторском тексте, которые были внесены в нeгo первыми ортодоксальными редакторами (см. выше), эта книга была, по-видимому, теологами иудаизма признана Священным писанием, что произошло, во всяком случае, не позже II в. до н. э. Но при этом можно не сомневаться, что тем ученым-богословам, которые уже взяли на вооружение новую догму о воскресении мертвых и загробном воздаянии, многое в Книге Иова должно было не нравиться, и прежде всего образ самого Иова и его речи во время дискуссии с друзьями. Сколько в этих речах было горечи и желчи, дерзости и прямого вызова в адрес бога, сколько бунтарства и как мало смирения и покорного терпения! И наверное, еще большее неудовольствие новых ортодоксов должны были вызвать те места в Книге Иова, где ее герой решительно отрицает всякую возможность воскресения мертвых и воздаяния после смерти. Но теперь уже применять тот способ "исправления" оригинального текста, который использовали древние редакторы, т. е. вносить новые изменения в текст книги, было недопустимо. И не только потому, что это сочинение было уже признано Священным писанием и любое вмешательство в его текст считалось греховным, но еще и потому, что этот еврейский текст существовал уже во многих списках и был достаточно известен читавшим его в оригинале. И все же новые теологи нашли способ приблизить Иова к своим взглядам. Это было сделано в том древнем переводе Ветхого завета на греческий язык, который стал позже известен под названием Септуагинты, выше мы о нем уже упоминали.

Напомним читателю, что этот перевод был сделан не в Палестине, а в эллинистическом Египте, в Александрии египетской. Евреи в Александрию были переселены еще Александром Македонским, при основании этого города, а позже еще и его преемниками, и через некоторое время образовали там процветающую общину. Александрийские евреи особенно сильно испытали на себе влияние эллинистической культуры, и многие разговаривали, писали и читали только на греческом языке, совершенно забыв свой родной язык и письменность. Хотя александрийские евреи своей религии и своему богу вовсе не изменили, но, произнося слова молитв или читая Тору на еврейском языке, многие смысла слов совсем не понимали. Для них прежде всего и был создан греческий перевод Септуагинты, и он с течением времени стал столь же авторитетным для верующих, таким же Священным писанием, что и еврейский оригинал.

Перевод Септуагинты, вопреки легенде, появился не сразу, не в один прием, а создавался постепенно в течение по меньшей мере полутора столетий III-II в. до н. э. Критический анализ Септуагинты с несомненностью обнаруживает, что разные ее части были переведены разными людьми, которые не только неодинаково владели языками - еврейским и греческим - и искусством перевода, но и по-разному понимали стоящую перед ними задачу. Естественно, что переводы разных книг Ветхого завета отличаются Между собой по характеру, языку, стилю. Одни очень близко, почти буквально передают подлинник, другие - с большей или меньшей степенью свободы. "В передаче отдельных книг Ветхого завета в Септуагинте,-отмечает Б. А. Тураев,- замечаются все возможные градации: от строгой буквальности (Пятикнижие) до крайней вольности (Иов), от изящества и верности до недомыслия"*. Когда был сделан перевод Книги Иова в своде Септуагинты, в точности неизвестно, но в середине II в. до н. э. он уже существовал - цитаты из него можно встретить у иудейского эллинизированного писателя того времени Аристея (ок. 150 г. до н. э.).

______________ * 'Тураев Б. А. История Древнего Востока. Т. 1. С.8

Можно думать, что эта книга должна была привлечь особое внимание богословских кругов иудейской общины в Александрии именно благодаря своей философской окраске. Если в области теологии греческому политеизму противостояла более продвинутая в иудаизме монотеистическая концепция, то в части философской литературы иудеи, несомненно, должны были ощущать определенный недостаток. В какой-то мере этот недостаток могли восполнить такие произведения, как Книга Иова и Книга Экклесиаста. Не случайно некоторые исследователи увидели в идеях или манере изложения Книги Иова сходство, одни - с трагедиями. Еврипида, другие - с диалогами Платона. В общем, Книга Иова была произведением, которое в какой-то степени можно было сопоставить (или противопоставить) шедеврам греческой философской литературы. Книга Иова на греческом языке могла не только стать душеспасительным чтением для эллинизированного иудея или прозелита, но она могла также представлять философские идеи иудаизма перед лицом эллинистической культуры.

Что касается отмеченной Б. А. Тураевым и многими другими исследователями "крайней вольности" перевода Книги Иова в Септуагинте, то она, несомненно, была вызвана разными причинами. Можно считать установленным, что переводчики Книги Иова в Септуагинте пользовались версией оригинала, частично отличавшейся от той, которая легла в основу масоретского текста*. В ряде случаев очевидно, что причиной пропуска или сокращенной, перифрастической передачи отдельных стихов или добавлений к оригинальному тексту было стремление переводчика улучшить литературный стиль переводимого произведения, избежать тех многочисленных повторений и плеоназмов, которые отличают многие места оригинала. Некоторые отклонения, несомненно, имели целью проще, понятнее изложить сложно выраженную мысль автора. Этот автор, одновременно философ и поэт, действительно, в ряде мест выразил свою мысль и сложно, и темно, и вдобавок облекал свои философские идеи в ткань поэтических, подчас совсем неожиданных образов. Проследить за изгибами его своевольной мысли оказывается местами очень и очень непростой задачей. К этим трудностям добавляются еще другие, чисто языковые. Исследователи считают, что словарь Книги Иова богаче, чем любой другой книги Ветхого завета. Но именно по этой причине в тексте Книги Иова обнаруживается немалое число так называемых "хапакс лего-менон" (греч.- "единожды сказанное"), слов, которые встречаются в Библии только по одному разу и, следовательно, значение которых можно определить только приблизительно, исходя из контекста или через другие семитические языки: арабский, арамейский, ассирийский и др. Помимо этого, в самом языке Книги Иова немало иноязычных форм, особенно арамеизмов и арабизмов. Надо думать поэтому, что уже древние читатели, переписчики и переводчики Ветхого завета на другие языки испытывали особенные трудности в понимании и интерпретации его текста.

______________ * Swete Н. В. An introduction to the Old Testament [Greek. Cambrige, 1902. P. 133; Ziegler J. Der textkritche Wert der Septuaginta des Bucnes Job. Misсеanea biblica. Rome, 1934. S. 273-296; Gerleman G. Studies in the Septuagint I. Book of Job. Lund, 1946; Fohrer C. Das Buch Hiob. S. 55- 56.

И все же основную причину ряда существенных отклонений греческого перевода Ветхого завета в Септуагинте от оригинального текста следует видеть не в трудностях последнего для понимания, а в другом - в сознательном стремлении изменить смысл оригинала в интересах новой теологии иудаизма, с одной стороны, и в стремлении сделать содержание и идеи своего Священного писания более доступными пониманию читателей, которым не только по языку, но и по культуре многое в нем было непонятным и чуждым. Представив в Септуагинте эллинистическому миру свое Священное писание, иудеи вместе с тем представили в нем также и своего бога и свою догму единобожия. Этот бог уже не был старый, еврейский национальный бог Яхве. Учение пророков подготовило иудейскую религию к восприятию идеи о единственно истинном, универсальном боге, всемогущем творце и промыслителе. В период эллинизма на оформление этой идеи, несомненно, могла оказать влияние и греческая философия, в которой также вызрела идея монотеизма, в особенности у стоиков. Но в Ветхом завете, который складывался на протяжении целого тысячелетия, как раз далеко не все можно было примирить с идеей монотеизма и универсальности бога, слишком многое выдавало в Яхве черты старого национального бога Израиля. Основательно переделать священные книги было уже невозможно, но кое--что, очевидно, можно было предпринять, чтобы примениться к новым условиям. И в Септуагинте это было сделано.