Читать онлайн «Библейские вольнодумцы». Страница 11

______________ * Jastrow M. The Book of Job. Philadelfia; L., 1920. P. 161, 162. ** Ibid. P. 174. *** Ibid. P. 160. **** Ibid. P. 153.

Слово "атеос" (греч. "безбожный"), как известно, придумали древние греки. Древний атеизм имел свои особенности. Как известно, Эпикур признавал существование богов, но при этом утверждал, что боги, обретаясь в блаженном покое где-то в пространствах между мирами - в интермундиях, совершенно не вмешиваются в то, что происходит в мире и в человеческом обществе.

Древний атеизм вообще сводился чаще всего или к критике традиционной религии, ее догматов, мифологии, культа, или к критике идеи о божественном промысле, определяющем судьбы людей, или же проявлялся в скептическом отношении к самой возможности для человека рационально решить вопрос о существовании или несуществовании бога. Греческий философ Протагор, живший в V в. до н. э. и, следовательно, может быть, бывший современником автора поэмы о Иове, уклончиво заявил: "О богах я и не могу знать ни того, что они существуют, ни того, что их нет, ни того, каковы они с виду. Ведь многое препятствует знать (это): и неясность вопроса, и краткость человеческой жизни"*. Но в такой уклончивости могло скрываться и нечто большее, чем скептицизм.

______________ * Софисты. Баку, 1940. С. 16.

Критика религии была в то же время подрывом основ государственности, а обвинение в безбожии являлось также политическим обвинением, и очень серьезным; пример - судьба того же Протагора, который за религиозный скептицизм был предан в Афинах суду и как "атеос"- безбожник приговорен к изгнанию, а книги его были сожжены в Народном собрании. Протагор был не единственный, кого постигла такая кара.

Кроме того, атеистом древности, как и многими вольнодумцами Нового времени, несомненно, могло руководить чувство классового самосохранения религию важно было сохранить "для народа", для устойчивости государственного порядка и т. п. В связи с этим стоит сослаться на известный трактат Цицерона "О природе богов". Трактат написан в форме собеседования между сторонниками различных философских школ о религии, причем в качестве участников беседы автор вывел реальных исторических лиц - нескольких образованных и знатных римлян. Один из них, Котта, член высшей в Риме жреческой коллегии понтификов, обязанностью которой было осуществлять верховный надзор за культом, ставит перед участниками диалога вопрос в общей форме: допустимо ли вообще обсуждать проблему "есть боги или их нет?". И сам же отвечает: смотря в какой обстановке. Перед широким кругом слушателей, например в Народном собрании, конечно, неудобно отрицать существование богов. Но "в такой беседе и в таком собрании, как наше, весьма легко", т. е. вполне допустимо и удобно рассмотреть все доводы и "за" и "против", так как "много ведь встречается такого, что смущает нас так, что порой начинает казаться, будто вовсе нет никаких богов". Тот же Котта, рассказав о приговоре над Протагором, замечает: "Я так думаю, что это заставило многих более осторожно высказывать такие мнения, поскольку даже сомнение не могло избежать кары"*.

______________ * Tulli M. Ciceronis de Natura Deorum Liber primus. Cambridge, 1955. P. 351, 357; Цицерон. Философские трактаты. М., 1985. С. 79, 80.

У греков еще в конце VI и в V в. до н. э. ряд философов и поэтов подвергли язвительной критике антропоморфных, одолеваемых всеми человеческими страстями и пороками богов Гомера и Гесиода. Но эта критика могла вполне уживаться с верой в иного великого бога, лишенного этих недостатков, благого правителя и промыслителя мира, как, например, произошло с Эсхилом. Эпикур в своей критике религии зашел еще дальше. Логическим умозаключением он доказал, что допустить существование такого бога, который был бы одновременно всемогущим и всезнающим, справедливым и всеблагим, невозможно, потому что этому противоречит бесспорный эмпирический факт наличие в мире зла. И это уже был вывод такой убеждающей силы, что по сравнению с ним учение того же Эпикура о всеблаженных и бездеятельных богах, живущих где-то в промежутках между бесчисленными мирами, должно было еще в древности показаться не только маловероятным, но даже смехотворным. Римлянин Цицерон очень зло высмеял этих богов Эпикура*.

______________ * См.: Цицерон. Философские трактаты. С. 79-100.

Один из отцов церкви, раннехристианский писатель Лактанций, писал: "Если бог существует, то он есть бог - промыслитель... а если он (Эпикур.М. Р.) отрицает промысел, то этим он отрицает также и то, что бог существует".*

______________ * Epicurea (Lactantius. De ira Dei). Lipsiae, 1887. S. 224.

Уже известный нам Р. Пфайфер в своем капитальном труде "Введение к Ветхому завету" пишет об авторе поэмы о Иове: "Наш автор вполне понимал, что ввиду трансцендентности Бога и ограниченности человеческого понимания решение проблемы теодицеи невозможно. Он поэтому сознает, что единственное рациональное решение, приемлемое для него,- Бог всемогущ, но не справедлив не может быть окончательным. Природа и мудрость Бога могут быть только несовершенно познаны "по его путям", но во всей полноте - они тайна"*.

______________ * Pfeiffer К. Introduction to the Old Testament. P. 707.

Однако все дело в том, что автор поэмы о Иове мог понимать невозможность теодицеи, отнюдь не связывая эту невозможность с трансцендентностью бога, и у него могло быть не одно "единственное приемлемое для него рациональное решение". Он, этот автор, мог рассматривать невозможность теодицеи как логический вывод, вытекающий из жизненной практики, вывод, на который человеческий разум вполне способен, при всей своей ограниченности и "посюсторонности". Похоже на то, что автор поэмы о Иове с самого начала не только не ставил перед собой задачу оправдания Яхве, но задумал нечто противоположное. Давая такую противоречивую характеристику богу, он как бы внушал своему читателю: смотри, вот что произошло с праведным Иовом и вот что происходит вокруг тебя во всем мире; вот в каком свете все это рисует бога, если только он в действительности правит миром и определяет судьбы людей. Но можно ли - поверить в существование такого бога? И так ли уж не правы те, кто говорит: "Что такое Шаддай, чтоб мы ему .служили, и какая нам польза прибегать к нему?" (21:15), иначе говоря, которые считают, что бог или не может, или не хочет вмешиваться в человеческие дела и поэтому нет никакого расчета служить ему? Похоже на то, что все, что ты, читатель, "услышал ухом" о божественном промысле и вообще о боге, не заслуживает никакого доверия.

Можно себе представить, что еще древний читатель из вдумчивых, прочитав те места в речах Иова, в которых бог подвергался столь злой и беспощадной критике, а вместе с тем - другие места, где тот же Иов описывает могущество и мудрость бога, неизбежно должен был вынести впечатление, что для Иова участника диалога бог представлялся не иначе как каким-то могучим и премудрым и в то же время коварным и злым демоном, который активно вмешивается в земные дела, но только для того, чтобы причинять страдания людям невинным и праведным, а злодеям помогать в их злодеяниях.

Но тем большее недоумение должны были внушить такому читателю некоторые другие стихи в поэме, которые явно не вяжутся с подобным представлением о боге. В тексте второй речи Элифаза, одного из ортодоксальных оппонентов Иова, можно обнаружить такой неожиданный упрек в адрес Иова: "...ты сказал: "Что знает Бог? Может ли Он судить сквозь темную тучу? Облака - завеса ему, и Он не видит, и (только) по кругу небес ходит" (22: 13-14). Стало быть, Иов и так отзывался о боге? Бог, который не видит и не знает, что творится далеко под ним, внизу, на земле людей, который только "по кругу небес ходит", такой бог, конечно, не должен отвечать за то, что происходит с человеком. Он не повинен в страданиях человека, но от него также не приходится ожидать ни помощи, ни милости. Он не добр; и не зол. Это как бы некая космическая сила, далекая от мира людей и чуждая их заботам. Это ли имел в виду Иов? Но ведь такого бога, от которого человеку нет ни пользы, ни вреда, не за что почитать, да и бояться не стоит. Оказывается, Элифаз еще раньше и эту мысль обнаружил у Иова: "...ты и страх (перед Богом) рушишь и умаляешь благоговение перед Богом" (15:4). Перед вдумчивым читателем Книги Иова неизбежно должен встать вопрос, каким же все-таки знал своего бога Иов?

Затем этот читатель должен был также задуматься над содержанием речей бога, который счел нужным самолично выступить перед участниками диалога. В речах бога многое повторяет то, что уже было сказано "друзьями" и тем же Иовом. Бог рекомендует себя как единственного устроителя, творца и управителя мироздания. Он создал землю и заградил воротами море, когда оно вырвалось из утробы земли (38:8), он установил смену дней и ночей и утвердил законы неба и его власть над землей (38:33). По его, бога, велению дожди орошают землю, чтобы пустыне выросла трава, пища животным; кто, как не он, определил степное приволье домом для дикого осла и онагра (39:5-6)? Кто другой "доставляет ворону корм его, когда дети его кричат к Богу и бродят (вокруг) без пищи?" (38:41). Бог задал Иову множество вопросов, которые должны были показать, насколько ничтожны знания человека о тайнах и чудесах окружающего его мира и насколько Иов сам ничтожен по сравнению с богом. После этого Иов и произнес свои покаянные слова. Но обратим внимание на одну важную деталь в этом покаянии, а именно на приведенные уже выше слова Иова в эпилоге "слухом уха я слышал (до сих пор) о тебе, а теперь око мое увидело тебя, и поэтому отрекаюсь я и раскаиваюсь в прахе и пепле" (42:5-6). Недоговоренная мысль автора кажется достаточно ясной: пока Иов собственными глазами не увидел Яхве, он считал возможным "обличать" бога. То, что он "слышал ухом", это были, очевидно, доводы "друзей" в только что закончившейся дискуссии. Но ведь и в речах Яхве, которые он, кстати, также "слышал ухом", не содержалось никаких новых идей по сравнению с тем, что уже было высказано друзьями, ничего такого, что бы могло вызвать перелом в мировоззрении Иова. Основной проблемы, затронутой в диалоге,- о причине зла в мире - Яхве вообще не коснулся. Значит, автор связал "обращение" Иова не с тем, что тот услышал, а что увидел, не с содержанием речей бога, а с тем, что Иов собственными глазами узрел его,- вот что было для него решающим доказательством! Доказательством чего? Что бог действительно существует, всемогущий и всеведущий, дела и замыслы которого недоступны человеческому пониманию, как и творимые им чудеса. Только после этого Иов заявил о раскаянии.