Читать онлайн «Тайные писания первых христиан». Страница 12

В античном мировоззрении преклонение перед физическим совершенством человека играло большую роль. В классических городах-государствах Греции идеалом гражданина был гармонично развитой, "прекрасный и благородный" человек, сильный разумом и телом. И хотя в условиях империи полисы давно потеряли независимость и отпала потребность в могучих, ловких, преданных своему городу гражданах - защитниках от внешнего врага, но идеал этот продолжал существовать.

Отражая традиционное античное отношение к физической красоте, критик христианства Цельс писал, что, если бы дух божий действительно воплотился в человеке, он выбрал бы статного, красивого, сильного человека, обладающего красноречием. Один из аргументов, выдвигаемых Цельсом против божественности Иисуса, и заключался в том, что, по рассказам, Иисус был некрасив и мал ростом ("Правдивое слово", III, 4,84).

Хромые, слепые, физически уродливые презирались не только в греческом мире; кумраниты, как уже отмечалось, также считали их "нечистыми". В системе античных общественных отношений приниженное положение занимали и женщины. Хотя в первые века империи женщины вступали в различные религиозные союзы и были даже отдельные случаи, когда они становились членами полуофициальных общественных объединений, например союзов старейших граждан, но ни в каких органах управления женщины участия не принимали. Они были отстранены и от некоторых празднеств. В частности, женщины не могли присутствовать в качестве зрительниц на Олимпийских играх. Особенно трудно жилось женщинам из небогатых слоев, лишенным семейных связей. Достаточно вспомнить знаменитый эпизод с грешницей из Евангелия от Иоанна: толпа хотела побить камнями женщину, совершившую прелюбодеяние. Иисус же сказал: "Кто из вас без греха, первый брось на нее камень (8:7)". А в Евангелии от Луки рассказано, как блудница омыла ноги Иисуса миром (ароматическим маслом), а окружающие возмущались, что он позволяет грешнице касаться себя. Иисус же, согласно этому рассказу, простил грехи женщине "за то, что она возлюбила много" (7:37-47). Эти эпизоды отражают и общественное мнение о таких женщинах, и отношение к ним христиан.

Такое резкое противопоставление своей веры и своего морального кодекса всем нормам поведения, стремлениям и идеалам, освященным традицией и казавшимся разумными, не могло не сдерживать приток новых приверженцев в христианские общины. "Неразумность" христиан вызывала возмущение у первых их критиков. Цельс писал, что христиане "никогда не присоединяются к собранию разумных людей и не смеют среди них обнаруживать свои взгляды". Он хорошо уловил разницу между союзами почитателей античных божеств и христианством. Первые обращаются к тем, писал он, "у кого руки чисты и речь разумна" или "чья душа свободна от зла, кто прожил хорошо и справедливо". Христиане же, по словам Цельса, поступают иначе: "кто грешник, говорят они, кто неразумен, кто недоразвит, попросту говоря, кто негодяй, того ждет царствие божие".

Христианской религии нужно было пройти сложный путь приспособления к окружающему обществу, а обществу - пережить и осознать крах античных мировых порядков, чтобы эта религия смогла стать господствующей и государственной.

Итак, во второй половине I в. в отдельных районах Римской империи возникают пока еще малочисленные объединения христиан. Мы знаем о них немного, потому что свидетельства христианской литературы больше касаются вероучения, чем организации христианских общин. Но кое-что сказать о них все-таки можно. Формой организации людей из социальных низов были в Римской империи различные коллегии (о них мы уже упоминали); существовали также собрания верующих иудеев - синагоги (греческое слово "синагога" означает "сходка", "собрание"). Языческие религиозные союзы назывались по-разному (фиас, койнон). Возможно, христиане использовали эти формы объединения, но называли их иначе - экклесия (затем это слово стало означать "церковь"; так оно и переведено в русском варианте Нового завета). Буквально же "экклесия" означает "собрание" - так в греческих городах называлось народное собрание, один из основных органов самоуправления. Это был не религиозный, а политический термин. То, что христиане в грекоязычной среде стали называть свою общину не коллегией, не фиасом, не союзом, а собранием, было выражением внутреннего противопоставления их экклесии, экклесии верующих, - экклесии земной, града божия - граду (полису) земному.

Христиане принимали всех, кто приходил к ним; они не скрывали своей принадлежности к новой религии. Когда кто-нибудь из них попадал в беду, они тут же приходили на помощь. Лукиан рассказывает, что философ Перегрин, бывший одно время руководителем христианской общины в Сирии, оказался в тюрьме. Остальные христиане всячески старались выразить ему свою солидарность.

"Уже с самого утра можно было видеть у тюрьмы каких-то старух, вдов, детей-сирот. Главари христиан даже ночи проводили... в тюрьме, подкупив стражу..." - пишет Лукиан. Но при всей "открытости" своих общин христиане не совершали публичных богослужений, не принимали участия в полисных празднествах. Их религиозные собрания были для них таинством, которое нельзя вершить на глазах у непосвященных. Они внутренне отделяли себя от окружающего мира; именно в этом заключалась тайность их учения, которая беспокоила власти и вызывала осуждение со стороны многих образованных людей того времени. Когда наместник одной из провинций запретил какие бы то ни было тайные общества, христиане этой провинции перестали собираться. Они не выступили против распоряжения правителя, но и собираться открыто тоже не могли: слишком отличным было их учение от культов языческого мира, оно требовало иных форм общения, чем празднества в честь полисных богов. Обвинение в секретности стало поэтому одним из распространенных обвинений, которые бросали христианам их противники. Цельс с возмущением писал, что христиане не сооружают "жертвенников, статуй и храмов; вместо этого признаком общности культа служит у них уговор насчет скрытого тайного сообщества". Даже в начале III в., когда христианство было уже достаточно широко распространено, его приверженцы избегали публичности. Один из критиков христианства, чьи слова приводит Минуций Феликс, с возмущением восклицал: "В самом деле, для чего они всячески стараются скрывать и делать тайною для других то, что они почитают, когда похвальные дела совершаются обыкновенно открыто и скрываются только дела преступные?.. Почему они не осмеливаются открыто говорить и свободно устраивать свои собрания?.."

Внутри первых христианских общин шла непрерывная борьба по разным вопросам поведения и отношений с внешним миром. В Апокалипсисе Иоанна упоминаются пророки Валаам и Валак, которые ввели в соблазн "сынов израилевых" в Пергаме и научили их есть "идоложертвенное" и "любодействовать". То же самое сделала пророчица Иезавель в Тиатирах. На первый взгляд кажется не вполне ясным, почему столько внимания уделено проблеме "идоложертвенного" (этот вопрос возникает и в посланиях Павла). Между тем отказ есть "идоложертвенное" был не просто выражением презрения к языческим обрядам, но и более существенной проблемой отношений с внешним миром. Дело в том, что во время общественных празднеств божествам приносились в жертву животные, а затем устраивались общественные трапезы, на которых поедалось мясо жертвенных животных. В этих трапезах принимали участие самые разные слои населения. Из надписей римского времени мы знаем, что были празднества, к участию в которых допускались даже люди, живущие в данном городе, но не являющиеся его гражданами, и рабы. Эти празднества призваны были служить средством сплочения населения города. Они давали также возможность подкормить наиболее бедные слои населения. Для многих бедняков и рабов поедание "идоложертвенного" было единственной возможностью отведать мясной пищи. Но в то же время вкушать его - означало приобщаться к обрядовому действу "языческой" религии. Вероятно, Иезавель и Валаам разрешали христианам есть жертвенное мясо, выражая интересы неимущей части членов общины. "Любодействие" их, возможно, было связано с отсутствием семьи у многих рабов и нищих бродяг, входивших в христианские общины. Это могло быть также способом выражения неприятия традиционных форм семейных отношений. Но для автора Апокалипсиса Иоанна и "любодействие" как земной грех, и вкушение "идоложертвенного" - действия совершенно неприемлемые.

В посланиях Павла вопрос об "идоложертвенном" решается иначе. Если христианин приходит домой к язычнику, то он может есть любое мясо, не спрашивая о его происхождении. Но если хозяин скажет, что мясо - от жертвенного животного, то христианин должен отказаться от его вкушения, и то не из-за боязни оскверниться, а чтобы не подавать соблазна "ни иудеям, ни еллинам, ни церкви божией" (I коринфянам, 10:32). Другими словами, важно лишь неучастие в обрядовых действах язычников, которое может быть расценено как отречение от христианства. Здесь, как и в вопросе о браке (Павел считал допустимым сохранять брак с язычником) и многих других, Павел пытается определить самое сложное - отношения христиан с внешним миром, и если не включить их в этот мир, то хоть найти возможность сосуществования.