Читать онлайн «Статьи». Страница 6

 Прежде всего важно отметить, что это согласие не касается проблемы персонального первенства Петра среди Апостолов. Некоторые полемисты пытаются отрицать его, в то время как большинство просто констатирует, что власть ключей была дана также и другим Апостолам и что преимущество Петра — это действительно первенство, но не власть, существенно отличающаяся от власти других Апостолов. Это негативное утверждение не дает, однако, достаточного объяснения всего, что Библия подразумевает под мессианским образом «Петра», или Камня, — образом, который Христос прилагает к одному только Петру. Лучшие богословы признают личное значение этого библейского образа и сосредотачиваются главным образом на проблеме преемства Петра. Нил Кавасила ясно утверждает: «Я не считаю нужным исследовать авторитет блаженного Петра, чтобы узнать, действительно ли он был главой Апостолов, и насколько святые Апостолы подчинялись ему. Здесь возможна свобода мнений. Но я утверждаю, что не от Петра получил Папа свое первенство перед другими епископами. Папа воистину обладает двумя преимуществами: он епископ Рима <…> и он первый среди епископов. От Петра он получил римское епископство; а что касается первенства, то он получил его много позже от блаженных Отцов и благочестивых императоров именно для того, чтобы церковные дела совершались в порядке» [67].

 Для всей святоотеческой традиции, принимаемой также и византийцами, преемство Петра зависело от исповедания истинной веры. Это исповедание вверяется каждому христианину при крещении, но особая ответственность лежит, согласно учению священномученика Иринея Лионского, на тех, кто в каждой местной Церкви занимает самый престол Христа в апостольском преемстве, то есть на епископах. Эта ответственность лежит на каждом из них, так как все местные Церкви имеют одинаковую полноту благодати. Тем самым учение византийских богословов находится в совершенном согласии с экклезиологией священномученика Киприана о «Кафедре Петра»: не существует множества епископских приходов, существует только один, кафедра Петра, и все епископы в возглавляемых ими общинах посажены, каждый в своей части, на эту самую кафедру.

 Таково существо понимания преемства Петра в Церкви в православной экклезиологии. Существует, однако, и другое преемство, равно признаваемое византийскими богословами, но только на уровне аналогии — между апостольским собранием и епископским собранием; это второе преемство определяется необходимостью церковного порядка (™kklhsiastikѕ eЩtax…a). Его пределы определены Соборами и — с византийской позиции — «благочестивейшими императорами». Как был Первый в апостольском собрании, таким же образом существует и примат у епископов. Установление этого первенства в известном смысле оказывается необходимым развитием, вытекающим из всех мер, принятых Соборами для утверждения «церковного порядка»: учреждение митрополий, патриархатов, «автокефалий» и т. д.

 С позиции Православия римская экклезиология выглядит, следовательно, непропорционально увеличившей вес «аналогического» преемства Корифея в личности вселенского примата за счет преемства Петра в лице епископа каждой местной Церкви. Это нарушение баланса проявилось в истории постепенно, и оно может быть объяснено несколькими историческими причинами. Запад может восстановить баланс только терпеливым исследованием Предания. Даже если православные призваны помочь этому процессу, они сами должны приступить к тщательному изучению своего собственного Предания и стать в этой частной сфере экклезиологии поистине подлинными свидетелями первоначальной христианской истины. 

Перевод с английского Н. Ерофеевой

под ред. Я. Тестельца

В сборнике, посвященном дорогому учителю и юбиляру, столпу нашей Академии, профессору Антону Владимировичу Карташеву [68], мне приходится коснуться темы часто затрагиваемой им в чтениях по истории Церкви. С тонким историческим чутьем, Антон Владимирович учил своих студентов подходить к вопросу о разделении христианского мира как к постепенному, долго развивавшемуся — и сейчас еще развивающемуся — историческому процессу. Как далек этот исторический метод от полемических упрощений или же униональной сентиментальности, которыми так часто удовлетворяется ученая и не ученая церковная литература!

С терпимостью, унаследованной им от либеральной традиции старой школы, Антон Владимирович не раз высказывался в пользу принципиальной возможности сосуществования, в лоне единой Церкви, централизованного западного церковного строя и древней восточной соборности.

Мы не знаем, таково ли будет завершение истории, но мы можем и должны со всей силой утверждать, что единство Церкви Христовой и ее устройство неразрывно между собою связаны. Церковное устройство должно выражать не только человеческую социальную организованность, но и данное Богом единство Церкви. Это устройство неизменяемо в своей основе, хотя в текущем потоке истории внешние проявления церковной организации явно и законно меняются. Многие принимают эти временные и относительные изменения за норму, абсолютизируя ту или иную стадию церковного процесса или же, наоборот, предполагая, что абсолютной нормы вовсе нет, впадают в церковный релятивизм. Поэтому одна из основных задач православного богословия в наше время должна заключаться в том, чтобы перед лицом православного церковного сознания, перед лицом инославного мира выявить Священное Предание Церкви, неизменяемое и хранимое Церковью в своей неизменности и спасительности, то Предание, без которого нет Церкви и которое в своей полноте есть само Православие, выделяя его из изменяемых и относительных преданий человеческих, накапливаемых историей.

С этой мыслью мы подходим сегодня и к византийской церковной литературе о св. апостоле Петре и его преемстве. Как на всякой литературе, на ней лежит печать той исторической эпохи, в которую она появилась. Но мы постараемся проследить те вечные истины православной экклезиологии, которые в ней выразились.

В своих лекциях по церковной истории А.В. Карташев часто указывает на то, что развитие Римского примата на Западе в течение долгих столетий прошло мимо внимания Восточных Церквей. Восточные, без всяких споров всегда признававшие особый авторитет Римской Церкви в церковных делах, восхвалявшие в V веке папу Льва Великого как преемника апостола Петра, как первого епископа Вселенной — что не помешало им, не видя в этом ничего предосудительного, осудить папу Гонория на VI Вселенском соборе за ересь монофелитства, — долго не замечали, что их искренние, хвалебные выражения по адресу пап, прославившихся благочестием, будут истолкованы в римской канцелярии IX или XI веков как формальные определения прав Римской Церкви, основанных на преемстве Петра.

Наша задача — анализировать реакцию Востока, когда он наконец понял в чем дело.

Как это ни покажется странным, это произошло только в XIII веке. В IX веке патриарх Фотий, вероятно, также осознал всю важность экклезиологического недоразумения между Востоком и Западом, но ему никогда не пришлось открыто об этом говорить, только отдельные намеки в разных его писаниях показывают, что он лично понимал существо дела. Его действия против папы Николая не были направлены формально против римского учения о Церкви и, в сущности, не внесли ничего нового в церковную практику Востока по сравнению, например, с подобным же актом против Гонория в VII веке или же с отношением к Риму каппадокийских отцов по поводу Антиохийского раскола. А мир, заключенный Фотием с папой Иоанном VIII, послужил для него лишь новым предлогом для восхваления Ветхого Рима [ [69]] и его православных предстоятелей.

Только в XIII веке появились первые литературные памятники, направленные против папства. И то, историки не раз отмечали, что вопрос о примате Петра и его преемстве занимает далеко не первое место в греко–латинской полемике, в политико–богословских переговорах об унии или даже в вопросах, подвергшихся обсуждению Флорентийского собора. Только отдельные греческие богословы видели в этом вопросе важный пункт, в котором грекам и латинянам не так легко будет сговориться. Большинство придавали куда больше значения вопросу о «Filioque». Инстинктивно Восточные ощущали церковное единство как единство веры — отсюда значение Никейского Символа и латинской прибавки, — а не как единство церковной организации, на которой в первую очередь настаивали Западные. Для византийцев охранение «организационного» единства принадлежало вселенскому православному царю, которому все христиане в принципе должны были подчиняться во всех земных делах. Греки долго не могли понять, что примат Рима есть такой же предмет религиозной веры, как и «Filioque», веры в Церковь как единый земной организм. Экклезиологический вопрос, поставленный церковному сознанию развитием папства, долго казался нереальным Востоку. Восток жил полнокровной церковной жизнью, со всем своим литургическим богатством, святоотеческим преданием, миссионерской деятельностью на Севере и на Востоке, но гений его не был направлен в сторону ясного формулирования православной экклезиологии, которая могла бы быть противопоставлена новой западной системе, пока еще не было поздно. В этом основная слабость Востока.