Читать онлайн «Фольклор в ветхом завете». Страница 46

Отвергая поэтому теорию божественного откровения или внушения, как несовместимую с установленными фактами, мы должны рассмотреть, не является ли вавилонская (или шумерская) легенда, несомненно самая древняя из легенд о потопе, единственной, от которой произошли все остальные. На этот вопрос едва ли можно дать положительный ответ, так как вообще в подобных случаях доказательства невозможны, тот или иной взгляд вырабатывается лишь в результате рассмотрения множества гипотез, которые различными людьми неодинаково расцениваются. Можно, разумеется, разложить все предания на их составные элементы, классифицировать эти последние, подсчитать в каждой легенде число элементов, общих с другими версиями, и по их количеству судить о том, в какой мере данная легенда является производной или оригинальной. Такую работу фактически проделал один из моих предшественников в данной области исследования, но я не собираюсь следовать его примеру: читатели с математическим или статистическим складом ума могут либо обратиться к его труду, либо сами произвести необходимые вычисления на основании данных, приведенных мною на предыдущих страницах. Со своей стороны, я ограничусь изложением общего вывода, к которому я пришел, предоставляя читателю принять его целиком, отвергнуть или внести те или иные коррективы, пользуясь собранным мной материалом. Итак, оставляя в стороне еврейскую легенду, которая, несомненно, произошла от вавилонской, а также те новейшие версии, которые носят явные следы позднейшего миссионерского или вообще христианского влияния, я полагаю, что у нас нет никаких твердых оснований выводить какую бы то ни было легенду о потопе от вавилонского оригинала. Правда, некоторые авторитетные ученые утверждали, что и древнегреческая и древнеиндийская легенды произошли от вавилонской. Может быть, они и правы, но я все же думаю, что имеющиеся во всех этих трех легендах черты сходства еще недостаточны для оправдания гипотезы об их тождественном происхождении. Не подлежит сомнению, что в последние века до новой эры греки ознакомились как с вавилонской, так и с еврейской версиями легенды о потопе, но их собственные предания этого рода восходят к гораздо более раннему времени, чем эпоха завоеваний Александра Македонского, которая впервые открыла западным ученым сокровищницу знаний Востока. Эти же наиболее древние образцы греческих преданий не носят никаких признаков заимствования из азиатских источников. Например, в легенде о Девкалионе, наиболее близкой к вавилонской, только сам Девкалион с женой спаслись от потопа, а когда потоп прекратился, они оба были вынуждены вновь сотворить человечество чудесным образом из камней, причем решительно ничего не говорится о возрождении животного мира, который, надо думать, также погиб от наводнения. Совершенно иначе обстоит дело в вавилонской и еврейской легендах, где авторы не преминули позаботиться о естественном продолжении рода после потопа не только в отношении людей, но и животных и указывают на принятие в ковчег достаточного числа пассажиров из среды тех и других.

Подобным образом сравнение древнеиндийской версии с вавилонской обнаруживает некоторые глубокие противоречия между ними. Чудесная рыба, играющая столь выдающуюся роль во всех древнеиндийских версиях, не имеет никакой очевидной аналогии с вавилонской. Некоторые ученые делают остроумную догадку, что воплощенное в образе рыбы божество, предупреждающее Ману о предстоящем потопе в индийской легенде, есть дубликат Эа - бога, который делает такое же сообщение Утнапиштиму в вавилонской легенде, и что Эа был, несомненно, морским божеством, которое, согласно представлениям вавилонян, изображалось в виде получеловека, полурыбы. Если бы удалось доказать существование подобной аналогии, то этим, конечно, было бы создано связующее звено между обеими легендами. С другой стороны, в древнейшей индийской версии сказания о потопе, содержащейся в Satapatha Brahmana, Ману является единственным лицом, спасшимся от великого потопа, так что после катастрофы понадобилось создать чудесным образом женщину из жертвоприношения Ману (масла, кислого молока, сыворотки и творога), для того чтобы он мог воссоздать человеческий род. Только в позднейших версиях этого сказания Ману берет с собой в ковчег много животных и растений, но даже и здесь ни одним словом не упоминается о том, что мудрец спас свою жену и детей, тогда как его окружает в ковчеге толпа друзей, тоже мудрецов, которых он спас от гибели. Такое упущение свидетельствует не только о недостатке семейных привязанностей у Ману, но и о крайнем его легкомыслии, в противоположность предусмотрительному герою вавилонской легенды, который при столь же печальных обстоятельствах мог по крайней мере утешаться тем, что, плывя по бурным волнам, находится в кругу родной семьи, и знал, что по прекращении потопа они все вместе смогут естественным путем обеспечить продолжение человеческого рода. Не сказывается ли в этом любопытном расхождении обеих легенд контраст между трезвым благоразумием семитического ума и мечтательным аскетизмом индийского?

Итак, вообще говоря, мы имеем мало данных для доказательства того, что индийская и греческая легенды о потопе произошли от вавилонской. Если мы вспомним, что вавилоняне, насколько нам известно, не смогли распространить свое предание среди египтян, с которыми они в течение ряда веков находились в непосредственных сношениях, то надо ли удивляться тому, что предание это не проникло в более далекие страны - Грецию и Индию, с которыми до появления Александра Македонского вавилоняне мало сталкивались? В более позднюю эпоху через посредство христианской литературы вавилонское сказание обошло весь мир и встретило отголосок в легендах различных народов: под пальмами коралловых островов, в индейских вигвамах и среди снегов полярных стран;

но само по себе, помимо христианского либо мусульманского влияния, оно едва переступило границы своей собственной родины и смежных с ней семитических стран.

Если мы обратимся к другим рассмотренным нами легендам о потопе и станем здесь искать следы происхождения их от общего источника и, стало быть, распространения из одного и того же центра, то нас должны немало поразить очевидные признаки подобного родства в серии алгонкинских преданий Северной Америки. Многочисленные легенды, записанные среди различных индейских племен этой широко распространенной ветви, обнаруживают столь близкое сходство, что их нельзя рассматривать иначе как различные варианты одного и того же предания. Возникает только вопрос, как нужно отнестись в первоначальной легенде к эпизоду с разными животными, ныряющими в воду, чтобы достать землю: надо ли признать его туземным, или же он отражает рассказ о выпущенных поем птицах в библейской легенде, занесенной белыми к индейцам? Этот вопрос остается открытым.

Далее мы видим, что, по мнению Гумбольдта, могут быть прослежены общие черты в легендах о потопе у индейцев, живущих по берегам реки Ориноко; по мнению Вильяма Эллиса, такое же сходство свойственно полинезийским легендам. Надо полагать, что и здесь и там предания распространялись из местных центров, то есть, другими словами, представляют вариации одного общего оригинала.

Тем не менее, допуская, что в ряде случаев имело место распространение легенды из общего центра к периферии, следует признать, что есть легенды о потопе вполне самобытные по своему происхождению.

Происхождение сказаний о великом потопе.

Мы еще не получили ответа на вопрос о причине возникновения преданий о потопе. Каким образом у людей повсюду сложилась уверенность в том, что некогда, в то или иное время, земля, или по крайней мере вся обитаемая ее часть, была затоплена великим наводнением, от которого погиб почти весь человеческий род? На этот вопрос раньше отвечали, что подобная катастрофа в действительности имела место, что подробное и подлинное описание ее содержится в книге Бытие и что множество столь распространенных среди людей легенд о великом потопе представляет собой не что иное, как более или менее несовершенное, смутное и искажающее факты воспоминание о том страшном катаклизме. В доказательство такого мнения принято было ссылаться на морские раковины и ископаемые, которые будто бы были отложены в пустынях и на горных вершинах отступающими водами Ноева потопа. Еще Тертуллиан ссылался на морские раковины, встречающиеся в горах, в подтверждение того, что земля будто бы была когда-то залита водой, хотя он и не связывал этот факт именно с библейским потопом. Во время строительных работ в 1517 г. в городе Вероне было найдено множество странных окаменелостей; это послужило поводом к различным догадкам, в которых далеко не последнее место отводилось, конечно, Ною и его ковчегу. Тертуллиан Квинт Септимин Флоренс (около 160 - после 220) - один из ранних христианских апологетов. Нашелся, однако, человек, выступивший с критикой подобных мнений: итальянский натурфилософ Фракасторо нашел в себе достаточно смелости, чтобы указать на несообразности популярной гипотезы. Фракасторо Джироламо (1478-1553) - итальянский ученый, врач, астроном и поэт. "То наводнение, - говорил он, - было слишком кратковременным, и главной причиной его был разлив рек. Если бы оно унесло раковины на далекое расстояние, то они остались бы на поверхности земли, а не оказались бы зарытыми в горах на большой глубине". Здравые рассуждения итальянца положили бы навсегда конец этому спору, если бы не выступили на сцену человеческие страсти. К концу XVII в. проблемы геологии усердно дебатировались целой армией богословов Италии, Германии, Франции и Англии которые только запутали вопрос и внесли в умы еще большую сумятицу. "С этих пор люди, не соглашавшиеся с тем положением, что все морские органические остатки свидетельствуют о библейском потопе, навлекали не себя подозрение в отрицании всего священного писания в целом. Со времени Фракасторо едва ли был сделан хотя бы один шаг вперед в смысле разработки здравых теорий, так как более ста лет было потеряно на опровержение теории, рассматривающей ископаемые остатки организмов как некую "игру природы", а после того прошло еще полтораста лет, прежде чем рухнула гипотеза о том, что все ископаемые организмы были погребены в твердых пластах в результате Ноева потопа. Никогда еще ни в какой научной дисциплине теоретическая ошибка так не противоречила точным наблюдениям и систематической классификации фактов. Быстрый прогресс геологии в новейшее время оказался возможным главным образом благодаря тщательному определению последовательности залегания минеральных масс путем изучения содержащихся в них различных органических остатков и регулярности их наслоения. Старая теория потопа (дилювиализм) (от лат. diluvium - "потоп") привела ее приверженцев к смешению всех без различия пластов и относила все явления к одной и той же причине и к одному и тому же короткому периоду времени, а не к совокупности различных причин, действовавших на протяжении длинного ряда эпох. Они видели явления такими, какими хотели их видеть, в одних случаях искажая факты, в других случаях выводя ложные заключения из правильных данных. Короче говоря, история геологии с конца XVII в. до конца XVIII в. есть история неустанной и ожесточенной борьбы новейшей мысли против учений, санкционированных слепой верой многих поколений, опиравшихся на авторитет священного писания".