Читать онлайн «Марк Аврелий и конец античного мира». Страница 14

В этой погоне за душами ученые гностики имели большие преимущества. Рисуясь более высокой умственной культурой и менее строгими нравами, они находили обеспеченный спрос в богатых классах, которым хотелось выделиться и освободиться от общей дисциплины, придуманной для бедных. Христианину с известным общественным положением было чрезвычайно затруднительно сноситься с язычниками, и безпрестанно приходилось впадать в нарушение полицейских правил, что во всякое время могло подвергнуть опасности мученичества. Гностики, напротив, не только не поощряли к мученичеству, но и давали средства его избегнуть. Василид, Гераклеон высказывалиеь против неумеренных почестей, воздаваемых мученикам. Валентианцы шли дальше; когда гонения ожесточались, они советовали отречься от веры, утверждая, что Бог не требует, чтобы поклоняющиеся ему жертвовали жизнью, и что исповедывать его важно не столько перед людьми, сколько перед эонами.

He меньшую силу прельщения они проявляли в среде богатых женщин, которым их независимость внушала желание личной роли. Правоверная церковь держалась сурового правила, начертанного апостолом Павлом, которое возбраняло женщинам всякое участие в совершении церковных обрядностей. В мелких сектах, напротив, женщина крестила, священнодействовала, совершала литургию, предрекала. Совершенно противоположные по духу и нравам, гностики и монатанисты сходились в том, что при всех их наставниках имелись женщины-пророчицы: Елена при Симоне, Филумена при Апеллесе, Присцилла и Максимилла при Монтане, целая женская вереница вокруг Маркоса и Маркиона. Сплетня и клевета воспользовались обстоятельством, которое давало повод к недоразумению. Некоторые из этих существ могли быть лишь аллегориями без реальности или выдумаами правоверных. Но несомненно, что скромное положение, которому католическая церковь всегда обрекала женщин и которое быдо причиной их облагорожения, вовсе не соблюдалось в этих мелких сектах, подчиненных менее строгим правилам и не приученных, несмотря на внешнюю святость, соблюдать истинное благочестие, которое заключается в самоотречении.

Три главные системы христианской философии, возникшие при Адриане: система Валентина, система Василида и система Сатурнина развивались без существенного улучшения. Руководители этих учений еще были живы или нашли заместителей. Валентин, трижды изгнанный из церкви, имел тем не менее многих учеников. Он покинул Рим, чтобы возвратиться на Восток; но его секта продолжала процветать в столице. Он умер около 160 года, на острове Кипре. Его последователей везде было множество. Учение подразделилось на ветви восточную и итальянскую. Последней руководили Птоломей и Гераклеон; а восточной ветвью управляли сначала Секунд и Феодот, а затем Аксионик и Бардезан. Школа Валентина была гораздо более серьезной и наиболее христианской из всех, которым присвоено общее наименование гностиков.

Гераклеон и Птоломей были учеными экзегетами посланий Павла и Евангелия, называемаго Иоанновым. Гераклеон, в особенности, был истинным христианским ученым, от которого Климент Александрийский и Ориген многим воспользовались. Климент сохранил нам написанную им прекрасную и разумную страницу о мученичестве. Сочинения Феодота также постоянно были под рукою у Климента, и, повидимому, до нас дошли из них извлечения, в огромной массе выписок, которые для себя сделал трудолюбивый Строматист.

Во многих отношениях валентинианцы могли считаться умеренными и просвещенными христианами. Но под их умеренностью было начало гордости. В их главах, церковь обладала лишь минимальною частью истины, строго достаточной для среднего человека. Они одни знали сущность вещей. Под тем предлогом, что они привнадлежали к психикам и могли быть уверены в спасении, они себе позволяли неслыханные вольности, ели все без разбора, посещади языческие празднества и даже самые жестокия зрелища, уклонялись от гонений и проповедывали против мученичества. Это были светские люди, свободные в нравах и речах, называвшие жеманством и ханжеством чрезвычайную сдержанность католиков, которые боялись даже необдуманного слова, даже нескромной мысли. При этих условиях, руководительство женщинами было очень опасно. Некоторые из этих валентинианских пастырей были заведомы соблазнителями; другие притворялись скромниками; "но вскоре, - говорит Ириней, - сестра беременила от брата". Они присваивали себе высшее понимание, предоставляя простым верующим веру, "что уж совсем не то". В их толкованиях проявлялась ученость, но не было достаточной обоснованости. Когда их обличали текстами Писания, они возражали, что Писание искажено. Также смело они отвергали и апостольские предания, когда они оказывались для них неудобными. У них было, повидимому, Евангелие, которое они называли Евангелием правды. Евангелия Христова они, действительно, не знали. Спасение путем веры или посредством дел они заменяли спасением посредством гнозиса, то есть посредством познания мнимой встины. Если бы подобное направление взяло верх, христианство перестало бы быть фактом нравственного мира, а превратилось бы в космогонию или метафизику без влияния на общий ход истории.

Нельзя, впрочем, безнаказанно прельщать народ отвлеченными формулами, сохраняя их истинный смысл только для себя.

До нас дошла только одна валентинианская книга, "Верная Премудрость", и она показывает, до какой степени сумасбродства доходили в умат вздорных суждения довольно заманчивыя, по мысли их авторов. Иисус, после евоего воскресения, провел будто бы на земле одинадцать лет, ддя преподания своим ученикам высших истин. Он им рассказывает историю Писте-Софии, как, увлеченная неосторожным желанием схватить свет, мелькнувший вдали, она впала в вещественный хаос; как ее долго преследовали другие эоны, не признававшие за нею ее звания; как, наконец, она прошла ряд испытаний и покаяний, пока посланец неба, Иисус, не снизошел для нее из области света. София спасена, потому что уверовала в этого спасителя ранее, чем его увидала. Все это выражено многоречивым слогом, с утомительными усложнениями и пререличениями апокрифических Евангелий. Мария, Петр, Магдалина, Мареа, Иоанн Parthenos и другие евангелические лица выставлены в ролях почти смешных. Но лица, которым довольно ограниченный крут писаний еврейских и иудео-христианских казался слишком сухим, находили удовольствие в этих мечтаниях, и некоторые приведены были подобными чтениями к познанию Христа. Таинственные обрядности секты, основанные, главным образом, на устном поучении, и последовательные степени посвящения прельщали воображение и заставляли чрезвычайно дорожить откровением, преподанным после стольких испытаний. В ряду школ, основанных еретиками, школы Валентина посещались гораздо большим числом учеников, чем все остальныя, кроме только Маркионовых. По его же мысли Бардезану удалось основать в Эдессе широкую и либеральную школу христианского воспитания, какой до тех пор не видывали. Ниже мы еще поговорим об этом странном явлении.

У Сатурнина всегда было много учеников. Продолжателем Василида был его сын Исидор. В этом сектантском мире, происходили, впрочем, слияния и разрывы, единственной причиной коих было тщеславие вождей. Различные системы гностиков не только не очищались и не старались примениться к требованиям практической жизни, но становились, напротив, день ото дня все пустее, сложнее, сумасброрнее. Всем хотелось основать свою школу, иметь собственную церковь и пользоваться ее доходами. Ради этого, целая туча наставников, наинехристианнейших из людей, старались превзойти друт друга и прибавляли разные странности к странностям своих предшественников.

Школа Карпократа пр.едставляла невероятную смесь заблуждений и тонк.ой критики. Говорили, как о чуде знания и красноречия, о сыне Карпократа, Епифане, необыкновенном юноше, который умер семнадцати лет, удивив всех, кто его знал, обширностью познаний в греческой литературе и в особенности в философии Платона. Ему, по-видимому, воздвигли храм и алтари в Самее, на острове Кефалонии; в честь него была основана академия; его праздник справлялся, как апофеоз бога, жертвоприношениями, пирами, гимнами. Его книгу "О справедливости" превозносили. To, что из нее дошло до нас, отличается сжатой софистической диалектикой, напоминающей Прудона и социалистов наших дней. Бог, говорил Эпифан, справедлив и добр, так как природа все уравнивает. Свет один для всех; небо одно для всех; солнце не различает ни бедных, ни богатых, ни самцов, ни самок, ни свободных, ни рабов. Никто не может отнять у другого долю солнца и прибавить ее к своей, и солнцем же производится пища для всех. Другими словами, природа всем дает для счастья одинаковое вещество. Но законы человеческие, наперекор законам божеским, водворили в мире зло, различие моего и твоего, неравенство, антагонизм. Применяя эти принципы к браку, Епифан отрицал его правильность и необходимость. Желания, которые нам дала природа, составляют наше право, и никакое учреждение не может его ограничить.