Читать онлайн «Маймонид». Страница 3

Если основное назначение медицины заключается в том, чтобы помочь человеку познать Бога и вести добродетельную жизнь, то медицина должна быть основана на этических принципах. И в этом греческая и еврейская медицинские концепции во многом схожи. Считается, что греки не только первые отделили веру в божество от лечения заболеваний, но и были первым народом, который ввел этику в учение о медицинском уходе. Впрочем, Тора и здесь опередила греков. Так или иначе, взаимосвязь целей и методов еврейских и греческих врачей — объясняемая отчасти общим представлением о том, что божество не вмешивается в процесс лечения, а отчасти смешением культур в период эллинизма с 280 до 160 г. до н.э.[12], — во многом способствовала образованию тех факторов, с помощью которых можно дать ответ на три заданных нами выше вопроса.

Даже древнееврейское слово, которым обозначается врачебная профессия (рофе), подразумевает независимые действия врача. Значение слова «врачевать» на иврите связано с восстановлением. Основной образ, который вытекает из этимологии этого слова, — это починка неисправного или соединение двух частей в одно целое. Вариант этого слова — raphe — по-прежнему используется в современной анатомической терминологии. Он обозначает одну из нескольких частей тела, в которой ткани с каждой стороны соединяются общей линией. Это слово приводится (как рафа — Божественное исцеление) в книге Чисел, 12:13, в книге пророка Ирмеягу, 3:22 и 30:17, а также в других местах Священного Писания. В тех случаях, когда речь идет о врачевании, осуществляемом людьми, это слово указывает на действие, которое предполагает участие рук; подразумевается, что оно требует человеческого вмешательства. В современных словарях этимология слова raphe ошибочно возводится к древнегреческим словам, что еще раз указывает на взаимное влияние двух культур — еврейской и греческой — в период эллинизма.

Итак, мудрецы Талмуда передавали знания ученикам, ощущая свою причастность к этическому наследию и будучи убеждены в том, что сохранение человеческой жизни лежит в основе их религиозной системы ценностей. Сохранение жизни доверено самому человеку, но это и инструмент Божественной воли, который применяется, однако, вне прямого Божественного вмешательства. И хотя последней инстанцией исцеления служит Господь — в нескольких драматических эпизодах Библии Он вмешивается, чтобы поддержать ту или иную сторону или излечить болезнь, — для человечества Он не является лекарством. Если человек заболел, нужно послать за доктором, как недвусмысленно гласит изречение Маймонида в его комментарии к Мишне (трактат Псахим, 4): «Больной не только имеет право, но и обязан прибегнуть к медицинской помощи».

Однако еврейские врачи того времени исходили в своей деятельности из совершенно иной концепции. Возможно, именно она сыграла ключевую роль в истории их выдающихся достижений. В рамках этой концепции, выраженной несколькими столетиями позже в Шульхан арух[13],рофе хоть действует независимо от Бога и обладает свободой выбора, все же является Его личным посланником или сподвижником; поэтому в деле врачевания его никто не может заменить. Эта незаменимость врачевателя, согласно различным толкованиям, означает лишь то, что он сам должен ответствовать на призыв, ибо, согласно Божественной воле, он может оказаться единственным человеком, способным исполнить эту особую миссию врачевания. Эта традиция уходит своими корнями в то чувство личной ответственности — или, используя термины современной биоэтики, в деонтологическое обязательство, — которое было присуще первым врачам. Им была свойственна решимость добиваться большего, руководствуясь чувством ответственности, которую накладывала на них уникальность их призвания. Такого рода ценности невозможно отбросить даже по прошествии веков, ибо они передаются от учителя к ученику в рамках традиции, за которой стоят тысячелетия. И хотя эта традиция принадлежала не только еврейской культуре, она пришла в медицину вместе с монотеизмом.

Именно в эпоху талмудических законоучителей, с III по VI в. н.э., связь между евреями и медициной обрела социальную основу, которая характеризует ее и по сей день. Мудрецы были не бесстрастными учеными, а членами общины, вовлеченными во все аспекты ее жизни. Благодаря своему опыту они научились понимать проблемы повседневного существования и решать их в ходе ѓалахических дискуссий. Они жили в реальном мире, для которого было недостаточно молитв и размышлений, без действенного участия в делах мира сего. Позднее их позиция была изложена Нахманидом[14], жившим в XIII в. По его словам, «внимание к делам мира сего есть часть служения Господу». И вовсе не удивительно, что двести тринадцать из шестисот тринадцати заповедей, перечисленных мудрецами и в конечном счете кодифицированных Маймонидом, тем или иным образом связаны с заботой о теле.

Талмудический мудрец рабби Цадок[15] сформулировал следующий принцип (позже повторенный Маймонидом): «Не следует делать из Торы ни корону, чтобы возвеличить себя, ни лопату, чтобы копать ею»[16]. Иначе его выразил великий Ѓилель[17], который сказал: «Тот, кто пользуется [короной Торы в неприглядных целях] — сгинет». Из приверженности этому принципу мудрецы Торы того времени и последующих эпох не брали плату за свое религиозное служение и занимались разного рода светской деятельностью. Поскольку в еврейской традиции большое значение придается телесному здоровью, было вполне естественно, что многие мудрецы обратились к врачеванию как к источнику дохода. Именно так возникла связь между медицинским опытом и раввинистической мудростью, в том или ином смысле. С этих времен и вплоть до эпохи Ренессанса многие раввины были врачами. По разным оценкам, в арабский период[18] примерно половина еврейских врачей были раввинами. И не нужно забывать, что слово «рабби» происходит от древнееврейского слова «рав», означающего «учитель»[19], а слово «doctor» происходит от латинского глагола «docere» — «обучать».

В отличие от нееврейских лекарей, которые практиковали в средневековой христианской Европе и большей частью были самозванцами, а в некоторых случаях — безграмотными шарлатанами, еврейские врачи, как правило, разбирались в премудростях своего дела, ибо обучались у опытных врачей старшего поколения. Их ценили не только за знания в светских науках, но и за почет, которым они пользовались в своих общинах. А это, в свою очередь, повышало их престиж и социальное положение. И поскольку со временем богатые мусульмане и христиане все чаще стали искать помощи у еврейских докторов, те нередко представляли интересы своих единоверцев перед нееврейскими правителями. Вот почему статус еврейского врача был довольно высок даже во времена безысходного угнетения еврейского народа. Социальные позиции еврейских врачей еще более упрочились в эпоху Просвещения XVIII в., ибо ликвидация культурных барьеров способствовала социальной мобильности евреев, и интенсивность контактов между евреями и христианами возросла. В эту эпоху, когда образование в еврейской среде постепенно выходило за рамки религиозных школ, единоверцы испытывали к светски образованным врачам еще более сильное уважение. Удобно чувствуя себя и в еврейском, и в нееврейском мире, врачи считались примером для подражания, ибо достигли мирского успеха и в то же время устояли перед ассимиляцией.

Неевреи прибегали к помощи еврейских врачей по нескольким причинам. Во-первых, представлялось вероятным, что любой врач-еврей попросту более сведущ в своем деле, чем его нееврейские коллеги, особенно в христианских странах. Иные доктора добивались такой известности, что к их услугами прибегали даже властители далеких стран. Это в немалой степени способствовало тому, что простой народ был убежден: в еврейских врачевателях в самом деле есть нечто особое. Эти хитрые умники, чужаки в христианской среде, говорившие между собой на загадочном языке и взывавшие к Господу, чьи пути столь неисповедимы, являются носителями какого-то особого тайного знания, даже, быть может, оккультного, — думали в народе. Таким образом, даже опасения, вызванные их непохожестью на других, способствовали тому, что не только простонародье, но и знать нередко приписывали им наличие какого-то особого, и даже, возможно, демонического дара врачевания. Мистический ореол, окружавший образ еврейского врача, повышал его престиж и производил эффект плацебо на многих пациентов. Неудивительно, что в XIII-XIV вв. количество евреев-врачей было намного выше, чем процент евреев в общей численности населения. В первой половине XIV в. из 20 тыс. жителей Марселя евреи составляли лишь пять процентов, однако из двадцати трех врачей этого города десять были евреями.