Читать онлайн «Люди, идолы и боги». Страница 38

Успешное установление Августом принципата отчасти обусловлено его предложением последовательно применять во всем средиземноморском мире основной принцип римского рабовладения: безусловность и неприкосновенность власти рабовладельца[149].

Крупнейшим скандалом явилось ограничение права господина убивать своего раба «не по справедливости», введенное последними Антонинами двумя веками позже: «Тот, кто умертвит своего раба без надлежащего основания (sine causa), несет такую же ответственность, как убийца чужого раба"[150].

И все же некоторые новые явления возникли в истории в связи с великими восстаниями II–I веков до н. э.

Земельный кризис, от которого Рим в очень большой мере так и не смог оправиться, разразившийся в конце республиканского периода, был вызван не гражданскими войнами, но был ими непоправимо осложнен. Латифундия как основная форма земледелия начала приходить в упадок и довольно рано была раздроблена на участки с полузависимыми земледельцами, колонами, благодаря чему устранялась опасность сосредоточения тысяч рабов на полевых работах, а доходы увеличивались.

С другой стороны, если бы даже победили Евн или Аристоник, Сальвий или Спартак, экономические основы общества не изменились бы: господа стали бы рабами, и история не продвинулась бы вперед. Единственным типом организации общества, который могли задумать восставшие, была эллинистическая монархия, основанная на божественном праве. Именно в этом направлении ориентировались чаяния рабов, которых земные неудачи побуждали искать фантастического, сверхъестественного выхода. Несмотря на все это, героические страницы, вписанные ими в летопись долгой и изнурительной борьбы за свободу и справедливость, не должны быть забыты. Между тем в итальянских школах внимание обращено не на это, а на восхваление памяти самодержцев и консулов, которые прилагали немало усилий для подавления восстаний. Вот она, классовая солидарность, не знающая ни границ времени, ни различий режимов!

Мы встречаем различные изображения креста в качестве религиозного символа у самых различных народов еще за тысячи лет до христианской эры.

В виде свастики (головчатого креста), печально прославленной нацистским варварством, крест встречается во многих странах Востока и Запада, от Индии до Мексики, oт Японии до Шотландии и Ирландии. И даже ту форму креста, которая потом стала традиционно христианской, или почти такую же мы нередко находим в качестве культового изображения и у финикийцев и у северных народов, у греков и у народностей Центральной Америки.

Рассказывают, что мореплаватели, следовавшие за Колумбом, пораженные находкой этого символа в Америке и все еще убежденные, что высадились на восточном побережье Индии, пришли к выводу, что эти места были посещены еще до них легендарным апостолом св. Фомой, «патроном Индии». Вот как работала фантазия религиозных людей.

Каково же происхождение этого символа, который еще сегодня занимает столь большое место в сознании миллионов людей?

Целая школа исследователей видит в изображении креста, особенно в форме свастики, только символ солнца, с примитивным воспроизведением его лучей. В самом деле, в определенный момент развития человечества крест, очевидно, имел это значение — мы не подвергаем это обстоятельство сомнению. Скипетр Аполлона, древнего солнечного божества греков, тоже имел форму креста; то же самое можно сказать о молоте Тора, бога северных народов, и о символе ассиро-вавилонского бога Ану. У египтян крест приобрел вторичное значение символа бессмертия, связанного с вечностью солнца, которое умирает и неизменно возрождается.

Между тем первые представления людей оказываются теснейшим образом связанными с реальной жизнью, и в первую очередь с открытием и применением орудий труда, которые сделали возможным переход от стадии дикости и животного состояния к более развитым формам коллективной жизни. Нетрудно представить себе, как много значило для развития общества изобретение таких орудий, как топор, молот, двуперая секира, соха; эти инструменты даже превратились в конце концов в религиозные символы у самых различных народов; при этом нет никакой необходимости размышлять о происхождении этой символики из какого-то одного центра или о заимствованиях одной страны у другой. Только много позже, когда связь между тем или иным символом и действительной жизнью была утрачена, возникло идеологическое толкование изображений.

Итак, что касается креста, люди первоначально связывали его не с солнцем, а с графическим изображением колеса. Открытие колеса явилось важным этапом в развитии общества, оно произвело своего рода революцию в средствах сообщения, подобно тому как рычаг изменил технику возведения построек. Первое примитивное колесо — с четырьмя перекрещивающимися спицами — перешло из конкретной жизни в область религиозной абстракции как свидетельство того пути, который проделали люди в техническом прогрессе.

Не существует ни малейшей связи между христианским культом креста и древними религиями, которые использовали тот же символ. Фантазия теологов соткала узор поэтической болтовни об этих пресловутых связях, вплоть до того, что они увидели в древнейших культах креста некое подобие преддверия христианской религии. Но ведь наука идет не путями теологии!

Христианский культ креста имеет в корне иное происхождение, при этом он тоже связан с конкретным опытом.

Наравне с колесом крест был самым распространенным орудием пытки, которая применялась в античном мире для наказания рабов, повинных в каком-либо нарушении законов господ. Жертву привязывали за руки и ноги к колесу, которое затем приводили в движение и вращали с большой скоростью, пока несчастный не терял сознания и не погибал. К кресту раба привязывали или прибивали гвоздями, зачастую натягивая его как струну, и оставляли медленно погибать в ужасных муках. Вполне вероятно, что в качестве орудия пытки крест развился именно из колеса, которое в самой древней форме состояло из двух шестов, скрепленных крест-накрест, чтобы удерживать примитивный деревянный обод.

Так как в религии всегда отражается живой и реальный опыт страданий, на которые разделение общества на классы обрекло подчиненные слои, не удивительно, что колесо и крест очень скоро вошли в область мифов. Орфические культы Древней Греции, источником которых были страдания граждан, согнанных с земли и обращенных в рабов в результате развития городов, в качестве одного из символов использовали колесо. «Я спасся от колеса муки и нищеты», — читаем мм в одной из молитвенных формул орфизма[151]. Появление культа распятия в христианстве отражает такие же настроения.

В течение веков распятие — пытка, выдуманная, возможно, финикийцами, — превратилось в символ побежденных повстанцев-рабов. Первоначально распятие совершалось на простом столбе, к которому привязывали виновного, когда не было поблизости подходящего дерева. Позже с помощью привязанного в различном положении поперечного бруса было получено подобие креста. Римляне считали это наказание столь жестоким и унизительным, что исключали применение его к представителям привилегированного сословия, даже в тягчайших случаях измены[152]. Но при этом они широко применяли его к рабам и вообще к тем, кто восставал против их ига.

Свободный человек не мог быть осужден на распятие. Римляне были гарантированы от пего при любых обстоятельствах, хотя преступления, как о том свидетельствуют различные места из выступлений Цицерона против Верреса, наказывались сурово. Лишь в провинциях лица свободного сословия, но низшего имущественного и общественного состояния попадали время от времени на крест но произволу римских губернаторов и прокураторов. По мере приближения к началу нашей эры, начиная со II века до н. э. случаи массовых казней на кресте учащаются в Иудее и Галилее.

Согласно одному историку гражданских войн, накануне последней битвы против Красса, весной 71 года до н. э., Спартак приказал распять перед своими войсками одного римского гражданина, «показывая тем самым, что ожидает его войско в случае поражения"[153]. В то же время Я тысяч рабов из его войска, захваченных в плен после разгрома и осужденных на смерть на крестах вдоль Аппианской дороги, расставленных в нескольких метрах один от другою от ворот города почти до Капуи, помогают понять христианский миф о крестной муке гораздо лучше, чем соображения теологов о «тайне спасения».

Культ креста, надо сказать, не без труда утвердился в литургии и иконописи первоначального христианства.

После того как из наиболее униженных слоев средиземноморского мира новая вера распространилась на более широкие в экономическом и культурном отношении круги, инстинктивный ужас, мы бы сказали, классовый страх, казалось, удерживал верующих от открытого прославления символа, который извечно вызывал такую боязнь и отчаяние.