Читать онлайн «История русской церкви (Том 10)». Страница 50

ГЛАВА II

Время междупатриаршества по оставлении Никоном патриаршей кафедры принадлежало к числу самых смутных времен, какие только известны в нашей церковной истории. Смуты и нестроения, происходившие тогда в Русской Церкви, были троякого рода: одни происходили преимущественно в Москве от бывшего патриарха Никона и из-за Никона; другие - в Киевской митрополии, едва только начавшей присоединяться к Московскому патриархату, но еще отстаивавшей свои прежние права; третьи - более или менее во всей Великой России от вновь появившегося русского раскола. Смуты и волнения, особенно первого и последнего рода, достигли такой степени, что для прекращения их и умирения Русской Церкви потребовался большой Собор, какого ни прежде, ни после у нас не бывало.

I

Поверив Никону, что он оставил навсегда патриаршую кафедру в Москве и впредь до избрания нового патриарха поручил править Церковию Крутицкому митрополиту Питириму, царь Алексей Михайлович в конце того же месяца (31 июля 1658 г.) указал боярину князю Алексею Никитичу Трубецкому, да окольничему Родиону Матвеевичу Стрешневу, да дьяку Александру Дурову переписать всю домовую и келейную патриаршую казну "после великого господина, бывшего патриарха Никона", т. е. все имущество, принадлежавшее как патриаршему дому, или кафедре, так и лично, или келейно, патриарху Никону: такая перепись делалась и прежде - после патриархов Филарета Никитича, Иоасафа и Иосифа. При этом подробно описаны были: а) церковные вещи: образа, кресты, панагии, сосуды церковные и облачения, богослужебные книги и разная церковная утварь; б) домашние вещи: рясы, клобуки, камилавки, шубы, серебряные кубки, братины, ковши, тарелки и пр., бархаты, атласы, соболи, сукна, ковры и пр.; в) наличные деньги, поступившие в патриаршую казну с духовенства, с патриарших монастырей и вотчин и из других источников (денег оказалось в сложности 844 золотых, 3402 ефимка и 17615 тогдашних рублей); г) жалованные грамоты и другие многочисленные документы на разные патриаршие имения; д) книги, рукописные и печатные, славянские и греческие и на иных языках, отчасти находившиеся в палатах патриарха, каменных и деревянных, а преимущественно помещавшиеся под Крестовою церковию трех святителей - Петра, Алексия и Ионы, Московских чудотворцев. По окончании переписи патриаршего имущества все, что оказалось в нем "келейного", т. е. все вещи, принадлежавшие собственно патриарху Никону, какого бы рода они ни были, по приказанию государя были отделены, переданы патриаршему дьяку Ивану Кокошилову да патриаршему стряпчему Симону Грязному и чрез них отправлены в Воскресенский монастырь к бывшему патриарху. В частности, замечательно, что государь приказал отослать туда же к Никону не только все книги на иностранных языках, купленные на его келейные деньги в Новгороде старцем Арсением Греком и находившиеся у этого Арсения, но и все многочисленные греческие книги, письменные и печатные, приобретенные на Афоне старцем Арсением Сухановым на денежную казну государеву и находившиеся под церковию трех святителей Московских - Петра, Алексия и Ионы; те и другие книги по царскому указу были отданы для отсылки в Воскресенский монастырь патриаршему боярину Борису Нелединскому да дьякам Ивану Кокошилову и Ивану Калитину.

Внимание и милость Алексея Михайловича к бывшему патриарху простерлись еще далее. Царь оставил за Никоном все три монастыря его строения: Крестный, Иверский и Воскресенский со всеми приписными к ним четырнадцатью монастырями и со всеми их вотчинами, в которых числилось крестьян земледельцев больше шести тысяч, а число приходских церквей простиралось до 50, если иметь в виду лишь те вотчины, которые находились в епархиях Тверской и Новгородской (сколько было церквей в вотчинах, находившихся в пределах Московской епархии, неизвестно). Таким образом, Никону оставлена была целая довольно значительная область, церковная и владельческая, в которой он мог самостоятельно действовать как иерарх и как владелец. Он независимо правил всеми этими монастырями, церквами и вотчинами, творил в них суд и расправу, сам посвящал для них священников, диаконов, причетников, а для монастырей сам ставил и настоятелей и другие власти и по своему усмотрению распоряжался всеми доходами с монастырских вотчин и угодий. К этим доходам присовокуплялось еще ежегодно по две тысячи рублей, которые высылал царь за взятые им у Воскресенского монастыря камские соляные варницы. При таких условиях, казалось, Никону можно было жить совершенно спокойно и быть довольным, если бы в нем действительно существовала решимость оставить навсегда Московскую патриаршую кафедру и не скрывалось желание вновь занять ее. На первых порах он, по-видимому, и был спокоен и доволен и с великим усердием занялся сооружением в своем монастыре соборного храма во имя Воскресения Христова, так что даже сам вместе с братиею носил кирпичи на эту постройку. Царь, довольный спокойствием Никона, прислал ему на монастырь "премногую и великую милостыню". Обрадованный Никон писал государю: "Ныне от премногия милости твоея приимше дерзновение, трегубо Господа Бога молим, дабы паки и паки распространил и наполнил св. благодати своея сердце твое присно миловати нас, смиренных, и убогую сию пустыню, в нейже ныне обретаемся". Затем открывал государю свою мысль, которую имел, когда еще был "на престоле великого архиерейства" в Москве, лить для Воскресенского монастыря большой колокол с изображением на нем Воскресения Господня и ликов царя Алексея Михайловича и его царицы и умолял: "Изволь оную святую и священную вещь, еже есть колокол, совершить премногим своим милосердием, а меди есть моей на патриарше дворе у казеннаго дьяка Парфения близко трехсот пуд, и, аще чего недостанет, милостию своею исполни". Еще далее извещал государя: "Начатки твоим государевым жалованьем храму св. Живоноснаго Воскресения изобразившася и уже немало возвышены", но в нынешнее лето недостало камня и кирпича для постройки, а к будущему лету уже есть деланного кирпича до семисот тысяч и еще ожигается. Наконец, просил, чтобы государь приказал выжечь в Звенигороде или в самом Воскресенском монастыре до тысячи бочек известки. При таких ревностных хлопотах о сооружении Воскресенского собора Никон находил возможность - что весьма замечательно - заняться и литературным трудом: составил Сказание о создании Иверского монастыря и о перенесении в него мощей святого Иакова Боровицкого. Это Сказание, написанное Никоном, когда он назывался только патриархом, окончено не прежде августа 1658 г., потому что упоминает уже о поставленном в том месяце новом архимандрите Иверского монастыря Филофее, а к концу октября и напечатано в типографии того же Иверского монастыря. Но еще в то же лето, когда Никон оставил свою кафедру, один из близких к нему бояр, Никита Алексеевич Зюзин, много раз, как сам свидетельствует, посылал к нему дьяка Федора Торопова с словами: "Что, государь, оставил престол свой? Оставь свое упорство и возвратись". И Никон каждый раз чрез того же дьяка присылал ответ: "Будет-де тому время, возвращусь". Значит, пред близкими своими он вовсе не скрывался, что имеет желание и надежду возвратиться на свою кафедру. Он только не хотел сам проситься, а ожидал времени, когда его попросят, позовут, и он возвратится с честию. Между тем ожидания не сбывались: дни проходили за днями, недели за неделями - от царя не было ни просьбы, ни приглашения, а духовенство как бы совсем забыло своего бывшего патриарха и не обращалось к нему ни по каким церковным делам, которыми правил с соизволения самого же Никона Крутицкий митрополит Питирим. Никон, естественно, томился, досадовал и долго молчал; наконец, не вытерпел своего томления и досады и обнаружил их.

Прошло более осми месяцев со времени отречения Никона от патриаршей кафедры. Настала неделя ваий (в марте 1659 г.), в которую, бывало, он совершал в Москве торжественное шествие на осляти. Теперь это шествие совершал, как и следовало, Крутицкий митрополит, местоблюститель патриаршего престола. Никону об этом донесли, и он в том же месяце марте написал к государю: "Как случилось ныне такое невероятное и непристойное деяние, о котором я слышал от многих и в действительности которого удостоверился? Уже некто дерзнул олюбодействовать седалище великого архиерея всея Руси и незаконно действовать деяние св. недели ваий... И я дивлюсь твоему благородию, как ты попустил без священного Собора обесчестить сие священное дело... И отселе, не знаю, достоит ли ему (митрополиту Крутицкому) святительская деяти... Если с твоей воли то было. Бог тебя да простит, а впредь Господа ради воздержись не в свои дела вмешиваться". Выходка Никона была совершенно несправедливая и оскорбительная. И государь для объяснений с ним послал 1 апреля думного дворянина Прокопия Елизарова да думного дьяка Алмаза Иванова. Они по данному им наказу говорили Никону: "В прошлом году, как ты оставил святительский престол своею волею, государь присылал к тебе князя Алексея Трубецкого, и ты объявил, что Московским патриархом никогда не будешь и дела тебе до архиерейского чину никакого нет, а ныне пишешь к государю о действе, совершенном в неделю ваий, называя его прелюбодейством, - писать тебе к государю о таких делах, когда ты оставил свою паству, не следовало бы. То действо учинил митрополит с повеления государева по прежним примерам. В прежние годы до патриаршества то действо совершали митрополиты, а в междупатриаршество - Крутицкие митрополиты, потому что они всегда на Москве как бы наместники патриарховы. Да ты же сам, когда приходил к тебе от государя князь Трубецкой, благословил митрополита Крутицкого ведать и править все дела церковные, как прежде бывало во дни междупатриаршества, и вместе благословил избирать на святительский престол нового патриарха, а о себе сказал, что возвратиться на тот престол никогда и не помыслишь". Никон отвечал: "Я писал государю, что действо в неделю ваий без первого архиерея митрополитам недостоит, а Крутицкий - в митрополитах меньший. Первый архиерей - во образ Самого Христа, а митрополиты, архиепископы и епископы во образ учеников и апостолов. Рабу на седалище господина дерзать не должно, а что до патриаршества и в междупатриаршество действовали в неделю ваий митрополиты, то все делали они неведением". Никону заметили: "Да ты и сам, когда был Новгородским митрополитом, совершал то же действо в неделю ваий, и при тебе, как был первым архиереем, тоже действовали митрополиты Новгородский и Казанский? Зачем же тогда ты этого не исправил? А теперь, когда ты оставил паству, тебе не следовало бы и поминать о таких делах". Никон: "И я, будучи митрополитом в Новгороде, действовал в неделю ваий неведением, а сделавшись патриархом, за многими суетами не улучил того исправить. Святительский престол я оставил своею волею, никем не гоним, а чтобы называться патриархом - я не отрицался; не хочу только именоваться Московским, потому что оставил патриарший престол в Москве своею волею, и слова, сказанные мною князю Трубецкому, держу и теперь неизменно, а чтобы возвратиться на прежний престол - и в мыслях у меня нет. Как тогда, оставляя престол, я благословил, так и теперь благословляю избрать нового патриарха". После этого Никону сказали, чтобы впредь к государю о таких делах он не писал, так как паству свою он оставил и на свое место избрать патриарха благословил, почему ему и не следует в те дела вступаться и смущать своими письмами. "В древние времена, - отвечал Никон, - и пустынники возвещали благочестивым греческим царям об исправлении духовных дел, а я ни за какие вины от Церкви не отлучен и хотя волею своею оставил паству, но попечения об истине не оставил и впредь, когда услышу о каком духовном деле, требующем исправления, молчать не буду". Никону заметили, что в древности пустынники писали государям о ересях, которые обличали, а ныне благодарение Богу никаких ересей в Русской Церкви нет и обличать ему некого. В заключение Никон сказал, что он, как и прежде писал к государю, прощает его, если митрополит Крутицкий в неделю ваий действовал с его повеления, и посылает государю благословление. Такая неосновательная и мелочная притязательность Никона, такое вмешательство его в дела Церкви, от которых сам же прежде отказался, не могли не возмутить как царя с окружающими его боярами, так и высшее духовенство и нарушили те мирные отношения, какие установились было доселе между царем и бывшим патриархом.