Читать онлайн «За жизнь мира». Страница 13

И вот, наконец, совершается крещение. Крещаемого трижды погружают в воду: «во имя Отца, — и Сына, — и Св. Духа». Погружение это Апостол Павел называет крещением в смерть Христову. Христос спас нас своей вольной смертью, она явила себя как победа над смертью и путем в жизнь вечную. И эта смерть — как победа над миром и смертью, как обновление самой нашей жизни дарована нам. Поэтому, будучи принятием смерти Христовой, крещение есть и «подобие воскресения». И жизнь, даруемая в крещальной купели, есть новая жизнь, уже причастная жизни воскресшего Господа:

«Итак мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни, ибо если мы соединены с Ним подобием смерти Его, мы должны быть соединены подобием воскресения. ...Если же мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним...» (Римл. 6, 4-8)

Мир отверг Христа, отказался увидеть в Нем свою жизнь. Но так как другой жизни, жизни вне Христа, у мира нет, то, отвергнув и распяв Христа, «Мир сей» осудил себя самого на смерть. И в какую бы секулярную эсхатологию ни верили люди, в какое бы осуществление своих мечтаний о грядущем «рае на земле» ни ожидали они от «прогресса» — ничто из этого не превозможет уже цитированных слов Л. Толстого «и после глупой жизни придет глупая смерть». Поэтому христианин — это тот, кто знает, что истинная реальность — во Христе, или лучше сказать, Христос. В своей, утверждаемой им самодовлеемости, ни мир, ни что-либо в нем не имеет смысла, ибо все в них обречено на таинственный и страшный обрыв смерти. Все кончится, все растворится в смерти, этой, по словам Достоевского, «черной бане с пауками». Только тогда, когда свободно, движением ответной любви на любовь Божию, мы отрекаемся от «самодовлеемости» своей жизни и жизни мира и соединяемся со Христом и в нем обретаем «путь, истину и жизнь», только тогда и мир и эта земная жизнь воскресает в своем смысле, я не побоюсь сказать — в своем счастье, ибо только тогда возвращается нам наша «власть» над миром. Он становится таинством Христова присутствия, прорастанием Царства и залогом жизни вечной. Ибо Христос, «воскреснув из мертвых, уже не умирает, смерть уже не имеет над ним власти» (Римл. 6:9). Поскольку своей смертью Христос попрал смерть, то и сама наша физическая смерть, на деле уже не причастна смерти, как отпадение от Бога: «для меня жизнь — Христос, — говорит Ап. Павел, — и смерть-приобретение» (Фил. 1, 21).

Немедленно после крещения, новокрещенного облачают в белую одежду. Это одежда царя, одежда священника и одежда пророка. И это, прежде всего, та Божья слава, в которую облачен был человек при своем творении, и которую утерял в своем отпадении от Бога и стал нагим и устыдился своей наготы. Но вот он восстановлен в своей славе. Ему возвращено его царское достоинство в мире. Он снова стал священником, приносящим жизнь мира в «жертву хвалы» и тем самым претворяющим ее в общение с Богом. Он снова обрел свое пророческое призвание — знать волю Божию и жить в согласии с нею... Мир перестал быть смертью человека и восстановлен как его жизнь...

В Православной Церкви таинство миропомазания, таинство дара Духа Св., всегда составляло неотъемлемую часть крещального священнодействия, тогда как католическая Церковь выделила его в отдельный акт «конфирмации» и совершает его спустя несколько лет после крещения, как акт конфирмирующий сознательное приятие Церкви и ее жизни, а протестанты вообще отвергли его, как, по их мнению, акт, нарушающий веру Церкви в крещение и его достаточность. Для православных, однако, и в этом они верны изначальному преданию Церкви, таинство миропомазания не есть отдельное или дополнительное таинство, а первый плод крещения, его ,,исполнение». Ибо, если в крещении Духом Святым подается человеку новое рождение, то за рождением этим следует и из него изливается новая жизнь. Новая же жизнь эта есть дар Духа Святого — «сокровища благих и жизни подателя». Ибо новизна жизни и состоит в том, что она в Духе и от Духа Миропомазание есть личная Пятидесятница каждого человека, дарование «печати дара Духа Св.», явление каждого человека как абсолютно единственного и неповторимого, а вместе с тем Духом Святым соединенного с миром и людьми. Это есть как бы посвящение каждого человека стать таким, каким его задумал и создал Бог. Ибо создал Бог каждого человека для того, чтобы в Боге и общении с ним он «исполнил» себя, стал «тем, что он есть» в замысле и даре Божием. И исполняет эту свою жизнь человек дарами и призванием, полученными от Бога Духом Св. и в Духе Святом. И, наконец, таинство это есть наше вхождение в «причастие Св. Духа» — ибо Дух Божий есть явление в «этом мире» красоты, глубины и полноты Божественной жизни.

Все это совершается и подается, когда священник помазует св. миром (елеем, освященным Епископом) грудь, глаза, уши, руки и ноги новокрещаемого, говоря каждый раз — «печать дара Духа Св.». Теперь весь человек стал Храмом Божиим и отныне вся его жизнь призвана стать литургией, служением в любви Богу и людям. Тут, в этот момент, обличается как ложное, как противоречащее христианской вере противопоставление, отделение друг от друга «души» и «тела», «духовного» и «материального», «священного» и «профанного», «религиозного» и «мирского». Весь человек освящен и помазан, чтобы во всей полноте быть храмом Божиим, служением Богу и миру. Каждая кроха «материи» — от Бога и в Нем обретает свой смысл. Каждое мгновение есть Божие время, которому предстоит исполнить себя в Божией вечности. Уже нет ничего «нейтрального», ибо Дух Св., как луч света, как улыбка радости, «коснулся» всякой вещи, всего времени, всей жизни и все опять претворил в храм Божий.

Я уже говорил, что в древности крещение новообращенных совершалось на Пасху и составляло не просто часть, а в каком-то смысле средоточие великого пасхального торжества. И потому завершением крещения было вхождение новокрещенных в Евхаристию, в таинство нашего участия в Пасхе Христовой.

Само крещение совершалось не в храме, а в отдельном крещальном доме, называемом баптистерией. Поэтому сразу после крещения новокрещенные в белых крещальных одеждах и со свечами в руках, торжественной процессией направлялись к вратам храма и вступали в него для исполнения своего членства в Церкви участием в пасхальной Евхаристии.

И после этого завершения и исполнения своего вхождения в Церковь, сопричисления к новому народу Божиему, «роду избранному, царственному священству, народу святому, людям, взятым в удел, дабы возвещать совершенства призвавшего их из тьмы в чудный свой свет, некогда не народу, а ныне народу Божиему» (1 Петр, 2,9-10) - новокрещенные пребывали в Храме в течение восьми дней и каждый из них снова и снова праздновался как Пасха, был явлением той же полноты пасхальной радости... На восьмой день (в фомино воскресение, до сих пор в уставе церковном называемое новой неделей}, совершался обряд омовения св. мира, пострижения волос, после чего новокрещенные возвращались в мир и в свою мирскую жизнь. Но возвращались они из полноты радости, как ее свидетели и причастники и потому — как ее возвестители самой своей жизнью, верностью Христу, Его “Царству, как «единому на потребу». В этом — смысл и пострижения волос, завершительного акта крещального богослужения. Смысл его, как жертвы, приносимой Богу — «изрядно- художнику», «образом Своим почтившему человека, от души словесные и тела благолепнаго устроившему его...»

К сказанному о таинстве крещения нужно прибавить два слова о таинстве покаяния. В современном подходе к нему и его богословском определении оно рассматривается как отдельное таинство, сущность которого в отпущении грехов властью, данной Христом священникам. В подходе этом полностью отсутствует связь этого таинства с крещением, тогда как изначальное предание Церкви именно из крещения и выводит его: «Исповедую едино-крещение во оставление грехов». Ибо отпущение грехов есть не отдельный акт, а соединение со Христом, который сам и есть прощение, наш мир с Богом... Также и грех состоит не только в «прегрешениях», нарушениях той или иной заповеди или правил, а в отпадении от Бога, в том, что вместо Бога человек возлюбил и предпочел другое — будь то мир или самого себя. Из этого греха и вытекают, им и порождены все остальные грехи и в нем становятся неизбежными...

Уходя, «отпадая» от Христа, мы тем самым уходим и из Церкви, изменяем ей и ею даруемой нам жизни. Повторяю, я говорю не о тех неизбежных «прегрешениях», которые каждый из нас все время совершает, «в мире живя и плоть нося», и о которых мы говорим в чине погребения, что «несть человек иже жив будет и не согрешит». В этих грехах мы призваны каяться всегда, но эти грехи не «к смерти». Действительно, смертельно отпадение наше от Бога и измена Ему: апостазия (т.е. открытое отречение от Христа) убийство, прелюбодеяние, ненависть, хула и т.д. Все эти грехи отлучают нас от Христа и Церкви. Ранняя Церковь не знала наших постоянных, «рутинных» исповедей. В самом начале она вообще отрицала возможность возврата в Церковь отпавших, и предавала их на милость Божию. Постепенно, однако, эта покаянная дисциплина начала смягчаться, в первую очередь из-за роста Церкви и неизбежного снижения нравственных норм. Сначала Церковь допустила одно, только одно примирение с теми, кто отпал от нее, да и только в смертный час. Потом стали допускаться и повторные акты раскаяния и примирения с Церковью, однако примирение точно определенное церковными канонами . и предваряемое длинными периодами приготовления к нему. Я упоминаю все это не потому, что желал бы восстановления древней, неизмеримо более строгой, практики ранней Церкви, столь отличной от наших пятиминутных исповедей. Нет, это невозможно. Что, однако, возможно и необходимо, это правильное понимание Таинства покаяния. А оно корень свой имеет в Таинстве Крещения.