Читать онлайн «Андрей Десницкий Статьи о Библии». Страница 23

Структуралистские методы широко применяются сегодня в различных областях литературного анализа, их можно считать весьма плодотворными, когда они уместны и не претендуют на исчерпывающее и единственно правильное объяснение смысла текста.

Впрочем, тексты не существуют сами по себе— согласно новой герменевтике, у каждого текста есть свой автор и свой читатель/слушатель, свой контекст и код, и каждому тексту соответствует определенная читательская/слушательская реакция. Коммуникация возможна только как сочетание всех этих элементов, и если хотя бы один из них выпадает, то коммуникации не происходит (например, когда текст написан на неизвестном читателю языке).

Традиционная библейская критика сосредотачивалась на отношениях автора и текста: когда и как текст был написан, в каком контексте это произошло, что предшествовало тексту, как он изменялся и т. д. Но ведь мы часто не знаем точно имени автора, лишь отчасти можем реконструировать историю текста, зато сегодняшние читатели этого текста перед нами, и мы вполне можем проследить за восприятием этого текста этими читателями.

Такой подход в каком–то смысле возвращает нас к до–критическому подходу, когда богословов и проповедников интересовало прежде всего применение Писания к их современности, когда они искали в нем не историю давно ушедших веков, а ответы на насущные вопросы современности. Однако сходство это очень ограничено, поскольку для традиционных толкователей замысел его автора (или, точнее, Автора) оставался высшим авторитетом. Для постмодернистов это вовсе не так: важно не то, что хотел нам сказать автор, живший много веков назад, но то, что возникает в нашем сознании сегодня, когда мы читаем этот текст. Как провозглашает один из наиболее радикальных сторонников этого подхода, Р. Барт (не путать с К. Бартом!), «стоит удалить автора, и задача расшифровки текста становится совершенно бесполезной… Рождение читателя происходит ценой смерти автора»[19]. Читатель для Барта совершенно не похож на потребителя, который открывает банку и поглощает продукт, а скорее на полного собственных задумок режиссера, который ставит написанный текст на сцене собственного воображения.

Перенос акцента на читательское восприятие, в частности, означает, что читатель вправе отвергнуть те элементы текста, которые он находит неприемлемыми, например, слишком патриархальными. Это не значит, что сами тексты плохи, но это значит, что современный читатель пропускает их через фильтр своего восприятия. Всё становится относительным, всё, как в физике Эйнштейна, всё начинает зависеть от позиции наблюдателя. Ведь, согласно В.Изеру[20], любые тексты по определению не закончены, они изобилуют пропусками и неясностями, которые читатель заполняет самостоятельно. Еще один сторонник такого подхода, Дж. Стаут[21], предлагает вовсе отказаться от понятия «значение текста» и заниматься лишь таким его пониманием, которое удовлетворяет запросам и интересам читателя.

Но есть ли предел у такой вольности? Если мы действительно удалим из текста автора и позволить тексту значить абсолютно все, что угодно читателю, это будет уже явное насилие над текстом. Конечно же, пределы могут быть поставлены и при таком подходе. П. Рикёр утверждает: «Видимо, мы должны сказать, что текст обладает ограниченным смысловым пространством: в нем больше одной возможной интерпретации, но, с другой стороны, и не бесконечное их количество»[22]. А кто тогда определяет эти рамки? С. Фиш отмечает, что это «интерпретационные сообщества»[23]: каждый читатель принадлежит к некоторому сообществу, которое трактует Библию, исходя из каких–то принятых в нем принципов и процедур. Кроме того, следует внимательно оглядываться на то общество, в котором был написан текст: автор обращался к конкретным людям, разделявшим с ним многие представления о мире, и без учета этих представлений мы не будем в состоянии сколь–нибудь адекватно понять текст.

Как писал Ф. Экслер, «Иногда приходится слышать утверждения сторонников литературоведческого подхода к Новому Завету, что тексты представляют собой «самостоятельные литературные миры», со своими собственными законами и архитектурой, и так и следует их анализировать… Но это вовсе не литературные труды, чуждые по своей природе каких–то интересов и нацеленные на удовлетворение эстетических чувств… Тексты Нового Завета в высшей степени отражают определенные интересы. На богословском уровне все они нацелены на то, чтобы читатели приняли Иисуса из Назарета как Мессию… На самом глубинном уровне они отражают религиозные, а не эстетические чувства. На социальном уровне они могут пониматься как средство создания институциональных и символических ниш, в которых могли бы найти смысл перед лицом враждебного окружения те общины, для которых они и были написаны. Относиться к этим произведениям как к самостоятельным литературным мирам означало бы, по–видимому, забыть о той жизни, которая их и породила»[24].

В какой–то мере это согласуется и с традиционным подходом: собственно, Церковь и есть такое «интерпретационное сообщество», которое изучает Писание, исходя из своих традиций и своего богословия. Правда, при таком подходе подобных сообществ оказывается много, и ни одно не имеет безусловного приоритета. По сути, каждый читатель решает сам, к кому примкнуть— или, может быть, основать собственную традицию (что постоянно и происходит в протестантизме).

Кажется, всё сказанное выше могло только убедить читателя, что новая герменевтика очень далека от православной традиции (да впрочем, и католической, и лютеранской, и иудейской или мусульманской тоже). Это так, особенно если говорить о последовательном постмодернизме. Но есть и точки схождения: если библейская критика сознательно отталкивалась от христианской традиции, по сути, отрицала ее, то новая герменевтика вполне открыта к диалогу с ней. Община верующих— как раз одно из существующих «интерпретационных сообществ», которое вправе устанавливать свои собственные нормы. И в этом смысле другое крыло новой герменевтики, посткритическое, вполне открыто к диалогу с традицией и часто именно к ней и обращается.

Более того, именно новая герменевтика дает нам язык для описания таких сложных случаев, когда текст в более позднее время получал явно не то значение, которое он имел сначала— классическим примером здесь могут служить ветхозаветные цитаты в Новом Завете. Изменились контекст и аудитория, а значит, произошло изменение смысла. Эта же модель в определенных рамках может использоваться и для решения задачи по актуализации библейских текстов для современного читателя.

Разумеется, здесь тоже могут быть свои проблемы и опасности, здесь тоже возникает немало вопросов. Первый и главный из них— проблема сочетаемости разных подходов. Но можно попытаться найти решение этой проблемы в том духе, который предложен современным православным богословом Т. Стилианопулосом: «Краеугольный камень нашего предложения— позиция, согласно которой существует не одна герменевтическая проблема и не один герменевтический ключ, но множество, согласно многочисленным взаимосвязанным уровням герменевтики… Первый уровень — «экзегетический»— понимание или знание фабульного содержания библейского текста в его историческом контексте. Этот уровень часто воспринимается как «историческое» или даже «академическое» исследование Писания. Второй уровень — «интерпретативный» или «оценочный», — предполагает согласие или несогласие читателя с идеями и утверждениями Писания, как правило, на основе каких–либо авторитетов или оценочных критериев, принимаемых сознательно или бессознательно. Этот уровень связан прежде всего с тем, что воспринимается как «богословская интерпретация» Писания. Третий, самый глубокий — «преображающий» или «преобразующий», — личное принятие библейской истины. Это уровень экзистенциального вовлечения, на котором личность или община, читая или слушая текст и соглашаясь или не соглашаясь с ним, претерпевает влияние текста на свою жизнь… Таким образом, перед нами три уровня, или измерения герменевтики— экзегетический, интерпретативный и преобразующий— в конечном итоге неразделимые, однако нуждающиеся в отделении друг от друга и четком определении для нужд различных герменевтических операций»[25].

Можно надеяться, что именно подобный «разноуровневый» подход станет основой для такой православной библейской науки, которая будет одновременно и действительно православной, и действительно библейской, и действительно наукой. Вопрос о точном значении того или иного слова в его изначальном контексте и вопрос о значении этого слова для спасения моей души— связанные друг с другом, но в то же время разные вопросы, и ответы на них надо искать по–разному.