Читать онлайн «Андрей Десницкий Статьи о Библии». Страница 20

Сегодня стали популярными рассуждения о вреде сухого рационализма, о расхристианизации Запада и т. д. Насколько они верны— вопрос особый, но необходимо понять одну простую вещь. Если мы говорим о науке, она неизбежно будет рационалистической по своему методу и западной по своему происхождению, такова уж ее природа. Если нас это не устраивает, мы можем заняться другими вещами, не менее, а то и более важными, чем наука— например, аскетикой или мистикой. Но только надо называть вещи своими именами.

В России XX века, к сожалению, было принято называть наукой то, что ей никоим образом не являлось, в особенности— марксизм–ленинизм. Можно было сделать успешную научную карьеру, защитив диссертацию, например, по теме «Партийное руководство противопожарными формированиями Ленинграда в годы Великой Отечественной войны» (С.В. Степашин)— понятно, что никакого научного метода в таком труде не было по определению, в нем могли содержаться только многочисленные подтверждения лояльности диссертанта политической линии партии. Сегодня нам непозволительно продолжать ту же традицию, называя самостоятельным научным исследованием некое повторение азов, подтверждение своей лояльности «учению Святых Отцов». Это прекрасно, если человек верен этому учению и говорит об этом вслух, но одно это обстоятельство еще не делает его ученым.

Что такое научный метод— отдельный и очень сложный вопрос, который у нас нет возможности здесь рассматривать, но я бы предложил такой практический критерий. Научной можно считать работу, которую можно представить на международной конференции или семинаре по соответствующей дисциплине, чтобы участники, даже если они не согласны с конкретными положениями работы, поняли бы ее аргументацию и были бы готовы ее обсуждать.

Да, исторически сложилось так, что библеистика как наука возникла именно в западном обществе, и то же самое можно сказать о научном методе вообще. Не существует и никогда не существовало библеистики исламской, или китайской, или аборигенной африканской— если выходцы из этих стран занимаются этой наукой, они делают это в западной, а точнее сказать, общемировой парадигме. Не существует, надо признать, и особой православной библейской науки, которая была бы независима от билеистики мировой: богословские факультеты Греции, где традиция не прерывалась, существуют, при всех своих особенностях, в общеевропейском научном пространстве. И это естественно: никакая современная наука не может существовать изолированно, в рамках национальных границ.

Каковы же те принципы библейской науки, которые мы встречаем в трудах дореволюционных российских ученых? С одной стороны, они стремились к тому, чтобы она была церковной не только по своей вывеске, но и по сути. А с другой стороны, она должна быть наукой, вполне соответствующей мировому научному уровню своего времени. Сочетать церковность, основанную на безусловной вере, и научность, основанную на фактах и рациональном анализе, уже непростая задача не простая, но в случае с библеистикой в современной России тут добавляются и свои сложности.

Если же говорить о мировой библеистике, то это невероятно большой объем литературы, от которого в наших библиотеках можно найти меньше одного процента— практически на каждый спорный стих написано по десятку–другому монографий, по паре сотен статей. Даже ознакомиться со всем этим материалом живущему в России исследователю просто невозможно, не говоря уже о том, чтобы его критически переработать. Поэтому существует немало областей, где мы, на самом деле, в настоящее время можем только осваивать то, что было сделано на Западе. Но это освоение тоже может и должно быть критическим и творческим: нужно не бездумно копировать, а тщательно отбирать то, что действительно важно и полезно.

Ведь далеко не все из существующих разнообразных методов могут быть совмещены с церковным мировосприятием. Откажемся от него— наша библеистика не будет православной, но если откажемся от общения с зарубежными коллегами— она едва ли будет наукой.

Но далеко не всё сводится тут к западному влиянию. Можно найти и такие области библейской науки, где на Западе было сделано не так уж и много— прежде всего, это касается исследований традиционной христианской экзегезы, от которой так легко в свое время отказалась т.н. «библейская критика» и к которой отчасти возвращаются современные ученые.

По каким же путям идет современная православная библеистика в России?

Первый и самый простой путь заключается в том, чтобы, опираясь на упрощенное понимание 19–го правила 6–го Вселенского собора, принципиально отказаться от всяких толкований Библии, которые мы не найдем у Отцов Церкви. Если мы видим среди них полное согласие (что, вообще говоря, встречается нечасто), ответ на интересующий нас вопрос найден; если же между несколькими Отцами существуют противоречия, то необходимо следовать более авторитетным из них. Самостоятельный анализ текста при таком подходе только усложняет задачу: если он приведет исследователя к другим выводам, их все равно придется отвергнуть, а если они подтвердят сказанное отцами, то они ничего не добавят. При таком подходе задача кардинально упрощается: нам осталось только в каждом конкретном случае просто определить, какие Отцы оставили толкование на то или иное место Библии, то есть снять с полки нужную книгу и найти ответ. Это прекрасная и нужная задача, но она чисто источниковедческая. Исследователь при таком подходе— не библеист, а библиограф, который должен систематизировать и ввести в оборот накопленный прежде материал, не добавляя ничего от себя.

Второй подход допускает и самостоятельный научный анализ, но при этом тщательно отбирает наиболее консервативные и созвучные традиции современные комментарии. Остальные взгляды более или менее обоснованно игнорируются, и в результате исследователь приходит к тому выводу, с которого он и начал свою работу: оказывается, традиция права. Этот подход тоже не удовлетворяет требованиям, предъявляемым к научному методу с его объективностью и доказательностью. Скорее, стоит называть этот способ не научным, а апологетическим: он приводит аргументы в защиту традиционных ценностей.

Третий подход заключается в том, чтобы применять обычные научные методы анализа, учитывать все факты и все доказательные гипотезы, делать самостоятельные выводы и лишь затем стремиться согласовать их с церковной традицией (причем именно согласовать, а не переписать). Пожалуй, только такой подход может называться подлинно научным, но не означает ли он отказ от церковности? Есть ли здесь вообще некая золотая середина, возможен ли синтез научности и церковности?

Если понимать под библеистикой библейскую критику столетней давности, с ее стремлением расчленить текст Писания и реконструировать некие исторические события, лежавшие за текстом, такой синтез будет невозможен. Библейская критика стоит, по сути, на отрицании самоценности библейского текста. Но во второй половине XX в. среди западных гуманитариев появились новые подходы к текстам, которые вовсе не тождественны святоотеческим, но в то же время оставляют возможность доброжелательного диалога между традиционной и новейшей точками зрения. Впрочем, и здесь всё не так просто, этот диалог не рождается сам по себе, это только одна из возможностей.

«Новая герменевтика»— термин, которым принято обозначать направление, связанное с именами Г. Гадамера и П. Рикёра, а в библеистике— Э. Фукса и Г. Эбелинга. В ее основе лежит теория речевых актов, утверждающей, что всякий текст можно понять только с учетом контекста и кода, на котором он написан, а также адресанта и адресата (иначе говоря, автора и читателя), и ответной реакции адресата. Соответственно, древний текст звучит сегодня, в новом контексте и для нового читателя, не совсем так, как звучал он во время своего создания.

Отсюда следует вывод: толкователь не вправе ожидать, что текст просто подтвердит его собственные идеи или богословие его общины— текст должен заговорить сам по себе. Задача даже не в том, чтобы понять текст правильно, а скорее в том, чтобы понять его глубоко, творчески, индивидуально. Здесь, конечно, кроются и очевидные недостатки такого подхода— субъективизм и порой откровенный произвол толкователя, когда говорит не столько текст, сколько его собственное воображение.

Но новая герменевтика не боится субъективности. Если библейская критика нацеливалась на стопроцентную объективность, которой, разумеется, не могла достигнуть, то это направление охотно признает, что выводы исследователя в значительной мере зависят и от его установок, и даже от его личности.

Впрочем, эти принципы могут выглядеть несколько абстрактными, но мы посмотрим, как они действуют на примере трех основных направлений, связанных с новой герменевтикой и тесно переплетенных меж собой, но все же не тождественных друг другу— это деконструктивизм, постмодернизм и посткритический подход. Можно сказать, что именно эти идеи во многом определили облик библеистики на рубеже XX— XXI вв.