Читать онлайн «История Церкви». Страница 28

В 248 году в Карфагене происходили выборы нового епископа; избран был святой Киприан. Но несколько пресвитеров, пять человек, среди которых особенно выделялся Новат, были недовольны избранием и отделились от своего епископа Киприана. Своеволие их дошло до того, что Новат, без ведома Киприана, поставил в диакона некоего Филициссима, человека богатого и влиятельного, который сделался душой партии недовольных пресвитеров. Образовался настоящий раскол, известный под названием раскола Новата и Филициссима. Киприан осудил своеволие пресвитеров. Между тем наступило гонение Декия. Киприан, для блага церкви, счел нужным на время удалиться из Карфагена. Это подало повод партии, противной Киприану, решительно отказаться от повиновения ему и самовольно распоряжаться церковными делами, особенно касающимися принятия падших. Карфагенская церковь, по вопросу о принятии падших, придерживалась вообще монтанистического воззрения, т. е., что Церковь не должна прощать их и принимать обратно; она может только увещевать их к покаянию. Такой взгляд сначала разделял и Киприан, но так как падших было много и степени их виновности были различны, то он склонился к принятию их в Церковь, впрочем, с тем, чтобы дела о падших предварительно, до их принятия, разбирались Церковью, и надлежащим образом рассматривались ходатайства о них исповедников и т. д. Об этом писал Киприан в свою церковь из своего удаления. Но раскольническая партия довела до крайности свой протест против строгости карфагенской церкви к падшим: она принимала падших без всякого рассмотрения их дел, даже не требуя от них покаяния, по одним только ходатайствам исповедников, которые часто даже не просили о принятии падших, а надменно требовали этого. К Пасхе 251 года Киприан возвратился в Карфаген, где в это же время собрался собор африканских епископов. На этом соборе относительно падших было решено принимать их в Церковь, различая тех, которые во время гонений приносили жертвы идолам, от тех, которые только получали свидетельства от суда о принесении жертв, и, сообразно этому, накладывали на них перед принятием в Церковь, различные, но во всяком случае тяжелые, степени покаяния. Филициссим же и его партия были осуждены собором. Но и после этого раскольники не смирились: не признавая Киприана, они избрали вместе него карфагенским епископом Фортуната, одного из отложившихся пресвитеров. Впрочем, так как на стороне Киприана были почти все африканские епископы, за него же стояла и Римская церковь, этот раскол не смог усилиться. В 4 в. его уже не было.

Почти одновременно с карфагенским расколом Новата и Фелициссима образовался раскол в Риме; только здесь раскольники защищали мнения вполне монтанистические по тому же вопросу падших. В 251 году Римским епископом был избран Корнилий, смотревший, подобно некоторым своим предшественникам, на принятие в Церковь падших очень благосклонно. Против него восстали приверженцы монтанистических взглядов, во главе с пресвитером Новацианом, человеком образованным, но до фанатизма строго-подвижнической жизни. К партии Новациана присоединился известный Новат, прибывший из Карфагена. Хотя в расколе Новациана проводились мнения, противоположные тем, за которые ратовал в Карфагене Новат, но для последнего это было не важно; он видел и в римском расколе такое же, как и в Карфагене, стремление пресвитеров выйти из-под власти епископской, чему он сочувствовал и вследствие чего соединился с Новацианом. При деятельном участии Новата скоро произошло формальное отделение раскольников от Римской церкви: они поставили себе епископом Новациана. Главные мысли, которые проводили раскольники, были следующие: Церковь есть общество святых; поэтому все падшие и соделавшие смертные грехи после крещения должны быть извергаемы из нее и не в коем случае не принимаемы обратно; Церковь и не имеет права прощать тяжких грешников; это право принадлежит одному Богу; она может только убеждать их к покаянию. Если же Церковь прощает грешников и принимает их обратно, то она сама делается нечистой, перестает быть святой. Поэтому новациане называли свое общество, в которое не принимались тяжкие грешники, а из православной Церкви принимались переходящие через перекрещивание, - обществом чистых (кофаров по-гречески).

Таким образом, раскольники погрешили против общецерковного учения о том, что Церковь, в силу заслуг Господа Иисуса Христа, может прощать всех грешников, что она всегда остается святой и при согрешивших членах, во имя того, что глава ее, Господь Иисус Христос свят, что святы ее таинства и проч. Обе партии в Риме, и раскольническая во главе с Новацианом, и православная - с Корнилием, обратились за посредничеством к церквам Карфагенской, Александрийской и Антиохийской. Киприан, еп. Карфагенский, решительно высказался против Новациана, как нарушителя единства Церкви; Дионисий, еп. Александрийский, также высказался против него; но Фабий, еп. Антиохийский, склонялся более на сторону Новациана, увлекаясь строгостью его жизни и его строгими требованиями. Хотя, таким образом, Новациан и его приверженцы были осуждены, но общества новацианские и после того распространялись в Карфагене, Александрии, Сирии, Малой Азии, Галлии и Испании и продолжали существовать до 7-го столетия. Причина такого усиленного распространения новацианского раскола кроется, с одной стороны, в строгости правил жизни, распространяемых раскольниками, а с другой - в монтанистической привязанности некоторых членов Церкви, особенно на западе, к внешним подвигам благочестия.

Чистота жизни христиан первых веков

Дохристианский мир не знал высоких нравственных истин и законов. Главным началом человеческой деятельности в языческом мире был эгоизм. Под его влиянием, каждый из язычников, преследуя в жизни только свои личные интересы и цели, неминуемо нарушал человеческие права и достоинства другого. Отсюда, в языческом мире злоба человека к человеку, вражда отдельных личностей и обществ, отсюда же разного рода злодеяния, преступления, пороки и тому подобное. Христианство принесло в жизнь новое начало - учение о братстве и любви всех людей между собой. Сообщая об этом новом Своем начале ученикам, Спаситель заповедал, чтобы оно было отличительным признаком Его последователей. Христиане апостольского века, близкие ко времени Спасителя и видевшие перед собой жизнь апостолов, в своей жизни, действительно, осуществляли это начало: взаимная братская любовь была первой отличительной чертой в их жизни. У множества верующих, замечается в Деяниях апостольских (4:32), было "одно сердце и одна душа". Люди, образовавшие собою Церковь Христову, несмотря на различие по происхождению, общественному положению и состоянию, считали друг друга братьями и любили друг друга, как братьев. Название братьев и сестер, - которое было в употреблении между христианами первого времени, - не было пустым звуком, равно как и братские поцелуи, которыми верующие обменивались друг с другом при богослужении, не были простой формальностью. На первых порах жизни Церкви братская любовь христиан во всей полноте выразилась общением в имуществе. В иерусалимской церкви никто ничего из имения своего не называл своим, но все было общее; из общественных средств каждому давалось то, в чем кто нуждался, так что между верующими не было никого нуждающегося (Деян. 4:32-35). Далее, выражением той же любви христиан служили общие трапезы, состоявшие в тесной связи с общением в имуществе; они даже и назывались вечерями любви (этапами). Если, с течением времени, общение в имуществе и общие трапезы прекратились, вследствие умножения числа верующих, то взамен того, всякого рода вспомоществования христиан друг другу получили самое широкое развитие. Странники, путешествовавшие из одной церкви в другую, бедные, больные, старые, вдовицы, сироты и все страждущие - все находили себе помощь и поддержку у христиан.

Общественные бедствия вызывали благотворительность христиан во всей силе. Так, св. Дионисий Александрийский описывает в привлекательном свете, полное евангельской любви, поведение христиан во время моровой язвы, свирепствовавшей в Александрии, сопоставляя его с поведением язычников. "Весьма многие, говорит он, от избытка любви и братолюбия не щадили самих себя, но поддерживали друг друга, безбоязненно посещали больных, неутомимо ходили за ними, и, служа им ради Христа, вместе с ними радостно умирали, потому что, исполняясь страданиями других, привлекали к себе болезнь от своих ближних и добровольно принимали их мучения. Таким-то именно образом, оставили жизнь лучшие из наших братии: некоторые из пресвитеров и диаконов, и многие весьма похваляемые от народа. Они принимали тела святых на распростертые руки, закрывали им глаза, заключали уста, несли их на своих плечах и потом полагали, прижимали их к себе и обнимали, умывали и одевали, а вскоре и сами сподоблялись того же; потому что оставшиеся в живых всегда следовали по стопам своих предшественников.