Читать онлайн «Бунтарь Иисус : Жизнь и миссия в контексте двух эпох». Страница 72

Я не знаю, как лучше назвать такой подход: объективным в широком смысле слова или «интерсубъективным». Второй термин означает, что аргумент имеет смысл лишь в той мере, в какой он убедителен для других. Это не значит, что «истину» находят большинством голосов, большинство может неверно понимать — что часто происходит — и неважные, и важнейшие вещи. Но это значит, что, когда человек способен показать, каким образом и по каким причинам он пришел к определенному выводу, он выходит из темницы некритической субъективности.

У моей субъективности есть еще одна сторона. Я не обитаю в пустоте, когда пишу книгу, на меня оказывают влияние культура и люди. Как уже говорилось, все мы смотрим на реальность с того места, где мы находимся. Если говорить обо мне, на меня влияет культура Северной Америки и, в меньшей степени, культура Европы — те части мира, с которыми я сильнее всего связан.

И важно понять еще одну вещь: я не нахожусь в позиции бесстрастного наблюдателя того, что происходит в американской культуре и церквах Америки сегодня, кроме того, я не могу равнодушно относиться к разным представлениям об Иисусе и к тому, как они окрашивают жизнь христиан. Поскольку я принадлежу и к христианам, и к американцам, эти вещи для меня значимы. Точнее сказать, они значат для меня очень много. Я не могу «нейтрально» относиться ни к Иисусу, ни к христианству в Америке. У меня здесь свои представления и свои стремления.

Как уже говорилось в главе 1, сегодня между христианами существует глубокое разделение. Причем сегодня — в отличие от того, что было пятьдесят или сто лет тому назад, — в первую очередь это разделение не между разными деноминациями. Скорее, это разделение между сторонниками (как мы это называли) «ранней христианской парадигмы» и сторонниками «возникающей христианской парадигмы». Первые ставят в основу христианской жизни вероучение, а вторые — преобразование жизни. Если воспользоваться привычными ярлыками, можно назвать это разделением между консервативными и прогрессивными христианами. Первые обычно представляют евангелическое направление — так они сами называют себя и так их называют другие. Вторые чаще встречаются в крупных деноминациях. Внутри Католической церкви подобное разделение также есть, хотя выглядит оно несколько иначе.

Конечно, существуют наиболее яркие представители обоих направлений, которые нагляднее всего отражают это различие. Оно столь велико, что я иногда называю наше время «историей двух христианств». Большая группа христиан помещается где-то в середине этого спектра мнений: или они не знают, какую им выбрать позицию, и не понимают, что происходит в церкви, или сочетают в себе элементы обоих подходов, или находятся в переходном периоде. Наше время, когда существуют два направления в христианстве, быть может, не слишком прекрасное, оно в чем-то ужасно, однако в нем есть и знаки надежды, и явления, которые вызывают тревогу. Я начну со второй категории.

Опасность: правые христиане

Самое известное направление христианства США представляет собой раннюю парадигму в ее жесткой форме. Я буду называть представителей этого направления привычным термином «правые». Я надеюсь, что в данном случае это не будет звучать как обидная кличка или злоупотребление стереотипами. Мне просто было нужно как-то назвать это направление, не усугубляя разделения, которое и без того существует.

Этих христиан можно назвать «правыми», потому что как в богословии, так и в политике они занимают консервативные позиции. В богословии, в относительно мягкой или жесткой форме, они стоят за безошибочность Библии и за ее буквальное понимание. В политике они — с большим или меньшим энтузиазмом — поддерживают правых.

Правые христиане преимущественно относятся к евангелическому направлению — это довольно широкая категория без четких границ, в которую входит большинство фундаменталистов, консервативных христиан и пятидесятников. Не все представители евангелического направления являются правыми, в нем существуют значимые исключения.[220] Но большинство из них — около 80 процентов — относят себя к правым христианам.

Это самая заметная и наиболее громко заявляющая о себе форма христианства в сегодняшней Америке. Она заметна по самой простой причине: христианские радио- и телепрограммы преимущественно ведут правые христиане. Почти все «мегацеркви» — новые конгрегации, включающие десять тысяч и более членов, — относятся именно к этому направлению. Именно оно привлекает внимание СМИ. Кроме того, представители правых христиан активнее всего участвуют в политической жизни. Их нередко и справедливо называют электоральной базой правых политиков, а потому последние охотно привлекают их к политической работе.

Всем знакомы характеристики, которые ассоциируются с правыми христианами:

• Они противники теории эволюции. Они ведут кампании за преподавание в школах «теории разумного замысла». Если бы не правые христиане, преподавание теории эволюции не вызвало бы ни у кого возражений. Это чисто американское явление.

• Они противники абортов. Сами они предпочитают называть это движением «Пролайф»{9}, хотя обычно речь тут идет о самом начале и о конце жизни, то есть об абортах и эвтаназии.[221] В основном они не применяют этику «Пролайфа» к другим периодам жизни человека. В целом правые христиане одобряют смертную казнь и войны, а также отрицательно относятся к мысли, что государство должно быть безопасным убежищем, которое поддерживает жизнь и способствует развитию личности. По их мнению, этим должны заниматься частные лица и благотворительные организации.

• Они против гомосексуализма, в котором видят греховный выбор человека. Сегодня в нашей культуре открыто обсуждается «вопрос геев» и, по их мнению, это возмутительно.

• Они много говорят о «ценностях», однако эти ценности преимущественно касаются тем, связанных с сексуальностью. Выше мы уже упоминали аборты и гомосексуализм. Кроме того, правые христиане считают, что государственные образовательные программы должны обучать сексуальному воздержанию, они амбивалентно относятся к противозачаточным средствам, поскольку их использование способствует безнравственности, и выражают возмущение по поводу обилия сексуальных сцен в кинофильмах и на телевидении (при этом обычно их не возмущает насилие и консюмеризм). Они также озабочены ролью мужчин и женщин в семье и в церкви, в том числе это касается рукоположения женщин.

• Они борются за признание христианства (тут они чаще говорят об «иудео-христианской традиции») в обществе в виде, скажем, молитвы в государственных школах или размещения текста Десяти заповедей в общественных местах.

Их участие в политике касается не только перечисленных тем, за которые они борются на глазах у публики. Чаще всего они поддерживают правых политиков и в других важнейших вопросах. Учитывая роль США в современном мире и роль христианства в США, нужно признать, что все это становится довольно серьезным делом.

Мы живем в эпоху Американской империи. Раньше империей США называли только левые, но сегодня с этим определением согласились консервативные защитники и архитекторы нашей имперской власти. Добавлю, что империя не обязательно стремится к территориальной экспансии, похоже, у Америки нет таких стремлений. Но любая империя использует свою военную и политическую мощь, чтобы создавать вокруг себя мир, подчиненный ее интересам, при этом, насколько возможно, действуя в одностороннем порядке.

Наш культурный контекст остро ставит перед нами неотложный вопрос: что для нас значит быть одновременно христианами и гражданами империи? Разумеется, этот же вопрос стоял перед людьми древности, он занимает важнейшее место в Библии, в жизни Иисуса и в жизни первых христиан.

Правые христиане дают на это четкий ответ: они поддерживают имперскую политику Америки и одобряют использование военной мощи для осуществления этой политики. Демографическая группа, которая активнее всех (80 процентов) поддержала вступление в войну с Ираком, — это белые христиане евангелического направления. И до сих пор это самая многочисленная группа сторонников войны — несмотря на то, что нравственные принципы христиан (как католиков, так и протестантов) запрещают им развязывать войну, и христиане придерживались этих принципов в течение шестнадцати столетий. До того христиане были пацифистами. Затем они пришли к мнению, что можно участвовать в войне в том случае, когда это единственное средство самозащиты, но нельзя наносить упреждающий военный удар. Наше правительство заявило, что имеет на это право.

Почему же, коль скоро существует столь древняя традиция христианского отношения к войне, накануне вторжения в Ирак улицы Америки не заполнили миллионы христиан, почему они не говорили: «Мы не должны этого делать — это противоречит христианскому учению о том, при каких условиях мы можем вступать в войну»? На это можно дать простой ответ: потому что церкви в США в значительной степени — пленники империи.