Читать онлайн «Тысячеликий герой». Страница 56

Вариации, встречающиеся в незамысловатой схеме мономифа, не поддаются описанию. Многие сказания выделяют и развивают один или два типичных элемента полного цикла (тему испытания, тему побега, похищения невесты), другие выстраивают в один ряд несколько независимых циклов (как в Одиссее). Несколько разных персонажей и эпизодов могут быть совмещены или же какой — либо один момент может повторяться и воспроизводиться со всевозможными вариациями.

Общие схемы мифов и сказок могут подвергаться всяческим изменениям и искажениям. Архаичные черты, как правило, исчезают или сглаживаются. Заимствования переосмысливаются в соответствии с местными условиями или верованиями и в процессе этого всегда претерпевают редукцию. Кроме того, при бесчисленных пересказах передаваемых из поколения в поколение сюжетов неизбежны случайные или намеренные искажения. Для того чтобы объяснить элементы, потерявшие по той или иной причине свой смысл, предлагаются дополнительные толкования, нередко с большой изобретательностью[2].

Рис. 12 Возвращение Ясона[1]

В эскимосском рассказе о Вороне в чреве кита тема палочек для разведения огня подверглась искажению и последующей рационализации. Архетип героя в чреве кита широко известен. Обычно основная задача героя заключается в том, чтобы развести огонь с помощью этих палочек внутри чудовища и таким образом добиться смерти кита и своего освобождения. Разведение огня в этом случае символизирует половой акт. Две палочки — палочка — гнездо и палочка — веретено — известны, соответственно, как женская и мужская; пламя — это вновь рожденная жизнь. Герой, разжигающий огонь внутри кита, представляет вариант священного брака.

Но в нашем эскимосском рассказе эта картина разведения огня претерпела модификацию. Женское начало было воплощено в образе красивой девушки, которую Ворон встретил в огромной комнате внутри животного; между тем, слияние мужского и женского начал отдельно символизировалось капающим из трубы в горящую лампу маслом Вкушение Вороном этого масла и явилось его участием в акте. Вызванный этим катаклизм представляет типичный переломный момент надира, конец старой эры и начало новой. Последующий выход на свободу Ворона символизирует чудо возрождения. Таким образом, вследствие того, что первоначальная роль палочек для разведения огня упразднялась, чтобы найти им место в сюжете, был придуман неплохой и занимательный эпилог. Оставив палочки для разведения огня в брюхе кита, Ворон смог преподнести их находку как дурной знак, отпугнуть этим людей и сам вволю попировать «на китовых поминках». Этот эпилог — прекрасный пример вторичного развития повествования. Он подчеркивает характер героя как хитреца, но не является элементом первоначального рассказа.

На более поздних стадиях развития мифологии ключевые образы часто теряются подобно иголкам в огромных стогах вторичного рассказа и рационализации; ибо, когда цивилизация перешла от мифологических представлений к более реалистичным, старые образы уже не так остро воспринимались или вызывали неприятие. В Греции эпохи эллинизма и в Римской Империи древние боги были низведены до ранга простых покровителей, домашних любимцев и литературных героев. Непонятные, доставшиеся по наследству темы, такие как тема Минотавра — темного и ужасного ночного аспекта древнего египетско — критского образа божественного царя и воплощения бога солнца — были рационализированы и переосмыслены так, чтобы удовлетворять целям того времени. Гора Олимп превратилась в Ривьеру мелочных скандалов и любовных историй, а матери — богини — в истеричных нимф. Мифы читались как невероятные любовные романы. Точно так же и в Китае, где соразмерная человеку морализующая сила конфуцианства почти полностью лишила древние мифологические формы их изначального величия; официальная же мифология является сегодня собранием историй о сыновьях и дочерях провинциальных чиновников, которые за то или иное услужение своей общине были возвышены в глазах своих благодарных подопечных до положения местных богов. И в современном прогрессивном христианстве Христос — Воплощение Логоса и Спасителя Мира — является в первую очередь историческим лицом, безобидным, провинциальным мудрецом из полувосточного прошлого, проповедовавшим милосердную доктрину «относись к другим так, как хотел бы, чтоб они к тебе относились» и все же казненным как преступник. Его смерть представляется прекрасным уроком чистоты и силы духа.

Везде, где поэзия мифа интерпретируется как биография, история или наука, она уничтожается. Живые образы превращаются в смутные факты, относящиеся к далеким временам или небесным сферам. Кроме того, несложно продемонстрировать, что как наука и история мифология абсурдна. Когда цивилизация начинает переосмысливать свою мифологию таким образом, мифология умирает, храмы превращаются в музеи, а связующее звено между двумя перспективами исчезает. Такая беда несомненно постигла Библию и в большой мере христианское вероучение как таковое. Чтобы вернуть образы к жизни, следует искать не интересные параллели относительно современности, а проливающие свет намеки вдохновенного прошлого. Когда они обнаруживаются, обширные области, казалось бы, умершей для нас иконографии снова открывают свой непреходящий человеческий смысл.

В Великую Субботу в католической церкви, например, после освящения нового огня[3], пасхальной свечи, и чтения проповеди священник надевает пурпурную ризу, и процессия, состоящая из священнослужителей, с канделябрами и горящей освященной свечой, направляется к крестильной купели; в это время поют следующие стихи из Псалмов: «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже! Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому: когда приду и явлюсь пред лице Божие! Слезы мои были для меня хлебом день и ночь, когда говорили мне всякий день: «Где Бог твой?» {Псалтирь, 41, 2–4.)

Подойдя к порогу баптистерия, священник останавливается, чтобы произнести молитву, затем входит внутрь и благословляет воду купели: «чтобы небесный отпрыск, зачатый освящением, мог явиться из чистого лона божественной купели, возродить новые создания; и чтобы все, независимо от их телесного пола или их возраста, обрели начало от милости, от их духовной матери». Он касается воды рукой и молится, чтобы она очистилась от зла Сатаны; крестит воду; набирает воду своей рукой и «орошает» все четыре стороны света; дует трижды на воду, воспроизводя форму креста; затем погружает в воду пасхальную свечу и нараспев произносит: «Да снизойдет сила Святого Духа на всю воду этой купели». Вынув свечу из воды, он снова окунает ее на большую глубину и громче повторяет: «Да снизойдет сила Святого Духа на всю воду этой купели». Затем снова поднимает свечу и в третий раз погружает ее в воду, на этот раз до самого дна, и еще громче повторяет: «Да снизойдет сила Святого Духа на всю воду этой купели». Затем, трижды подув на воду, он продолжает: «И сделает всю эту воду плодородной для возрождения». Затем он достает свечу из воды и после нескольких заключающих молитв служки, помогающие ему, окропляют людей освященной водой. [4]

Представляющая женское начало вода, духовно оплодотворенная огнем Святого Духа, представляющим мужское начало, является соответствием воды преображения, известной всем системам мифологических представлений. Этот обряд является вариантом священного брака, точки и истока порождения и возрождения мира и человека, таинства, символизируемого индусским лингамом. Войти в эту купель означает вступить в царство мифа; окунуться в воду — пересечь порог, погрузившись в море ночи. Символически младенец совершает свое путешествие, когда вода льется ему на голову; проводником и помощниками здесь выступают священник и крестные родители Цель путешествия — новое рождение от этих родителей, обретение себя в Вечной Самости, Духе Господнем, в Лоне Милости[5]. Затем младенец возвращается к родителям его физического тела.

Немногие из нас имеют сколько — нибудь внятное представление о смысле обряда крещения, который является для нас инициацией в нашу Церковь. Тем не менее смысл его ясно виден в словах Иисуса: «Истинно, истинно говорю тебе: если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия. Никодим говорит Ему как может человек родиться, будучи стар? неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться? Иисус отвечал: истинно, истинно говорю тебе: если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие»[6].

Общепринятое толкование крещения состоит в том, что оно «смывает первородный грех», с ударением скорее на очищении, чем на возрождении. Это вторичная интерпретация. Либо же, если и подразумевается традиционный образ рождения, то ничего не говорится о предшествующем супружестве. Однако мифологические символы можно понять лишь проследив все их скрытые смыслы, тем самым раскрыв всю систему соотнесений, благодаря которым они через аналогии представляют нам тысячелетнюю эпопею души.