Читать онлайн «Тысячеликий герой». Страница 53

И Бог сказал: «Мой дорогой Арджуна, Я был счастлив явить тебе эту вселенскую форму, высшую форму материального мира. До тебя никто и никогда не созерцал эту изначальную форму, беспредельную и полную ослепительного сияния…Ты пришел в смятение и изумление при виде Меня в этом ужасающем облике. Покончим с этим. Мой бхакта, забудь же все страхи и с миром на душе наблюдай тот образ, который ты желаешь увидеть».

Сказав так Арджуне, Кришна снова принял благолепное обличье и успокоил пришедшего в ужас Пандаву[30].

Ученик был благословлен видением, выходящим за пределы нормальной человеческой судьбы и равносильным мимолетному взгляду на сущностную природу космоса. Ему была открыта не его собственная судьба, а судьба человечества, жизни в целом, атом и все солнечные системы открылись ему; причем на языке, доступном его человеческому пониманию, то есть в антропоморфном видении, — видении Космического Человека. Идентичная инициация могла бы осуществиться посредством в равной мере действенного образа Космического Коня, Космического Орла, Космического Дерева или Космического Богомола[31]. Кроме того, откровение, описанное в Песне Бога, представлено на языке, соответствующем касте и расе Арджуны: Космический Человек, которого он видел, был, как и он, аристократом и индусом. Соответственно, в Палестине Космический Человек выглядел как еврей, в древней Германии — как германец; у Басуто — он негр, в Японии — японец. Раса и достоинство фигуры, символизирующей имманентное и трансцендентное Универсальное, имеет историческое, а не семантическое значение; то же самое относится и к полу Космическая Женщина, которая появляется в иконографии джайнизма[32], такой же выразительный символ, как и Космический Мужчина

Символы являются всего лишь средством передачи мысли; их нельзя ошибочно отождествлять с тем, что они в конечном счете выражают, с их содержанием. Какими бы привлекательными или впечатляющими они ни казались, они остаются всего лишь адекватным средством для понимания. Поэтому личность или личности Бога — представлены ли они в триипостасном, дуалистическом или унитарном образе, в форме политеизма, монотеизма или генотеизма, образно или словесно, как документально подтверждаемый факт или как апокалипсическое видение — никто не должен пытаться объяснять или интерпретировать как конечную вещь. Проблема теолога заключается в том, чтобы сохранить свой символ полупрозрачным, так чтобы он не загораживал собой тот самый свет, который должен передавать «Ибо только тогда мы истинно познаем Бога, — пишет Св. Фома Аквинский, — когда верим в то, что Он намного превосходит все то, что человек может когда — либо помыслить о Боге»[33] И в Упанишадах сказано в том же духе: «Знать — значит не знать; не знать — значит знать»[34]. Ошибочное отождествление средства постижения с сутью постигаемого может привести не только к пустой трате чернил, но и к невосполнимому кровопролитию.

Далее необходимо отметить, что очевидцами преображения Иисуса были его приверженцы, которые уже прошли через подавление своих желаний, люди, которые давно отреклись от «жизни», «собственного удела» и «судьбы», полностью посвятили себя Учителю «Ни благодаря Ведам, ни в результате покаяния, ни раздавая милости, ни принося жертвоприношения нельзя Меня увидеть в том образе, в котором только что ты видел Меня, — сказал Кришна после того, как принял свой обычный образ, — а лишь благодаря приверженности Мне можно видеть Меня в этом облике, истинно осознать и войти в Меня. Тот, кто выполняет Мою работу и видит во Мне Высшую Цель, кто предан Мне и не питает ненависти ни к одному созданью — тот приходит ко Мне»[35]. Соответствующие слова Иисуса более кратко излагают эту же суть: «Кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее»[36].

Смысл этого совершенно понятен; это суть всех религиозных практик Индивид с помощью продолжительных психологических тренировок полностью разрывает всякую связь со своими личностными ограничениями, особенностями, надеждами и страхами, больше не противится саморазрушению, которое является необходимым предварительным условием возрождения для осознания истины, и таким образом, наконец оказывается готов к великому смирению Его собственные амбиции полностью исчезают, он больше не стремится к жизни, а с готовностью принимает все, что может в нем произойти; то есть он обретает анонимность. Закон живет в нем с его искреннего согласия.

Поистине многочислены фигуры, особенно в социальном и мифологическом контекстах Востока, которые представляют это предельное состояние анонимного присутствия. Это мудрецы в отшельничьих рощах и бродячие монахи, которые играют заметную роль в жизни и легендах Востока; в мифе это такие образы, как Вечный Жид (презираемый, непонятый и все же с драгоценной жемчужиной в своем кармане); нищий оборванец, осаждаемый собаками; чудесный странствующий бард, чья музыка утешает сердце; или же выдающий себя за другого бог — Вотан, Виракоча, Эдшу. «Иногда дурак, иногда мудрец, иногда облеченный царским величием; иногда блуждающий, иногда бездвижный как питон, иногда добродушный на вид; иногда почитаем, иногда оскорбляем, иногда незаметен — так живет человек, пришедший к осознанию, неизменно счастливый высшим блаженством Так же как актер всегда остается человеком, надевает ли он костюм своего персонажа или откладывает его в сторону, так и полностью познавший Нетленное всегда остается Нетленным и ничем более»[37].

Каков же в конечном итоге результат чудесного перехода и возвращения. Поле боя символизирует поле жизни, где каждое существо живет смертью другого. Осознание неизбежного греха жизни может внушить такое отвращение сердцу, что человек, подобно Гамлету или Арджуне, может отказаться продолжать жить. С другой стороны, подобно большинству из нас, человек может создать фальшивый, в конечном счете неоправданный образ самого себя как исключительного явления мира, не виновного как остальные, а оправданного в своем неизбежном прегрешении, потому что он представляет добро. Такое самооправдание ведет к неправильному пониманию не только самого себя, но и природы как человека, так и космоса Цель мифа состоит в том, чтобы устранить потребность в таком наивно — невежественном отношении к жизни, осуществляя примирение индивидуального сознания со вселенской волей. И это происходит посредством осознания истинной взаимосвязи преходящих явлений времени с вечной жизнью, что живет и умирает во всем.

«Как человек надевает новые одежды, сбросив старые, так и душа принимает новое тело, оставив старое и бесполезное Душу нельзя рассечь на куски никаким оружием, сжечь огнем, смочить водой, иссушить ветром. Эту индивидуальную душу нельзя разбить, растворить, сжечь или иссушить. Она существует всегда и везде, неизменная, недвижимая, вечно та же»[38].

Человек в мире действия теряет свою сосредоточенность на принципе вечности, покуда он обеспокоен исходом своих деяний, но возложив их и их плоды на колени Живого Бога, он этим жертвоприношением освобождается из рабства моря смерти. «Делай без привязанности ту работу, что ты должен делать…Предоставив действовать Мне, с душою сосредоточенной на Самости, освобождаясь от влечений и себялюбия, сражайся — неприступный для печалей»[39].

Могущественный в своем озарении, спокойный и свободный в своих деяниях, ликуя от того, что его рука будет движима благоволением Виракочи, герой является сознательным орудием великого и ужасного Закона, будь его деяния действиями мясника, шута или царя.

Гвион — Бах, вкусивший три капли из ядовитого котла вдохновения, проглоченный ведьмой Каридвеной, возрожденный младенцем и брошенный в море, был найден на следующее утро в рыбацких сетях несчастным и крайне разочарованным юношей по имени Эльфин, сыном богатого землевладельца Гвидно, чьи кони умерли, отравившись ядом, вылившимся из разбитого котла. Когда люди вытащили из сетей кожаный мешок, открыли его и увидели лоб маленького мальчика, они сказали Эльфину: «Смотри, какая бровь лучистая (taliesin)!». «Талиезин он будет зваться», — сказал Эльфин. Он взял мальчика на руки и, сетуя на свои несчастья, с печальным видом посадил его позади себя. Свою лошадь, которая прежде бежала рысью, он пустил легким шагом и повез ребенка так мягко, как если бы тот сидел в самом удобном кресле в мире. И тут же мальчик стал во весь голос читать поэму в утешение и в восхваление Эльфина и предсказал ему честь и славу:

Когда Эльфин вернулся в замок своего отца, Гвидно спросил его, богат ли улов у запруды, и тот ответил ему, что нашел то, что лучше рыбы. «Что же это?» — спросил Гвидно. «Бард», — ответил Эльфин. Тогда Гвидно сказал: «Увы, какая же тебе польза от него?» И тогда младенец сам ответил ему, сказав: «Я больше пользы принесу ему, чем когда — либо твоя запруда приносила тебе». «Ты так мал и уже умеешь говорить?» — спросил Гвидно. И младенец ответил: «Я говорить умею лучше, чем ты спрашивать». «Давай послушаем, что же ты можешь сказать», — молвил Гвидно Тогда Талиезин запел философскую песню.