Читать онлайн «Кундалини: Эволюционная энергия в человеке». Страница 29

На этот раз автор отмечает, что «поток» устремился к печени. Печень всегда являлась важным символом в оккультной философии. Как самый крупный орган, содержащий в себе наибольший объем крови, печень всегда считалась наиболее темным предметом человеческого организма. Считалось, что она содержит в себе секрет судьбы, поэтому ее и использовали при прорицании. Платон и более поздние философы связывали с печенью самые темные и кровавые страсти — ярость, ревность, алчность, — побуждающие человека к действию. Печень символизировала импульсивную привязанность к жизни. Если смотреть с этой точки зрения, фиксация автора на печени могла означать начало возобновления общей активности.

Но если поток, направляющийся к печени (а также к сердцу), указывал на эмоциональную активность, что же тогда означало притяжение к аду? Две эти тенденции (вниз — к искаженному ночному миру и наружу — к деятельности) на самом деле не столь противоречивы, как это может показаться на первый взгляд. В неоплатонизме влага душ — именно то начало, которое определяет рождение, жизненный цикл. Души в Царстве Теней жаждут крови и едят красную пищу — они испытывают голод, который может утолить лишь жизнь. Таким образом, активизацию печени можно рассматривать как стремление накормить изуродованные фрагменты неживой жизни, стремящейся жить. В свете индийских духовных практик это должно быть связано с единственной целью — чистым познанием.

В Джамму я возвратился в радостном расположении духа, с почти полностью восстановившимся психическим и физическим здоровьем. Страх перед сверхъестественным и враждебное отношение к религии, проснувшиеся во мне в первые месяцы, отчасти исчезли. Я не мог найти объяснение своего отвращения к глубоко коренящемуся в моем сердце чувству и даже в худшие свои дни удивлялся этой перемене. Это нельзя было объяснить лишь тем, что из-за желания обрести религиозный опыт я оказался в столь тяжелом положении. Нет, в глубине моего существа произошла необъяснимая перемена.

Будучи прежде религиозным и богобоязненным человеком, я вдруг потерял всякую любовь и почтение к божественному и святому, утратил интерес к священному и сокровенному. Всякая мысль о сверхъестественном вызывала во мне отвращение, и я не позволял себе задумываться об этом ни на секунду. Из набожного человека я превратился в богоборца и испытывал откровенную враждебность ко всем тем, кто шел поклоняться Богу. Во мне произошла разительная перемена — я превратился в воинствующего атеиста, яростного еретика, врага всего, что связано с религией и духовностью.

На ранних стадиях, когда за мной по пятам гнались смерть, с одной стороны, и безумие, с другой, у меня не было времени и сил задуматься об этом внезапном исчезновении мощного импульса, доминирующего над моими мыслями с ранней юности. По мере того как мой ум прояснялся, я все больше и больше дивился этой неожиданной перемене. Когда мое здоровье стало приходить в норму и любовь к родным и близким вновь проснулась в моей душе, я стал испытывать дискомфорт из-за отсутствия даже намека на религиозное чувство и особенно от мысли, что это совпало с пробуждением Кундалини, почитавшейся как неиссякаемый источник божествен ной любви и духовности. Возможно, какая-то иная, темная сила овладела мной?

В такие минуты я вспоминал слова брамина-садху, с которым советовался зимой. Он сказал тогда, медленно и отчетливо произнося каждое слово, чтобы оно оставило глубокий след в моем возбужденном сознании, что симптомы, о которых я говорил, не могут быть отнесены к пробуждению Кундалини, которая являет собой океан блаженства и потому ни в коем случае не может быть связана с болью и страданием. Поэтому я скорее всего одержим каким-то злым элементарным духом. Эти слова, сказанные человеку, отчаянно борющемуся с безумием, привели меня в ужас и часто приходили мне на ум впоследствии, когда я терял веру в свои силы. Даже когда мое психическое состояние восстановилось, но перемены, произошедшие со мной, были явно заметны, эта мысль продолжала преследовать меня.

Вскоре после возвращения в Джамму я ощутил слабые признаки жизни со стороны, казалось бы, угасшего импульса. Обычно это отмечалось в ранние утренние часы, сразу же после пробуждения, словно восстановившаяся ясность ума открывала возможность на какое-то время проявиться почти забытому чувству. В такие моменты мне на ум приходили истории из жизней некоторых мистиков, чьи вдохновенные песни находили живой отклик в моей душе. Я почти полностью забыл их из-за событий последних месяцев, а когда случайно вспоминал, воспоминания эти не вызывали во мне никаких теплых чувств. Обычно я пытался не думать о них. Но сейчас воспоминания обрели прежнюю силу и ясность. Однако сладость этих минут была приправлена горечью, так как они и словом не обмолвились о тех страшных испытаниях, сквозь которые также должны были пройти, ничего не упомянули о камнях и ямах, встречающихся на пути любого, кто направляется к этой открытой для всех цели. Но если они действительно пережили все то или хотя бы долю того, что пережил я, и при этом сохранили силы писать вдохновенные гимны, посвященные своему опыту, они заслуживают величайшего уважения.

Через несколько недель после возвращения в Джамму я стал замечать, что мои религиозные идеи и чувства возрождаются, а воспоминания возвращаются. Я вновь почувствовал тягу к обретению религиозного опыта и всепоглощающий интерес ко всему сверхъестественному и мистическому. Я вновь мог подолгу сидеть в одиночестве, раздумывая над неразрешимой загадкой бытия и своей собственной жизни или слушать религиозные песнопения и жадно внимать строкам мистической поэзии, не проявляя при этом ни малейших признаков усталости и не ощущая предвестников приступов страха. Когда это происходило, я чувствовал, как тяжелая туча отчаяния, столь долго висевшая надо мной и отравлявшая мое существование, тает, и испытывал горячую благодарность той таинственной силе, которая совершала работу во мне. Лишь сейчас я вновь стал узнавать в себе того человека, который некогда сидел, скрестив ноги на полу, пытающегося постичь сверхчувственное, не подозревая даже, что тело обычного современного человека насколько ослаблено издержками цивилизации и не может выдержать величие и мощь видений, прежде открывавшихся тем, кто годами готовил себя к этому.

До моего сознания начало медленно доходить, что муки, которые я претерпел сначала, были следствием того, что высвобожденная энергия стала проходить не по тому каналу и устремилась вместо Сушумны в Пингалу. Обжигающий вихрь, пронесшийся сквозь клетки и нервы моего организма, неминуемо повлек бы за собой смерть, если бы не чудесное вмешательство, спасшее меня в последнюю минуту. Последующими своими страданиями я был обязан: во-первых, удару, нанесенному моей нервной системе; во-вторых, тому, что совершенно не был посвящен в тайну и, в-третьих, тому, что, хотя мышечной силой я и превосходил среднего человека, мое тело не было достаточно подготовлено для того, чтобы безболезненно выдержать прохождение через него огромного потока жизненной энергии. Я многое пережил, чтобы осознать, что эта энергия, высвободившись, уже ничем не может быть остановлена, вознося сознание человека, являющегося всего лишь ее инструментом, на высший уровень. Мне казалось, что пробуждение Кундалини порождает в человеческом организме исключительно большую нервную силу благодаря тому, что постоянно сублимирует его семя.

Так я размышлял тогда, хотя не был уверен в верности своих предположений. Такие переживания редко выпадают на долю человека, но как мог я знать, что не стал жертвой какого-то патологического состояния? Как мог я знать, что не страдал продолжительными галлюцинациями, вызванными моими мистическими поисками?

Если бы в то время я мог бы где-нибудь найти рассказ о переживании, хотя бы отдаленно напоминавшем мое собственное, или рядом со мной оказался бы учитель, способный помочь мне, моя жизнь могла бы пойти иным путем и я был бы избавлен от нового периода агонии, подобного тому, через который только что прошел.

Поскольку во мне не проявился никакой новый талант или необычайная способность, я продолжал сомневаться в истинной природе того аномального состояния, жертвой которого я стал. Потоки лучистой энергии, постоянно циркулировавшие в моем теле, имели мало общего с видениями, которые описывали йоги и мистики. Кроме венца света, постоянно ощущаемого над головой, и расширенности сознания, я не чувствовал и не видел ничего необычного и во всех практических аспектах жизни оставался прежним человеком. Единственное отличие состояло в том, что сейчас я видел мир, отраженный в большем ментальном зеркале. Мне очень трудно объяснить, какие изменения произошли в моем познавательном аппарате. Единственное, что я могу сказать, так это то, что сейчас в моем мозгу формировалась большая, чем прежде, картина мира, но не увеличенная, словно под микроскопом, а воспринимаемая расширенной поверхностью сознания. Иными словами, степень осознания собственного «я» стала значительно большей.