Вопрос: Что делать с Дэниэлом?
А теперь прислушайтесь к советам и запишите все, что слышите.
Ответ: Поддержи его, скажи ему, что он на правильном пути.
Ваши вопросы могут и должны быть обо всем на свете. Можете следовать одной линии вопросов, добиваясь все большей и большей точности, таким образом вы доберетесь до корня трудностей, с которыми столкнулись.
Вопрос: Она меня любит?
Ответ: Здесь все дело в том, любишь ли ты себя.
Вопрос: Да, но мне было бы приятнее знать, что она чувствует на самом деле.
Ответ: Тогда ты сам должен действовать прямо, целенаправленно и с любовью.
Вопрос: Я хочу, чтобы она обо мне заботилась. Как этого добиться?
Ответ: Сначала нужно открыться для заботы – позаботившись о самом себе.
Не удивляйтесь, если советы покажутся вам упрямыми, расчетливыми и прагматичными. Возможно, вы найдете в себе милосердную жесткость, какую раньше не замечали, но она может пойти вам на пользу. Полученные ответы могут вас удивить. Нередко они будут проще и мудрее, чем привычные мысли. И предложат неожиданные решения, о которых вы и не задумывались раньше. И мой опыт, и опыт моих учеников говорит о том, что этот метод стоит хотя бы испробовать.
Вполне может быть, что она войдет в привычку, и вы будете пользоваться ею регулярно. Многие мои ученики применяют ее, чтобы «провалиться в колодец» и по-быстрому получить совет и справиться со стрессом на работе. Другие упоминают перемены в направлении карьеры, в отношениях и, конечно, в писательстве.
Для начала позвольте себе получасовые сессии вопросов и ответов. Не удивляйтесь, если немало полезных советов, как вам покажется, только и ждало, когда вы спросите!
Глава 21
Интеграция
Четыре дня назад мне не повезло: упала с молодого коня. В этом падении – как всегда в таких случаях – я была виновата сама. Мы брали препятствия, а я при этом брала препятствия еще и мысленно. Я выезжала любимого коня по кличке Боб, но в мыслях унеслась в будущее, размышляя о предстоящем телефонном разговоре с одним раздражающим типом, который никогда не перезванивал, как обещал. Боб, юнец, заметил мою растерянность и тоже растерялся. Он вдруг оступился, налетел на перекладину, и я свалилась на землю, приземлившись на левый бок и щиколотку.
Прошло уже несколько дней, а острая боль в ребрах позволяет мне спать только в определенной позе. Сочувствую всем жокеям и профессиональным наездникам, которым приходилось падать с лошади. Подозреваю, у меня ребра в трещинах и сильных ушибах – и ничего с ними не поделаешь, остается только набраться терпения; но боль помогла мне целиком погрузиться в тело – сейчас это не самое уютное место, но все равно родное. Мне велено прекратить нестись вперед и оглянуться на то, где я была. Я уже привыкла делать это на бумаге. Когда я пишу, это помогает интегрировать происходящее.
Слова «интеграция» происходит от латинского integer, что значит «целое, полное». Слишком часто мы несемся по жизни, «полые», а не «полные». В эту полость валятся без усвоения встречи и события, и мы чувствуем себя перегруженными и в то же время неудовлетворенными, потому что не успеваем переварить и впитать происходящее.
Чтобы «интегрировать» свои переживания, нужно принять их в расчет в более широком контексте всей жизни. Нужно замедлиться и обратить внимание, когда сквозь нас протекают потоки перемен, словно части симфонии.
Карл – высокопоставленный начальник в телеиндустрии. Он прекрасно справляется со своими многочисленными обязанностями на самой вершине карьерной горы – крутой и скользкой. Все идет именно так, как любой сторонний наблюдатель посчитал бы нужным, но внутри Карл испытывает едва заметное ощущение неудовлетворенности, как будто от него ничего не зависит.
– Я стал продюсером, чтобы сделать мир лучше, – говорит он. – Но теперь уже и не знаю, насколько цифры рейтинга, от которых напрямую зависит мой успех, связаны с добром, которое я надеялся нести в этот мир.
У Карла экзистенциальный кризис. Его внутренняя реальность и внешний мир перестали соответствовать друг другу. Он ежедневно исследует это несоответствие – он пишет.
– Я записываю все на бумагу и смотрю, что получается. Не притворяюсь, будто это приятно. Не убеждаю себя, что все хорошо. Вместо этого я каждый день смотрю, что можно сделать, чтобы приблизить ту жизнь, какая у меня есть, к той, какую мне бы хотелось. Что выбрать, за какие проекты браться в соответствии с моим личным взглядом на то, что необходимо сделать в масштабах планеты. Я стремлюсь к тому, чтобы на мои решения влияла не только коммерция, но и совесть. Я обращаюсь к тексту за поддержкой и советами – как обратился бы к наставнику.
Карл интегрирует мечты и реальность.
Эллисон пятый десяток и она недавно стала вдовой: рак неожиданно и жестоко отнял у нее мужа.
– Я пишу, чтобы справиться со смертью Роба. Я пишу, чтобы попрощаться с ним, с нашей жизнью, совместными планами. Я пишу, чтобы поздороваться с моей новой знакомой – с той, кем я стала без него. Иногда у меня едва получается написать хотя бы что-то. Бывает, я только и делаю, что пишу. А иногда это единственное, за что у меня получается держаться. Если бы не писала, вряд ли смогла бы пережить это нелегкое время. Это занятие не просто спасает мне жизнь. Оно стало моей жизнью.
Эллисон интегрирует прошлое и будущее.
Писать – это плакать на плече у друга. Делиться секретами с тем, кто услышит и поможет нам разложить все по полочкам. Шагать с товарищем по ухабам скорби и отчаянья. Наблюдать за погодой – и влиять на погоду. Разглядывать пейзаж, в котором мы живем.
Я перехожу к следующей части симфонии моей жизни.
Многие годы вся моя работа и мысли вертелись вокруг одних отношений. Они перекрывали мне горизонт, загромождая остальной пейзаж. Они чем-то похожи на крыло церкви со знаменитой картины Джорджии О’Киф[38], гигантскую монолитную форму, что заполняет весь холст – как и они мою жизнь.
Уже полтора месяца подряд я занимаюсь тем, что отвожу свой жизненный объектив назад и влево. Если пользоваться кинематографическими терминами, я меняю план с крупного на общий, добавляю перспективы, чтобы можно было посмотреть на монолит в контексте картины целиком. Как будто я перевела камеру с церковной пристройки влево: «Вот это да! Там же еще целая деревня!»
Когда все это оказывается на бумаге, я ощущаю наплыв эмоций. Сначала является скорбь. Мне нравилось работать с этим человеком. Нравилось, как меня вдохновляло его присутствие, его мастерство. Следом приходит облегчение. Я переступала через саму себя, изворачивалась, как могла, чтобы приспособиться к перепадам его настроения и неожиданным исчезновениям. Третий – гнев: «Как я могла не замечать, насколько работа с ним выматывала меня? В особенности его непредсказуемость и то, что приходится ходить вокруг него на цыпочках?» В-четвертых, будто траву на ветру, меня волновало еще одно чувство – любопытство. Нечто новое ожидает меня впереди. Я ощущаю это, хотя пока это нечто остается за кадром.
Падение с лошади, это неожиданное столкновение с реальностью утоптанной земли, кажется мне физическим проявлением перемен в моем творчестве. Оборвав личные отношения, а затем и творческое сотрудничество, я страдаю от боли, чувствую себя избитой, двигаюсь медленнее и чувствую, что беречь себя нужно больше обычного. Это дается проще, когда я пишу. Я пишу, чтобы сказать себе только правду и ничего, кроме правды. Не ради искусства, но ради здравого смысла. Для этого хорошо подходят стихи. В них мне важна честность, а не искусность.
Я дополняю эмоциями свою полноту.
ТЫ БЫЛ
Если бы я не писала, если бы не делала этого достаточно долго и глубоко, попыталась бы жить дальше, будто никто не впадал в немилость, будто это была минутная заминка, а не крушение планов и надежд. Я увидела крестьянина, который не знал, что его мирная гора на самом деле – вулкан, что я строю свою творческую жизнь на плато, под которым бурлит лава. То, что казалось твердью, на самом деле ею не было.
Как и тот крестьянин, я чувствую, что меня предали. Это неприятное чувство, но оно настоящее, и, как битое стекло нужно вымести с деревенской площади, мне нужно остановиться, осмотреться и освободиться от обломков, прежде чем двигаться дальше.