Читать онлайн «Коротко о главном». Страница 11

Мама спрашивает: «Как добиться от сына внимательности к урокам?»

Контекст: «У меня не хватает ни времени, ни душевных сил жить с сыном весело и дарить ему свою любовь щедро, выразительно и изобретательно – так, чтобы это его оживляло и вдохновляло. Чем мне заполнить ту скуку, которая царит у меня дома? Как добиться внимания и любви мужа?..»

Как врачу трудно бывает обследовать больное место пациента – оно непроизвольно защищается болевыми рефлексами и мышечным напряжением – так психологу трудно подобраться напрямик к больному месту души: оно скрывается вольными или невольными психологическими защитами, к нему и сам Обратившийся не может притронуться, не может с достаточной ясностью осознать…

Вот почему обычно вопросы психологу задаются не по существу, скользят мимо сути, а иногда и вовсе уводят не в ту степь.

Точно, прицельно заданный вопрос – редкость и немалая ценность. Если человек сумел попросить о психологической помощи правильно, то это означает, что помощи ему уже почти не требуется – правильная просьба обладает свойством самоисполнения. В правильной постановке вопроса уже заключен если не ответ, то его зачаток, зерно, из которого может произрасти древо новой судьбы…

Что важнее для психолога и психотерапевта: знания, образованность, обученность делу – или талант, дарование?

– То и другое плюс дарование и обученность нравственные. Не «или – или», а «и – и».

Талант практического психолога проявляется очень рано, иной раз уже с пеленок, ибо пробуждается самыми что ни на есть жизненными потребностями и упражняется непрестанно. Ядро этого дарования, основной навык – умение просчитывать наперед состояния и поведение других и опережающе выстраивать стратегии и тактики собственного поведения соответственно желаемому результату. Это я и назвал «искусством быть Другим». Искусство столь же драгоценное, сколь и опасное.

Достаточно ли для понимания людей медицинского опыта и психологической практики? Ведь жизнь все-таки шире…

– Разумеется, несравненно шире. Чтобы иметь основания считать, что ты в какой-то мере приближаешься к пониманию людей, нужно вдобавок к практике врача и психолога поработать не менее чем на пяти совершенно разных работах, походить в трудные походы, поездить по свету, пожить и в российской деревенской глубинке, и за границей, отбыть срок не менее чем по семь лет не менее чем в трех брачных союзах, воспитать не менее троих детей, побродить по правительственным коридорам, побывать несколько раз в больнице в качестве больного, в морге для начала в качестве наблюдателя, в театре в качестве зрителя и актера, в суде в качестве истца и ответчика, в армии в качестве солдата, в тюрьме в качестве заключенного…

Мой опыт включает все вышесказанное, кроме последнего: в тюрьме побывал только в качестве исследователя, изучал агрессивность и суицидальность осужденных за тяжкие насильственные преступления.

При таком богатом жизненном опыте вам, наверное, можно уже писать учебник правильной жизни, житейской мудрости?

– Упаси Боже. В моем личном опыте около девяти десятых составляют образцы того, как не надо жить.

Вам не боязно признаваться в этом? А как же авторитет, доктор? Сапожник без сапог…

– Ну не совсем: одна десятая сапога все-таки есть. А те, кто считает, что без сапог на всю длину ног и выше лечить людей и книги писать неприлично, пусть, натянув свои сапоги, лечат и пишут сами. Если к прочим смертным подходить с такими же привычно-завышенными ожиданиями, как к священникам, психологам и врачам, то окажется, что немногие двуногие оправдывают звание человека.

Читатели замечают, что в своих книгах, особенно новых, вышедших в этом тысячелетии, вы редко и неохотно даете четкие рекомендации для таких-то случаев и таких-то… Некоторые даже считают это вашим недостатком, хотят от вас большей определенности, больше рецептов, приемов…

– Побольше «как» – да-да, знаю… Не только в книгах, но и на приеме стараюсь по возможности не рыбками выуженными кормить, а вручать удочки и побуждать удить самостоятельно. Авторитарный, категоричный совет-внушение дать очень легко, особенно тому кто уже заработал некоторый авторитет. Это-то и опасно, этого, повторяю как заклинание, и нельзя себе позволять, нельзя на это вестись, как бы ни провоцировали. Человек – существо столь сложное и непредсказуемое, что даже в наияснейших случаях нельзя давать однозначные советы без риска грубо промахнуться.

Ну а как быть с теми, кому удить рыбку самостоятельно не удается, кто безнадежен? Таких остается лишь утешать?

– Кого и утешить, а кого навести на возможность смысла… Расширить обозреваемое пространство реальности, показать варианты. Человека часто приходится убеждать в том, что в кулаке судьбы всегда зажаты по меньшей мере две спички: длинная и короткая. Надо только суметь разжать этот кулак и совершить открытый, осознанный выбор.

А можете ли сказать, каким нельзя быть психологу?

– Чувствую, ждете от меня парадоксального ответа. Он и не может быть иным: непредсказуемость – наша профессиональная обязанность. Психолог не должен ни в коем случае быть таким, каким его ожидают видеть. В частности, распространенное мнение, будто психологу нежелательно быть дураком – или лохом, это теперь синонимы – я категорически отвергаю на личном примере: справляюсь, как видите. По моим личным наблюдениям количество дураков среди психологов раза в четыре превышает аналогичный показатель среди продавцов винно-водочных изделий.

А если серьезно, если вытягивать на афоризм – то ловите: психологу нельзя быть психологом. Или, как сказал один мой пациент, психологов нужно изолировать от людей.

Владимир Львович, мы тут спорим, кто должен заниматься психотерапевтической помощью, кто на это имеет больше прав – врач или психолог? Врачи обвиняют психологов в неумении диагностировать у своих клиентов психические отклонения и болезни, в причинении им вреда неуместными психологическими манипуляциями, в трепотне, в обморочивании, «психоложестве» вместо реальной помощи. Психологи «катят бочки» на врачей за их психологическую неграмотность, за неумение видеть психологические проблемы и понимать суть человеческих отношений, за гипердиагностику и ложные диагнозы, в том числе в коммерческих побуждениях… Вы и врач, и психолог – что скажете?

– Скажу, что правы и те, и другие, и всяк кулик хвалит свое болото. Скажу и то, что по здравому смыслу медицинские методы и психологические нисколько не исключают друг друга – а могут и должны сочетаться и взаимодополняться.

Пропорция и применимость в каждом случае определяются индивидуально. Такое определение трудно производить людям, имеющим лишь одну узкую специализацию – либо клинициста, например, либо психолога-тренингиста. Один видит в человеке «пациента», другой – «клиента», каждый по-своему прав, но прав недостаточно. В тяжелых случаях наблюдаем ярко выраженный профессиональный кретинизм – одномерный, даже одноклеточный подход к человеку.

Какой вы видите выход? Что нужно сделать, что бы люди получали помощь «душеведов» на высоком профессиональном уровне?

– В вопросе «что нужно сделать?», мне кажется, не достает местоимения: «кому?». Кто должен что-то сделать, чтобы у нас в стране было много хороших и добросовестных психологов, психотерапевтов и психиатров?.. Правительству не до этого. Бизнес-структуры заняты только своими интересами. А система образования, включая психологические факультеты институтов и университетов и медицинские институты, кадровым потенциалом, достаточным для качественной подготовки следующих поколений людей, помогающих людям, не располагает. Только отдельные личности ведут врачебно-психологическую практику на высоком уровне, таких специалистов можно пересчитать по пальцам. В массовом масштабе царствует невежество, беспомощность и шарлатанство.

Почему так получилось?

– До революции в России возникла прекрасная школа клинических психиатров, она была частью большого поколения русских врачей, ведших свое начало от земской медицины, от таких имен как Боткин, Мудров, Корсаков. Доктор Чехов был из того же ряда…

Психиатры этого поколения были и прекрасными психологами. Они тщательно исследовали человеческие индивидуальности и характеры; помогали не только больным людям, но и весьма многочисленным так называемым пограничным пациентам, чьи состояния колебались между нормой и патологией. В революционное время были попытки привить на российскую почву некий суррогат психоанализа – не покатило, не привилось. Зато некоторое время и при советской власти продолжала работать тепловая энергия великой русской клинико-психологической школы. Мне повезло вскочить на ступеньку заднего вагона уходящего поезда: я учился у последних живых мастеров психиатрической школы Корсакова, Сербского, Ганнушкина, Краснушкина…