Читать онлайн «Путь Дзэн». Страница 20

Трудность поисков параллелей и сравнений между восточными и западными представлениями — в том, что эти два мира исходят из разных посылок и аксиом. Они расходятся в основных способах классификации опыта. Там, где мир делился не на ум и материю, а скорее на ум и форму, — слово ум не может иметь того же значения, что и в первом случае. Так, например, слово «man» (англ. человек, мужчина) имеет разное значение в зависимости от того, противопоставляем ли мы ему понятие «woman» (женщина) или «animal» (животное).

Упрощенно, несколько огрубляя, это различие можно сформулировать так: западные идеалисты отталкиваются в своей философии от мира, состоящего Из ума (или духа), формы и материи, в то время как буддисты исходят из мира ума и формы.

Таким образом учение Йогачара рассматривает не отношение форм и материй к уму, но отношение форм к уму, и делает вывод, что они суть формы ума. В результате термин «ум» (читта) становится логически бессодержательным. Однако, поскольку буддизм занят в первую очередь областью переживания, которая является внелогической и не имеет содержания в том смысле, что не символизирует и не обозначает ничего, кроме себя самой» буддизм не возражает и против «бессодержательных» терминов.

С логической точки зрения положение, что «все есть ум», равно утверждению, что «все есть все». Ибо раз нет ничего, что не есть ум, это слово не принадлежит ни к какому классу, не имеет ни границ, ни определений. С таким же успехом можно употребить слово «бла» — почти так, соответственно, и поступает буддизм, употребляя бессмысленное слово «татхата». Ибо функция этих бессмысленных слов — привлечь внимание к тому, что логика и смысл с его неотъемлемым дуализмом — это есть свойства мысли и языка, а не действительного мира. Внесловесный, конкретный мир не содержит ни классов, ни символов, которые всегда означают или указывают на что-то иное. Поэтому он свободен от дуализма. Дуализм возникает только тогда, когда мы классифицируем, сортируем свои переживания по умственным ящичкам, а каждый ящик не был бы ящиком, если бы не имел своего «внутри» и «снаружи».

«Ящики», вероятно, образуются в уме человека задолго до того, как формальное мышление и язык снабжает нас этикетками для их идентификации. Мы начинаем классифицировать, как только замечаем различия, закономерности и их нарушения, как только у нас возникают любого вида ассоциации. Но если слово «ментальный» вообще имеет какое-нибудь значение, то акт классификации является действительно ментальным, ведь замечать различия и ассоциировать их друг с другом — нечто иное, чем просто реагировать на раздражение органов чувств. И так как классы являются порождением ума, наблюдения, ассоциативного мышления, продуктом мысли и языка, весь мир, если его рассматривать как простое собрание классов объектов, является порождением ума.

Это, мне кажется, и подразумевается в утверждении учения Йогачара, гласящем, что мир есть только ум: «читтматрам локам». Это значит, что внешнее и внутреннее, «до» и «после», тяжелый и легкий, приятное и неприятное, движение и покой — все это суть идеи или категории мысли. Они относятся к конкретному миру точно так же, как слова. Так что известный нам мир, если он воспринимается как мир, расчлененный на классы, — порожден мыслью, и точно так же, как звукосочетание «вода» — не вода на самом деле, этот классифицированный мир — не реальный мир.

Теперь ясно, что проблема, «что такое» ум — та же, что проблема «что такое» реальный мир. Ее нельзя разрешить, так как любое «что» уже есть классификация, а мы не можем классифицировать классификатора. Может быть, вообще абсурдно говорить о уме, о читта, если нельзя сказать, что это такое? Отнюдь нет. Математик Курт Гедель строго доказал[30], что любая логическая система должна содержать посылку, которой она не может дать определение без того, чтобы не впасть в противоречие. Иогачара берет читту в качестве основной посылки и не определяет ее, так как читта здесь синоним шунья и татхаты. Ум:

…находится вне любых философских взглядов, он за пределами умозаключения, он несвязан и даже никогда не рождался. Я говорю: нет ничего, кроме Ума. Это — ни существование, ни несуществование: собственно говоря, оно за пределами и существования и несуществования… Из Ума рождаются бесчисленные вещи, обусловленные распознаванием (т. е. классификацией) и энергией силы привычки; эти вещи люди воспринимают как внешний мир… то, что кажется внешним, в действительности не существует: именно Ум и воспринимается как множественность: тело, собственность, жилище — все это, говорю я, не что иное как Ум[31].

Внутри всего этого неопределенного континуума читти Иогачара различает восемь разновидностей виджнаны или «разделяющего сознания». У каждого из пяти чувств есть соответствующее сознание, а шестое «чувство-сознание», мановиджнана объединяет пять предыдущих так, что то, что осязается или слышится, связывается с тем, что видится. Кроме того, существуют манас — центр распознающей и классифицирующей деятельности ума, и, наконец, есть еще «сознание-кладовая» «алайя виджнана, сверхиндивидуальный ум, который содержит семена всех будущих форм.

«Сознание-кладовая» почти равнозначно самой читте и является сверхиндивидуальным, поскольку предшествует любой дифференциации. Его не следует считать неким туманным эфиром, заполняющим все существа, потому что и пространство и протяженность присущи ему лишь в потенции. Иными словами, «сознание — кладовая» есть то, откуда свободно, «играючи» (викридита) рождается мир форм. Махаяна не пытается объяснить производство мира из ума какой-нибудь причиной. Это было бы ошибкой, ибо все, что связано причинной зависимостью, не выходит за рамки майи. Выражаясь поэтически, мировая иллюзия возникает из Великой Пустоты без всякой причины, бесцельно, и именно потому, что в этом нет никакой необходимости. «Действие» пустоты игровое (викридита) — это не мотивированное действие (карма).

Итак, по учению Йогачары, воспроизводство мира форм происходит спонтанно из «сознания-кладовой», откуда он поднимается в манас, где происходит первичная дифференциация, затем переходит в шесть «сознаний-чувств», которые в свою очередь создают органы чувств или «врата» чувств (айатана), и через них проецируется в расчлененный на классы внешний мир.

Буддийская йога поэтому и состоит в том, чтобы воспроизвести этот процесс в обратном направлении: остановить распознающую деятельность ума, предоставить категориям майя отпасть, вернуться назад в состояние потенции так, чтобы мир можно было увидеть в его неклассифицирующей «таковости». Когда это достигнуто, пробуждается каруна, и Бодхисаттва предоставляет проекциям возникнуть снова, уже сознательно слившись с игровой и бесцельной природой Пустоты.

Признаки, отличающие Дзэн, или Чань, от других направлений буддизма, если пытаться выразить их словами, трудно уловимы. Однако Дзэн обладает вполне определенным и присущим только ему духом. Хотя само слово Дзэн или дхиана означает медитацию, другие школы буддизма придают медитации не меньшее, если не большее, значение; иногда даже кажется, что упражнения в формальной медитации совсем не обязательны для Дзэн. Не оригинален Дзэн и в своем принципе «нечего больше сказать», и в своем убеждении, что истина невыразима словами: все это уже было в Мадхьямике и в учении Лао-цзы:

Знающие не говорят,

Говорящие не знают.

Своеобразный дух Дзэн, вероятно, лучше всего можно описать как определенную «прямоту». В других школах буддизма пробуждение — бодхи — представляется чем-то далеким, почти сверхчеловеческим, достижимым лишь после многих и многих существований, полных терпеливого усилия. В Дзэн же всегда присутствует такое ощущение, будто пробуждение — нечто вполне естественное, почти осязаемое: оно может произойти в любой момент. Если его трудно достичь, то лишь потому, что все слишком просто. Та же прямота характеризует и методы обучения Дзэн: он указывает истину прямо и непосредственно, не отвлекаясь игрой в символы.

«Прямое указание» (чжи-чжи) означает открытое выражение Дзэн с помощью несимволических действий или слов. Непосвященному они, как правило, могут показаться странными, поскольку относятся к самым обыденным житейским вещам, а порой и к совсем бессмысленными. В ответ на вопрос о природе буддизма учитель произносит какие-то пустые слова о погоде или производит обыкновенное действие, внешне никак не связанное с философскими или духовными материями. До середины династии Тан примеров подобного рода встречается немного, ибо тогда Дзэн еще не достиг зрелости. Но они созвучны позиции древних учителей, искавших мгновенного пробуждения в самой гуще повседневной жизни.