Читать онлайн «Земля святого Витта». Страница 3

- Не люблю гамма-лучей, - грохотал Змей, - сколько раз говорил тебе, не люблю гамма-лучей. Я тебе не... - Веденей не знал слова, но понял, что имеется в виду некая донельзя презренная, к тому же мелкая ящерица, - И зачем я тебя терплю? Лежу себе, молчу, думаю...

- Голый хвост сосу, - тихо добавил Вергизов на современном русском, а Змей продолжал бубнить на старокиммерийском:

- Извлекаю скудные питательные соки! - Змей вознес слепую голову еще выше, и она затерялась в вечернем тумане.

- Теперь - быстро! - бросил Мирон, подхватил Веденея; одним невозможным прыжком перенес и себя, и киммерийца, и тяжелые мешки на западную сторону трехсаженной

канавы, постепенно заплывающей черной слизью. Солнце зашло окончательно.

Провожатый летел в туман и холод, и хорошо было в этом галопе только то, что ноги не успевали уйти в трясину. Стемнело окончательно, но под ногами светилась плесень, при желании Веденей мог бы глянуть и на мерцающий циферблат своих дорогих электронных часов, принесенных офеней из Гельветской Кимврии, или, если говорить по-новорусски, из Швейцарии. Провожатый не оборачивался, он словно знал, что Веденей бежит за ним след в след. Веденей всерьез заподозрил, что Вергизову дан таинственный дар "четвертого глаза"; третий, меж бровей, у всякого есть, только пользоваться им не всякий умеет, а вот четвертый, на затылке - там, где у прочих лишь малая впадинка - лишь у тех, кто ведет прямой род от Великих Пресмыкающихся, о которых кое-что известно только Наиболее Посвященным. Такой глаз называют драконьим, или же змеиным, - зачем он нужен, никто не знает, но глядеть им, говорят, можно.

Наконец, почва под ногами стала ровной и менее топкой. Странник остановился и повертел капюшоном. Веденей поежился. Он впервые находился во Внешней Руси, Герцогстве Коми, как там еще эти места называют. Мешки уже натерли ему спину. Как, однако же, офени такую тяжесть на себе всю жизнь таскают? Впрочем, ходят они по какой-никакой, а все же по дороге, - не по болоту. Веденей позавидовал. Больше ста поколений ушло на то, чтобы потомки кимров, кимбров и кимвров протоптали тропу из Кимр на Киммерию. Кимры и основаны-то были как последнее место отдыха офеней, где можно сменить сапоги и топать дальше, в пределы Тверского княжества, к таинственному Арясину. Больше трех тысячелетий топтали офени малоприметную тропку, прикидываясь то безумными биармийцами, то степенными лукоморичами, то погорелыми опоньцами. Но сгинула и рассеялась Биармия, оторвалось от Морской Луки и унеслось далеко в океан сластолюбивое Лукоморье, совсем неизвестно куда запропало Опоньское царство, хотя нынче объявилось другое, с похожим названием Япония, но родства меж ними - киммерийцы знали точно - не имелось никакого. Все дальше и дальше к югу от Киммерии отодвигались дороги, связывавшие Великую Русь с Сибирью: зачахла златотекущая Мангазея, впала в ничтожество Чердынь, даже Тобольск, древняя сибирская столица, постепенно хирел. Из всех великих царств и республик северо-восточной Евразии осталась одна лишь Киммерия, да и то потому, что не значилась ни на каких картах. Стоило это ей невероятных усилий, а если быть точным - то огромных взяток, которое и в Новгороде Великом, и в Москве, и в Санкт-Петербурге, потом опять в Москве брали охотно, а в нынешней Москве, имперской, - еще охотней, чем раньше.

Трудолюбивая Киммерия как была, так и оставалась под боком Великого Змея; точней, это Змей грелся об Киммерию своей старческой тушей. Впрочем, даже в Киммерии за последние столетия угасли некоторые города, процветал единственный, главный, разлегшийся на сорока островах Киммерион. На восточном берегу Рифея располагался закрыто-режимный Римедиум, не столько город, сколько монетный двор, чеканивший медную и серебряную мелочь для нужд внутрекиммерийской торговли; на юго-западе страны жил совершенно изолированной жизнью сектантский городок Триед; на крайнем севере, против Рачьего Холуя, стояли два вконец обезлюдевших Миуса, Правый и Левый, еще имелось два поселка при разработках точильного камня на левом берегу Рифея, еще - с десяток по тем или иным причинам все еще жилых деревень: вот и все достойные упоминания грады и веси Киммерии, если забыть, конечно, о многочисленных поселках бобров, числивших себя как бы коммунальными соседями людей по Рифею. Иного пути в Киммерию, кроме как через Яшмовую Нору, или же Размык Великого Змея, не было. Перейти Свилеватую Тропку никому не давалось.

Впрочем, у немногих счастливцев имелась возможность эту тропку не перейти, но перележать. Один такой случай во всех начальных школах Киммерии преподавали как исторический факт. В году от основания Киммериона три тысячи пятисотом, а от Рождества Христова одна тысяча шестьсот девяносто третьем, государь Всея Руси Петр Алексеевич соизволил возвращаться из Архангельска в Москву, да вот по ошибке, по хмельному делу, приказал ехать вместо юго-запада - на юго-восток. А как был он царь, да к тому же великий силою и очень пьяный, то повезли его туда, куда он повелел. Довезли до Свилеватой Тропки, уж чуть на нее (да и сразу на Уральский хребет) не наехали, да по счастью просто возок перевернули и царя выронили. Царь, без двух вершков три аршина росту, лег как раз поперек тропки, да возьми головою в Киммерии и окажись. Подтянул царь ноги из России в Киммерию, свежей морошки из-под снега откушал, и увидел среди полноводной реки дивный град на сорока островах, с прямыми улицами, с домами в три этажа, - и протрезвел от умиления. Погостил в Киммерии, признал в ней своим наместником архонта Евпатия Оксиринха, и через яшмовую Пещеру отъехал в Москву; в память же об этом помещении построил он на Неве город своего имени, весь на манер Киммериона. Больше с тех пор достоверно никому Свилеватую Тропку перележать не удалось.

Путь через Яшмовую Нору ревниво стерегли офени. Наверное, можно было попасть в Киммерию и с севера, где Змей лежал под водой, - но там, на Рачьем Холуе, жили исполинские раки, очень мирные и деликатесные существа, хотя для постороннего человека невозможные к лицезрению по причине их ужасной внешности. Был еще один путь в Киммерию, он иссяк в прошлом веке: тогда вогульские браконьеры гоняли арясинские кружева с Волги в Каму, оттуда в Колву, где-то разгружали и переносили к самой южной точке Киммерии, небольшому озеру Мyрло - к тому самому, над которым орлиным гнездом высился замок графов Палинских, - поговаривали, что с верхней смотровой площадки замка в хорошую погоду видны крыши Киммериона. Браконьеры-идолопоклонники знали, что наступать на Свилеватую Тропку нельзя, примерещатся тебе туман и елки гнилые, а потом заглотает тебя голодный зверь Мебиус, - поэтому, подойдя к телу Змея, они просто перекидывали через него свой товар невидимым, на терпеливо поджидающим лавочникам с Киммерионского острова Елисеево Поле. Но потом новые русичи споили вогулов огненной водой, заразили сифилисом, уморили налогами и сослали на Сахалин. Киммерийцы со своими нарушителями поступили традиционно, их выдворили в городок Римедиум, прозванный Прекрасным за то, что над ним - отвесная стена в полную версту, да еще с нее Змей переливчатым брюхом свешивается, ну, а напротив, через протоку - Земля Святого Эльма, восточный остров Киммериона. Ни выхода, ни выплава из Римедиума нет, ибо там - монетный двор, идет чеканка киммерийских денег, ведущаяся с разрешения, выданного государем Всея Руси Петром Алексеевичем. Никого за триста лет не выпустили из Римедиума: Киммерия свои древние свободы блюла строго, и кого посадили - того посадили насовсем.

Но власть киммерийских архонтов была не дальше Змея, а за Змеем начиналась Внешняя Русь, по которой вел сейчас вечный странник Мирон Вергизов усталого толкователя сивиллиного бреда, гипофета Веденея. Тот пытался понять, куда же это они на ночь глядя по топкой лесотундре бегут, но тут Вергизов на миг исчез; запахло дымом, холодной золой, заскрипела дверь, лязгнул засов.

- Заходи, передохнуть пора, - послышался голос провожатого из глубины помещения. Десятым чувством понял Веденей, что перед ним - сторожка, видимо, очень старая. Дерево крыльца, на которое он шагнул, крошилось под сапогом. Воздух в помещении был застоявшийся и почти теплый. Появился свет; старик сидел за квадратным столом и подкручивал пламя в керосиновой четырехлинейке. Несусветно пыльное стекло от лампы стояло рядом, капюшон с головы Вергизова был откинут, и вновь содрогнулся гипофет, увидев нечеловеческий череп Вергизова.

Веденей опустился на скамью, выложил на стол термос-бивень, огляделся. Стол, две скамьи, печь-буржуйка, еще что-то черное в дальнем углу, поблескивающее. С немалым удивлением признал в этом предмете рояль. Над роялем виднелось что-то вроде птичьего чучела. Может быть, даже именно птичье чучело. Прыгающие тени точно ничего разглядеть не позволяли.

Мирон властно взял кривой термос, вынул пробку и надолго присосался. Веденей подумал: неужто выпьет все? В такой термос пол-амфоры входит, а это, если по-новорусски, почти двадцать литров. Но старик утер тонкие губы локтем и вернул квас владельцу.