Читать онлайн «Каникулы вне закона». Страница 34

Итак, кубический полковник с мадам - и есть первый пункт сегодняшней программы, о котором меня не предупредили. Ляззат, выходит, знала и совместила приятное с полезным?

Я нравился себе в зеркале.

Коробка с обувкой вдвинулась из-под шторы. Ботинки сели удобно. Не хватало только шляпы. Ее заменила бобровая папаха, которую Ибраев великодушно пристроил, примяв ребром ладони, пирожком и набекрень на моей голове, когда я появился из-за портьеры.

- Носите на здоровье, - сказал он. - И будем считать, что помирились, идет?

Дорогая красивая вещь сидела ловко, я видел в зеркале. Завершая прикид, папаха поднимала мой имидж до обладателя двух палаток на оптовом продовольственном рынке.

- Не боитесь, что сбегу с этим богатством? - спросил я, не давая ответа на его вопрос. Не я его в Алматы бил принародно, в конце-то концов, а он - меня.

Подправив пряди, прикрывавшие лысину, подполковник снял с полки картуз "под Жириновского" и фасонисто насадил на себя. Полупальто у него уже было. Шлайновский стиль, видимо, подхвачен и пойдет теперь гулять среди спецконторского люда Казахстана. Вот что это значило.

Я отметил две вещи: никто не интересовался ценой и ни за что пока не платил, а продавщица не собиралась запускать отключенный кассовый аппарат.

- Взгляните-ка, - сказал Ибраев.

Стоя перед зеркалом, вполоборота ко мне, он вытянул из нагрудного кармана и протянул, слегка закинув руку, плотный конверт.

Я вскрыл. На первой фотографии Колюня сосредоточенно пихал накатанный снежный ком на фоне зимнего парка и неясной женской фигуры. На следующей раскрасневшийся и в расстегнутом пальтишке, хохочущий, он убегал от девицы в застиранном плаще на рыбьем меху с растрепавшимися по ветру рыжими прядями. Вязаную шапчонку она сжимала в руке, откинутой на бегу. Сапожки тоже не сменила. Новая нянька, которой меня показал у грибоедовского памятника Шлайн...

У меня хватило духу спросить:

- А где же футляр от виолончели?

- Не знаю, о чем вы это, - ответил Ибраев, продолжая охорашиваться перед зеркалом. - Я даю ответ на поставленный вами вопрос... Нет, я не боюсь, что вы сбежите, Бэзил Шемякин. Даже с миллионом долларов при всей вашей любви к деньгам.

- Что ж, коль так уверены, купите мне ещё и перчатки, - сказал я. Дальше рассматривать снимки я не стал, положил в помявшийся конверт, а конверт, сминая, с силой воткнул в карман ибраевского полупальто.

Ибраев развернулся, и мы оказались лицом к лицу. Из-за козырька я видел только его короткий широкий нос и узкие губы. Над верхней пунктирами торчали редкие усишки.

- Фото выполнены нашей службой, они не получены от Шлайна, - сказал, выделяя каждое слово, Ибраев. - И, если вам дороги близкие, советую поверить. Практическая проверка, во-первых, станет тратой времени, которого у нас очень и очень мало, а во-вторых, определенно завершится для вас плачевно. Вам некуда бежать от меня, Бэзил Шемякин. И неоткуда, будь то Кельн, Париж или Бангкок.

- Почему эти три города?

- Отвечу банально: вопросы с этой минуты и в последующем задаю только я. Понял, дерьмо наемное?

Подполковник запомнил, что я с ним не помирился. И дал мне второй шанс на будущее. Удар под вздох, который я получил, традиционно щадящий, конечно, не по ломанным ребрам, вырубил меня на четверть часа. Когда я очнулся под мягкими пощечинами Ляззат на полу лавки, стрелки моих швейцарских "Раймон Вэйл" показывали почти четыре пополудни, а подполковник почтил нас своей кампанией в "Евразии" после трех с лишним...

- Как ты? - спросила Ляззат. - До машины дотянешь?

- Кровь белого пролита, - сказал я. - И во второй раз, обрати внимание.

На улице я сплюнул. Нет, крови не было. Было унижение.

Все возвращается на круги своя. Снова самец макаки в пропотевшем френче, с упирающимся в подмышку револьвером в брезентовой кобуре преграждает дорогу к трапу на шанхайском пирсе. Снова кланяется папа, получивший от него пощечину, а мама, заискивающе улыбаясь, сует комок юаней в нагрудный карман вонючего мундира. Снова смотрит на все это тогдашний Бэзил, но теперь вместе с ним ещё и Колюня...

- Обиды и месть не для людей нашей профессией, - сказала Ляззат. - Я верно тебя цитирую? Забудем. Бывает...

Глава седьмая

Золотой треугольник

1

Низкий вялый закат просвечивал на стрежне промерзлого Ишима ледяную статую американской Свободы, отчего она казалась пропитанной жидковатой сукровицей. А воздетый факел горел почти по настоящему.

Под эркером пентхауза высотного дома на главной набережной Астаны изваяния из нарезанных кусков замерзшей реки стояли толпами. Справа и слева, пока видел глаз. Слоны, жирафы, верблюды, два Чингисхана, китайского вида вельможа в тюбетейке с помпоном, роденовский Мыслитель, всадник с копьем и всадник с луком, голова Леонардо, барельеф банкноты в двести тенге с профилем местного мыслителя Аль-Фараби, Дядька Черномор и подобие шотландской резиденции британских королей Балморал. Много всяких и разных...

- Впечатляет? - спросила мадам Жибекова.

Я поежился. Стылый пенал из кирпича и дерева пронизывали свирепые сквозняки. Мадам называла это возможностью освежиться. Она, ловко и эластично перебирая коротковатыми ногами, оттанцевала меня, если так можно сказать, из салона с гостями в эркер, похожий на огромный балкон, и легонько подтолкнула к окну - якобы полюбоваться с девятого этажа выставкой ледяной скульптуры. Мадам готовила меня к чему-то?

Замерзая окончательно, я узнал, что проект дома, в котором она живет, копировался с московского известного "дома для Потаниных" на улице Вересаева. Что цена квадратного метра в апартаментах на 350 "квадратов" поднимается до 5 тысяч долларов. Что её мужу, "замечательному казаху и полковнику" Жибекову, обеспечили пятьсот со свободной планировкой и в два уровня. А уж инфраструктура дома, который в городе окрестили "Титаником" за внешнее сходство с киношным лайнером, и вовсе уникальная - может, второй такой в Москве. Подземные гаражи, несколько саун и тренажерных залов по этажам, два бассейна, ресторан, бар, бильярдная, кафетерий и солярий, служба горничных, детский сад, косметический салон, зимний сад, а также освещенная и охраняемая лыжня. На лыжню пришлось посмотреть, высунувшись с риском смертельной простуды, в открытую застекленную створку.

- Видите цементный козырек у поворота лыжни? - сказала она. - Под ним выход с пожарной черной лестницы... Лифта нет, надо идти пешком... Единственное неудобство в доме.

Я погибал, в то время как мадам Жибекова непоколебимо переносила тяготы казахстанской зимы в легком шелковом платье с декольте. Ради чего?

- Вы ведь иностранец? - наконец, спросила она.

Лгать не приходилось. И она, русская, будет теперь чужой в России. Но её интересовала Франция. Не согласился бы я переговорить про неё с Олегом? Олегом? Ну, да, по поводу Франции... Через минуту я выбивал бы дробь зубами, а поэтому, чтобы не потерять лицо, немедленно согласился на разговоры "по поводу Франции", лишь бы вернуться в тепло прокуренного салона. Курили гости нещадно.

Изысканное общество олигархов отмечало юбилей полковника Жибекова под музыкальное сопровождение с компакт-дисков, воспроизводивших сладенькие блюзы и танго пятидесятых. Олег переминался под петтерсоновское "Вот и все, что мне нужно" с повисшей на его бычьей шее Ляззат, стараясь не особенно дымить в её прическу трубкой фирмы "Шаком". Естетственно, обтянутой кожей. Пара смотрелась роскошно, и я подумал, что начинаю понимать Ивана Ивановича Олигархова, пристроившего жене золотую решетку под юбкой.

Олега я узнал. Он меня, конечно, нет, не хватило времени запомнить, когда вслед за плохо нацеленным кулаком вылетал из лифта в гостинице "Турист" с бутылкой шампанского. Детина не походил на сестру, достававшей головой до второй пуговицы на его пиджаке. Да и мне пришлось задирать подбородок, словно улану в гвардейском строю, когда мадам Жибекова нас знакомила.

- Я директор Булаевского элеватора, - сказал Олег, сдавив мне ладонь, словно в пыточной. - Это на севере тут... Недалеко от России.

- И во имя вольной хлебной торговли требуете экстерриториальный коридор через праматерь славянскую к Ледовитому океану и далее во Францию?

Олег вытащил из зубов трубку, округлил рот, подержал его открытым несколько секунд, громадное нутро колыхнулось, прошло ещё какое-то время, и музыку перекрыл раскатистый хохоток.

- Ну, блин, мать-перемать, - сказал, утихнув, обладатель трубки фирмы "Шаком". - Ну, блин и блин, твою мать... Во дает! А что, нельзя?

Он подмигнул мне. Я ему нравился на этот раз.

Ляззат уже повисла на интеллигентном холеном казахе в золотых очках и лакированных темно-зеленых штиблетах. Остальное между оправой и обувкой было смокингом. Казах сунул короткий нос в её волосы.

- Дочь мою, - сказал Олег, - исключили из университета. Нагрубила ректору, пропускает занятия, плохо учится... Ну, и мальчики всякие...