Читать онлайн «Микеланджело из Мологи». Страница 8

- Она добрая, умная... - сделал паузу, как бы спрашивая сам себя - так ли это, и, утвердившись, добавил: - Она умеет хранить чужие тайны.

Тимофей Кириллович, помедлил в нерешительности, но так и не определившись, что делать в сложившейся ситуации, с трудом развернул свое грузное туловище в тесноте мансарды и направился к выходу. Анастасия шагнула в сторону, освобождая дорогу старому художнику.

- Постойте! - крикнул Анатолий, тоже поднимаясь из-за стола. - Что же должно выйти из того, что я верю в гениальность товарища Сталина?

- Как что? - удивился Тимофей Кириллович, обернувшись назад. - Разве тебе непонятно, о чем мы тут битых три часа рассуждали?

- Не совсем...

- Я старался - мыслил, рассуждал, объяснял...

- Ну, я понял. Я и раньше знал, что человек - подобие Бога. Сталин, хоть и атеист, почти как Бог для нас...

- Сталин не Бог, но если в его теле живет Душа, то, увидев красоту Афанасьевского монастыря, Иловны, зелень заливных лугов, глаза и лица мологжан, вот эту маленькую Анастасию, - Летягин показал пальцем на прижавшуюся к стене мансарды девочку, - он в сердце ощутит свое внутренне единство с прошлым, настоящим и будущим нашего края. Он сердцем поймет, насколько чудовищны планы затопления Мологи, насколько кощунственно ставить экономические расчеты превыше красоты, объединяющей людей разных поколений наших дедов и прадедов, всех граждан Советского Союза, всех людей, все живые Души и Бога!

- Но он же никогда! - Анатолий, задев краем рубашки за угол мольберта и распоров ее по шву, подошел к стоявшему в дверях Летягину. - Вы слышите? Никогда! Никогда не приедет в Мологу!!!

- Не приедет, - согласился Летягин. - Значит надо сделать так, чтобы он увидел Мологу и мологжан в Москве.

-???

- Готовь свои картины, - наконец, несмотря на присутствие постороннего человека, решился он сказать о главном. - Я приготовлю свои. Дам тебе эскизы Миши Поцелуева - они еще с тринадцатого года у меня хранятся. Найду деньги это тоже немаловажно. Поедешь в Москву. Будешь организовывать там выставку.

- Но...

- Никаких "но". Я тебе как профессионал скажу - таких талантливых художников, как ты, в России мало. Мои и Мишкины картины попроще, но тоже своего зрителя найдут. Успех обеспечен. А как сделать, чтобы на выставку пришел Сталин, решай на месте.

- А Вы..

- Я бы и сам поехал, но с моим здоровьем, с одышками через каждые пару ступенек, боюсь, буду тебе помехой. Адреса в Москве, письма рекомендательные к тем, кто, вероятно, еще помнит Летягина - это все дам. В общем... Тимофей Кириллович хотел еще что-то добавить к сказанному, но, подняв руку вверх, вдруг снова закашлялся, затем медленно повернулся спиной к Анатолию и, задевая плечами за стены, стал спускаться вниз по лестнице.

- Я! Я поеду в Москву! - услышал он уже в сенях пронзительный голос Насти. - Сталин - лучший друг детей! Я расскажу товарищу Сталину про ваши картины. Он обязательно захочет их увидеть!

Примечания.

12. Манеж - высокое деревянное здание в центре города построенное в конце XIX века для гимнастической школы. Вокруг здания был разбит великолепный сквер с прекрасными липовыми и березовыми аллеями. До последних дней Мологи он оставался одним из любимейших мест отдыха горожан. По периметру сквера были проложены концентрические дорожки для пеших прогулок, бега, а также обучения верховой езде и конным упражнениям. Последнее и предопределило название самого здания - Манеж. В средней части Манежа, так называемом амфитеатре, находились кресла для зрителей. Пол амфитеатра мог подниматься и приобретать покатое положение, для лучшего обзора зрителями происходящих на сцене действий. На втором этаже с большими окнами, выходившими на балкон, располагался буфет, а с левой стороны второго этажа над залом выступала раковина для оркестра. Высота зала от пола до потолка составляла более 6 метров. Объем здания - 4361 кубический метр.

Расширенный пленум горсовета, состоявшийся 4 сентября13), не успокоил, а лишь еще сильнее накалил кипевшие в городе страсти. Последние иллюзии мологжан относительно возможности пересмотра правительственного задания на 1936 год рассыпались в прах. Доводы разума о нереальности разборки, сплава и последующей постановки домов в преддверии надвигающейся зимы, всего за два месяца до замерзания Волги, не смогли пробить твердые лбы членов Мологского горсовета и представителей Волгостроя НКВД.

"Нам выпала честь быть на острие борьбы за укрепление индустриальной мощи Родины. Мы должны не обсуждать реальность или нереальность поставленного правительством задания, а искать пути его наилучшего выполнения!" - такого рода аргументация в ответах властей на просьбы и вопросы мологжан была доминирующей.

Мологжанам вменялось в обязанность самим разбирать свои дома и самим же воздвигать их заново из непросохших после сплава по Волге бревен на новых участках под Рыбинском. Практически на пленуме стало ясно, что около 400 мологских семей - в которых есть и старики, и старушки, и маленькие дети, и беременные женщины, и инвалиды - останутся без крыши над головой или будут жить зимой 1936/1937 года в сырых, недостроенных, продуваемых всеми ветрами домах.

В небольшом городе, где каждый житель либо лично, либо понаслышке знал всех соседей на несколько кварталов вокруг, существовали свои нормы взаимоотношений между людьми, отличные от тех, к которым привыкли мы, жители современных больших городов. Среди мологжан не было принято делиться на "чужих" и "своих . Все, кому доводилось бывать в Мологе, неизменно отмечали добрый, приветливый нрав ее жителей, доверчивость, чуткость к чужой беде, готовность помочь нуждающимся. Возможно, это происходило вследствие общей не в пример безбожникам рыбинцам - богомольности мологжан. Возможно, виноват чистый сухой воздух Междуречья, настоянный на ароматах лесов и луговых трав. А может, созданная в гармонии с природой архитектура города благотворно влияла на психику людей? Так или иначе, несмотря на то, что большая часть жителей оставалась до весны в городе, в своих домах - т.е. люди могли не думать о том, как выжить в предстоящую зиму, - мологжане не просто выражали сочувствие первому потоку вынужденных переселенцев, но и стремились помочь им в меру своих сил. Горе и боль людей, изгоняемых из города в преддверии зимы, стали общими болью и горем. Соседи приходили поплакаться друг к другу, попрощаться. В церквях прихожане молились за то, чтобы Бог не оставил своих чад в годину тяжких испытаний. Вместе с первыми переселенцами каждый из горожан ощущал за своей спиной леденящее дыхание захлестывающей Мологу трагедии.

Но как же так?

Не может такого быть, чтобы у нас, в самой свободной, самой справедливой стране с людьми обращались, как с собаками!

Неужели ничего нельзя поделать?

Нет, этого нельзя допустить! У нас есть вожди в Москве. У нас есть Сталин! Он не даст в обиду простых людей!

Уже через день после пленума мологскую почту наводнили горы писем в газеты, прокуратуру, различные переселенческие комиссии, Оргкомитет ВЦИК, председателю горсовета...

Люди писали о произволе оценщиков, многократно занижавших реальную стоимость домов и бракующих, как не годные к переносу, еще вполне крепкие строения. О том, что полученной компенсации не хватает даже на то, чтобы, переехав семьей в другой город, снимать там комнатку или угол для жилья. Просили отложить переселение до весны - тогда за лето можно просушить намокшие после сплава бревна и худо-бедно поставить дом на выделенном властями участке. Жаловались на отсутствие помощи со стороны Горсовета, обещавшего найти строителей, но забывшего о своих обещаниях - а как больным людям или женщинам с детьми справиться без посторонней помощи с переносом дома? Умоляли не выселять в неизвестность матерей или близких родственников, подождать до какого- то срока. Хлопотали о судьбе одиноких стариков и старух, проживавших на затопляемой территории за пределами города и не умевшими хлопотать за себя14).

Мологские письма...

Если издать всю переписку мологжан с чиновниками всех сортов и рангов, то море переполняющих письма слез будет не менее величественным и огромным, чем Рыбинское море15).

Тимофей Кириллович Летягин и Анатолий Сутырин на чиновников надежд не возлагали. Первый - вследствие богатого жизненного опыта, второй, будучи простым квартирантом, не видел в этом нужды. Объединенные стремлением спасти город в целом, они сутками напролет занимались отбором картин, их обрамлением, составлением кратких аннотаций. Настя активно и с удовольствием помогала художникам - подавала инструмент, краски, готовила обед, накрывала на стол, мыла посуду, бегала за продуктами на рынок и в магазины.

Время поджимало. 20 сентября Летягин получил из горисполкома официальное извещение, в котором сообщалось: ."Ваш дом подлежит сносу. Срок освобождения - десять дней"16) Точно такие же извещения получили Надежда Воглина, мать Насти, хозяева дома, в котором снимал комнату Анатолий и еще несколько десятков мологских семей. Одновременно из Москвы пришло письмо от Павлика Деволантова, знакомого Анатолия, с которым они вместе поступали в Институт пролетарского изобразительного искусства17) и, недовольные царившими там порядками18) , вместе через полгода бросили учебу. В ответ на просьбу Анатолия, Павлик сообщал, что с удовольствием, без каких либо условий, примет друга в своей комнате на любой, сколь угодно длительный срок.