Читать онлайн «На войне. В плену (сборник)». Страница 9

Бедная жена Мити Трипецкого сейчас уже узнала о его смерти! Известная картина: денщик привозит вещи и походную кровать убитого офицера… Какое горе и ужас вызывает это в каждой такой, осиротелой, семье! Вот его вещи, а его самого уже нет и не будет! «Он убит», – докладывает со слезами денщик и, как честный солдат, точно и аккуратно все имущество своего барина сдаст семье.

И вот, во время горя и отчаяния оплакивающих его смерть вдовы и детей, приносят с почты запоздалое письмо еще живого Мити! Такое ласковое, милое письмо, со всеми самыми мелкими житейскими интересами и вопросами, письмо – полное жизни!.. Я потом узнал, что жена Мити чуть с ума не сошла в этот момент! Она всех стала уверять, что это ошибка, что он жив… что убит кто-то другой, а не Митя… «Вот он пишет… он жив, я прочитаю вам письмо его!»

Какой ужас! И пока она не убедилась, что Мити нет на свете, черствые люди смеялись и называли ее сумасшедшею…

Но довольно о смерти! Довольно грусти и печали! Полк наш двигается вперед, вся 1‑я армия, опрокидывая немецкие небольшие разведочные части, проходит через города и местечки и усадьбы вглубь Восточной Пруссии.

Немцы после Гумбиненского поражения отскочили далеко на запад, не задержавшись даже на такой выгодной позиции, как Ангерапская, где потом, зимой, они совершенно приостановили наше второе наступление на Пруссию.

Отступление их войск от Гумбинена носило характер совершенного бегства, как сообщили нам местные литовцы и пленные из поляков. Занимая новые области Восточной Пруссии, какое довольство, достаток и даже богатство видели мы здесь во всем на каждом шагу! Каждая усадьба простого крестьянина снабжена десятком земледельческих орудий, телефоном, электричеством, велосипедами, газетой. Везде водопровод и канализация! А какие «дворцы» для скота: с электричеством, с асфальтовым полом, бассейнами проточной воды и т. д. На полях нет и кусочка невозделанной земли. Сараи и погреба битком набиты «впрок» всякой снедью и припасами! В чуланах и погребах сундуки с огромными запасами одежды и белья! Чего немцам было еще надо?! Зачем кайзер и его правительство захотели искать лучшего?!

Вот, наконец, при дальнейшем нашем продвижении вглубь Пруссии, от Инстербурга стали попадаться навстречу огромные фуры с беженцами; их направляли наши коменданты к границам России. Старики, женщины, дети сидели в этих фурах, сзади шел привязанный скот, как то: коровы, телята, лошади. На возах этих – всевозможный домашний скарб, даже мебель! Несчастные жители! Что переживали они в это время!

Я, например, видел, как около Клейн-Шонау немецкий цеппелин сбросил в лагерь таких беженских повозок три бомбы, приняв их, по-видимому, за русский артиллерийский парк. Сколько было убито и переранено стариков, женщин и детей! В ужасе, ища защиты и врачебной помощи, они прибегали к нам, своим врагам, и мы всей душой им помогали, чем могли. В этом случае забывалась вражда и особенно сильно сказывалось чувство простого сострадания к ближнему.

С 22 августа походным порядком (в составе Первой армии) наша дивизия двигается между Инстербургом и Даркеменом, пересекши Ангерапскую позицию в направлении на город Алленбург. В один день полку пришлось идти в боковом (к северу) авангарде, причем я со своей ротой и полусотней казаков шел в боковой заставе. Когда мы проходили мимо Астравишкенского леса, из опушки его открыт был беспорядочный ружейный огонь, ранивший, однако, у меня четырех человек. Не прерывая движения, я приказал полусотне рассыпаться и атаковать опушку леса. Огонь скоро прекратился, и противник скрылся в глубь леса. Казачки захватили в плен двух немцев – егерей лесного корпуса, что-то вроде охотников, но вооружены они были и ружьями, и маузерами.

В двенадцать часов дня был большой привал главных сил и бокового авангарда. Я тоже сделал привал, своей заставе и полусотне казаков, как раз вблизи большого имения. Мы с подъесаулом зашли в это имение.

Чудный дворец, окруженный роскошным парком! Громадные ворота с гербом владельца – какого-то генерал-адъютанта кайзера, сейчас – командира кавалерийского корпуса на войне, как я потом узнал. Ковры из роскошных цветов обрамляли парадный подъезд и вестибюль-веранду с мраморными колоннами и балюстрадой.

Из приемной мы пошли в огромный зал-столовую и остолбенели от удивления! Громадный длинный стол, персон на сто, был накрыт и сервирован всевозможными закусками и блюдами, и ассортиментом разных вин и водок, вазами с цветами и т. д. Но видно было, что обед был еще не кончен, когда неожиданная весть о поражении и отступлении Макензеновского корпуса пришла сюда… Произошло повальное бегство от этого стола, из этого замка хозяев и гостей, всех до одного! На многих тарелках лежали взятые яства, почти нетронутые, и вино в бокалах, не выпитое…

За залом следовал огромный роскошный салон с двумя белыми концертными роялями: один из них был раскрыт с развернутой на нем сонатой Бетховена… Далее блестела паркетом анфилада роскошных комнат, но мы туда не пошли. Я только обратил внимание на огромную, чудной работы серебряную группу всадников («атака кавалерии»), стоявшую на столе в углу зала под стеклом. Надпись гласила, что это подарок офицеров разных полков N-ской кавалерийской дивизии своему начальнику. Где-то он теперь? Чует ли, что скоро от его замка останутся лишь развалины?!

Случилось следующее.

В тот же день вечером, когда начальник русской 3‑й кавалерийской дивизии, генерал-лейтенант (фамилия его, кажется, Бельгард), на террасе с мраморными колоннами читал своим командирам полков приказ о дальнейшем движении дивизии, неожиданно из одного окна прозвучал револьверный выстрел и начальник дивизии пал мертвый, пораженный пулею в сердце!..

Бросились искать убийцу, обыскали весь дворец, все погреба, сараи и чердаки… Убийца пропал!..

Командиры полков уехали к своим частям, а… ночью огромное зарево осветило всю окрестность!.. Говорили, что это казаки, из мести за смерть любимого начальника, совершенно разрушили и сожгли это имение.

В данном случае это была месть, но, вообще, меня поражала эта удивительная страсть казаков к разрушению.

Часто, бывало, входишь в немецкую усадьбу, и если раньше побывали здесь казаки, то находишь ужасные следы разрушения: разбитые двери, окна и зеркала, пианино, буфеты, разорванные картины на стенах, пропоротые пиками диваны, кресла, даже постели!

Беззаветная удаль и храбрость казаков, вроде Крючкова, прославившегося в первой стычке с немецкой разведкой: один против десяти немцев! И рядом – казаки-хулиганы, «храбрость» которых в разрушении имущества мирных жителей!

Итак, опрокидывая небольшие части немецкой разведки, 27‑я дивизия достигла реки Алле.

14 августа в пять часов вечера наш полк вступал в Алленбург, старинный городок с семисотлетней кирхой и узкими улицами, совершенно оставленный жителями. Здесь, на станции железной дороги, нашли мы огромные склады консервов, особенно много сгущенного молока, каковое и было роздано во все роты и команды. Между прочим, осмотрели мы здесь унтер-офицерский клуб местного пехотного полка. Прекрасное помещение и обстановка, богатая библиотека, всевозможные пособия для решения тактических задач, хорошие стенные карты, портреты кайзера и разные батальные картины в красивых рамах. Вообще, видна забота о своих унтер-офицерах.

Авангард дивизии, 107‑й Троицкий полк, ушел вперед. Наш 4‑й батальон выставил сторожевое охранение на западной опушке города. Когда ночью я поверял свои полевые караулы и заставы, я невольно залюбовался средневековой архитектурой домов с узкими уличками и светотенями от яркой луны. Особенное впечатление производила маленькая, но стильная, вымощенная плитами площадь со своей высокой старинной кирхой, длинным каменным бассейном для воды, памятником какому-то герою и двумя вековыми аллеями каштанов, кленов и лип. Эта площадь напомнила мне декорацию из «Фауста». Но вместо дивной музыки Гуно где-то вдали послышались отдельные выстрелы, и мимо меня промчался казачий разъезд с донесением, совершенно нарушив ночную тишину этого средневекового городка.

С 15 августа 1‑я армия продвигается с небольшими стычками своих авангардов с немецкими арьергардами до линии дальних фортов Кенигсберга – Лабиау, Тапиау, Домнау и Прейсиш-Эйлау. Здесь армия, несмотря на слабое сопротивление немцев, остановила свое дальнейшее продвижение вперед по приказу командующего северо-западным фронтом генерала Жилинского, ввиду общей обстановки.

Шли местные бои, но немцы оказывали упорное сопротивление, кое-где переходя даже в наступление. Очевидно, они собирались с силами, чтобы по всей линии перейти в наступление.

Население здесь оставалось на местах, и даже на наших глазах немцы исполняли свои полевые работы. При проходе нашего полка через одно местечко меня неприятно поразили шутки и критические замечания мирных жителей, следивших за нами с ироническими улыбками, словно это не на войне, а в мирной обстановке, на маневрах проходит свой полк куда-то на ученье. Так же спокойно глядел на нас толстый немец, сидевший развалившись, с сигарой в зубах, на машине-сенокосилке, запряженной парой породистых лошадей.