Читать онлайн «Клуб самоубийц». Страница 2

Поражение в гражданской войне, крах веры в победу белого дела, осознание бесперспективности дальнейшей борьбы с большевиками, потеря цели в жизни приводили к необходимости найти виновного в данной ситуации. Именно взаимная враждебность, поиски внутреннего (или, используя терминологию Сталина, "ближнего") врага создавали многие трудности, резко обостряли конфликты, формировали условия для того, что, по мнению Петра Алексеева, есть "большевизм наоборот". На мой взгляд, мы имеем дело с «манихейским» сознанием,[10] когда самым главным считается не сплотиться для достижения определенной цели и выполнения конструктивной программы, а найти «врага» и списать на него все неудачи. Публикуемые документы из Гуверского архивапоказывают, что традиционные пороки российского общества и его бюрократии были перенесены в российское зарубежье.

Документы, связанные с "Клубом самоубийц", хотя и собраны в одной папке (PaleologueS. N. Box 11. Folder 25), не представляют из себя нечто цельное. Здесь собраны многообразные письменные свидетельства различного характера (от личных писем до военных рапортов). При изучении всего массива документов мною зафиксировано 29 событий, имеющих отношение к делу. Хронология этих событий в материалах дела (с 29 декабря 1920 года по 27 августа 1923 года) постоянно нарушается с целью доказательства противоположных выводов. Для упрощения понимания происходивших событий архивный материал подобран не по традиционному последовательно-хронологическому принципу, а в соответствии с логикой развития событий.

Значителен круг лиц, чьи имена упоминаются в документах (по моим подсчетам их 32 человека). К сожалению, мне удалось найти очень скупые биографические сведения о действующих лицах публикуемого архивного материала. Эти сведения приведены в сносках и комментариях. Стиль и грамматическое написание полностью сохранены, за исключением явных ошибок и оговорок.

Отправной датой, после которой начинает разворачиваться панорама событий, стала неожиданная смерть 29 декабря 1920 года воспитанника только что эвакуированного из Крыма Крымского кадетского корпуса Василевича. В разных документах это событие трактуется по-разному. В письме одного из воспитателей корпуса, а одновременно редактора и издателя журнала "Русский терем" Бориса Смирнова от 16 мая 1921 г. на имя профессора В. Д. Плетнева об этом сказано:

"29 декабря 1920 г. был убит наповал кадет Василевич своим товарищем. По этому поводу в своих показаниях я писал: я уверен, что сказанная мною правда прямо в глаза директору корпуса генералу Римскому-Корсакову в день смерти кадета Струменко, теперь уже избавит кадетский корпус и от таких печальных случаев, когда малыш убивает наповал своего товарища-малыша".

Российский Военный Агент в КСХС генерал-майор Дмитрий Николаевич Потоцкий в письме от 22 мая 1921 года на имя Палеолога категорически не согласен с подобной трактовкой событий в Крымском кадетском корпусе: "В частности, относительно указываемых Смирновым прискорбных случаев смерти кадет в Крымском корпусе, надлежит прежде всего возразить против указаний его на «убийство» кадета Василевича. В действительности никакого убийства, умышленного лишения жизни, совершенно не было. Имел место лишь несчастный случай неумелого обращения одного из кадет с револьвером, последствием чего было неосторожное причинение смерти Василевичу. Произошло это событие 29 декабря 1920 года вскоре по прибытии корпуса в Стрнище.[11] Несмотря на строгое приказание директора корпуса, подтвержденное комендантом, сдать всем кадетам всякое оружие, если таковое у кого-либо имелось, револьвер был, очевидно, скрыт вне барака, вследствие чего и кратковременности пребывания корпуса на новом месте необнаружение педагогическим персоналом этого револьвера не может быть поставлено ему в вину".

Надо сразу же обратить внимание не только на различия в описании смерти кадета Василевича (в первом случае — это убийство, во втором "несчастный случай" через "неосторожное причинение смерти"), но и на то, что в первом документе видна озабоченность жизнью «малышей-кадетов», а во втором заметно стремление снять ответственность за эту смерть с педагогического персонала.

Возможно, что данное событие и прошло бы незамеченным, но на следующий день, 30 декабря 1920 года, в Крымском кадетском корпусе зафиксирована новая смерть — воспитанника Алексея Альфтона. В уже упомянутом письме на имя российского посланника в Королевстве СХС С. Н. Палеолога от 22 мая 1921 года Российский Военный агент в КСХС генерал-майор Дмитрий Николаевич Потоцкий указывает: "Кадет Альфтон скончался от менингита, вне всякой зависимости от какого-либо недосмотра со стороны администрации и врачей корпуса".

И здесь автор другого документа — редактор и издатель журнала "Русский терем" Борис Смирнов в письме от 16 мая 1921 г. на имя профессора В. Д. Плетнева выдвигает иную трактовку событий: "30 декабря 1920 г. умирает другой кадет — Алексей Альфтон; говорят, умер от менингита, но у меня лично вертится вопрос "А может быть, от той обстановки, в которой он находился?" Об этом я писал [директору Крымского кадетского корпуса в 1920–1924 годах, ге- нерал-лейтенанту Владимиру Валерьяновичу Римскому-Корсакову — А. К.]: "Я уверен, что кадеты будут так обставлены, что не повторятся случаи смерти от менингитов".

Позже Б. Н. Смирнов, обращаясь в Государственную Комиссию о русских беженцах в Королевстве СХС 25 августа 1921 года писал: "Я видел, как одна большая часть педагогов и воспитателей болела душой, другая же, возглавляемая самим директором корпуса, принимала участие в безобразиях. Некоторые из педагогов и воспитателей говорили мне, что они ничего не могут сделать, так как директор корпуса своими поощрениями всему творческому и своими распоряжениями аннулирует все их действия. В частных беседах я лично говорил об этих безобразиях директору корпуса, но он меня прерывал, заявляя мне, что "ничего, все устроится".

Наконец, приезжает генерал Данилов — якобы для инспекции корпуса. Мне стало известно, что будут собраны все педагоги для собеседования. Я решил на этом собеседовании высказаться откровенно, указав на необходимость изменения в самом корне режима в корпусе. Но за несколько часов до собеседования встречает меня, полковника Ракитина и Якушева генерал Римский-Корсаков и заявляет нам, что если только будет скверно охарактеризована жизнь в корпусе, [командование] не утвердит штаты корпуса и корпус останется, как прочие беженцы в лагере Strnisce, и если на этом собеседовании будут выступления, то это сильно повредит корпусу, а не улучшит. И здесь же он полушутя сказал, что "не забывайте, что молчание — золото".

Расставшись с директором, я заявил Якушеву, [что] для блага корпуса я должен молчать, но с 1 февраля я ухожу совсем из корпуса, чтобы не быть соучастником…

Якушев заявил, что и он уйдет… 29 января сначала я, а затем Якушев подали рапорты об освобождении нас от преподавательских обязанностей, и с 1 февраля мы уже не считались на службе в корпусе".

Г. Якушев рекомендовал мне написать директору письмо, изложив причины ухода из корпуса, уверяя меня, что он собирается написать директору резкое письмо. Я обдумывал планы своих действий по борьбе с режимом в корпусе…"

После того, как Б. Н. Смирнов решил уйти из педагогического состава Крымского корпуса, происходят новые драматические события. В том же письме он далее писал:

"7 февраля в лазарете корпуса скончался кадет Кесарь Струменко. Будучи в крайне возбужденном состоянии и встретив директора в Комендантском управлении, заявил ему, что это "очередная жертва его режима", что совесть его не чиста по отношению к русскому юношеству, которое он толкает в пропасть.

Это положило начало моей борьбы!

От меня было потребовано генералом Рыковским [генерал Рыковский И. И. - председатель местной русской колонии, производивший дознание по делу о смерти кадета Струменко. — А. К.] показание, которое я и предъявил 8 февраля за № 1398.

Так как эти показания носили характер разоблачения режима в Крымском кадетском корпусе, составлять таковые помогал мне г. Якушев, нередко диктуя мне целые фразы, разоблачающие жизнь корпуса".

Из письма в Государственную Комиссию о русских беженцах в Королевстве СХС 25 августа 1921 года Б. Н. Смирнова мы узнаем следующее:

"18-го февраля, после смерти кадета Струменко, быв[шего] помощника секретаря [редакции журнала] "Русского терема", я представил свои показания на имя производящего дознание генерала И. И. Рыковского (от 18 февраля с.г. № 1198), в которых я откровенно заявлял о тех беспорядках, кои творились в Крымском кадетском корпусе и которые, по моим убеждениям, ведут к полному разложению и гибели русского юношества.

20-го февраля эти мои показания до окончания следствия, без моего согласия, попав незаконно в руки генерала В. В. Римского-Корсакова, были оглашены в собрании чинов Крымского кадетского корпуса. Председательствовал в этом собрании полковник Маслов, инспектор классов корпуса. Здесь эти мои показания были подвергнуты всесторонней критике. В этом же собрании некоторыми чинами корпуса поднимались вопросы о выселении меня из лагеря и о бойкотировании меня, но благоразумие многих эти вопросы провалило. На другой же день действительно небольшая группа чинов корпуса в числе не более 8–9 человек (именно те, кого главным образом касались мои показания) не отвечали на мои приветствия. Я заявляю, что если бы тогда было правильно произведено следствие по моим показаниям и "по горячим следам" — все эти 8–9 человек должны были бы предстать пред судом, и я убежден, что суд не оставил бы их без должного возмездия. Судьба их тесно связана с судьбой их начальства.