Читать онлайн «Похищение мечты». Страница 22

Гринвич-Виллидж был выбран ею не случайно. Нью-йоркский Монмартр был известен если не особой широтой, то во всяком случае определенной терпимостью взглядов. Беатриса хорошо помнила разговор с Дайлингом. И желала лишь одного - чтобы встреча Раджана с "комплексом американской исключительности" не происходила как можно дольше, а если повезет никогда.

Раджан прилетел во вторник, а в пятницу утром Беатриса преподнесла ему сюрприз: "Сегодня вечером мы принимаем гостей. В программе - коктейль и танцы. кто будет? Журналисты, актеры, художники, два-три киношника. Да, дипломаты". Всего собралось человек двадцать пять. дипломатом среди прочих оказался эстонский консул. Высокий, сухой как мумия старик приехал первым. Пока Беатриса отдавала последние распоряжения двум официантам, приглашенным из ближайшего ресторана, Раджан пытался занять разговором закованного во фрак с бабочкой прибалта. Того интересовало одно - признает ли мистер Раджан де-юре включение в состав России Эстонии, Латвии и Литвы.

"Извините, - замялся Раджан, - но, кажется, это было так давно. И разве... разве есть государства, которые не признали этого де-юре?" "Есть, - с достоинством, сухо подтвердил консул. - Соединенные Штаты Америки". "Я хотел сказать - кроме Америки?" "Одного такого государства, я полагаю, достаточно".

Раджан промолчал, подумав при этом, что с таким же (если не с большим) основанием Советская Россия могла бы не признать де-юре превращение Аляски в один из американских штатов.

- А какова все же ваша личная позиция? - настаивал консул.

- Я дважды побывал в советской Эстонии, - осторожно сказал Раджан.

- И что, ублажали вас усиленно комиссары водкой и икрой?

- Консул раздвинул губы в подобие улыбки. - В образцово-показательный колхоз, вероятно, возили? Цветочками рабство камуф- лировали?

- Мне посчастливилось попасть на праздник песни в Таллине, - в раздумьи произнес Раджан. - Неудивительно, что об этих традиционных фестивалях искусства говорят во всем мире.

- Но неужели вы не почувствовали великой фальши этих лженародных маскарадов? - искренне удивился консул.

- Разумеется, нет! - так же искренне ответил Раджан. - Я прекрасно помню, как окунулся в море людской радости. С головой.

- А море-то было искусственное, - нахмурился консул.

- Но я видел и слышал песни и танцы людей свободных, людей красивых и духовно и физически!

- Красота! - возразил консул. - Красота есть понятие крайне субъективное.

Консул с достоинством допил свое виски и молчаливо удалился. Раджан растерянно проводил его до двери. Он совсем не хотел обидеть дипломата и искренне жалел, что их такая краткая бесед сложилась так нелепо. Он рассказал о происшедшем Беатрисе. Она рассмеялась: "Его превосходительство не терпит проявления мнений, которые - хоть и с большой натяжкой - можно охарактеризовать как пробольшевистские. Не переживай, любимый. Завтра я позвоню консулу и улажу этот международный инцидент".

Часам к десяти стало ясно, что вечеринка удалась. Незнакомые преодолели барьер скованности (впрочем, таких было немного, почти все знали друг друга). Любители выпить уже не толпились у бара. Любители позлословить расположились по комнатам группками по трое-четверо и радостно обменивались последними сплетнями. Любители пустить пыль в глаза громко повествовали о дружбе и встречах с великими.

Карла Лавит, известная в прошлом киноактриса, прижав Раджана и еще двух молодых людей к стене своим необъятным бюстом, экзальтированно вспоминала: "Ах, какой это был год 1932! Я впервые в главной роли. А публика, публика - как раньше умели носить на руках своих кумиров! А год 1934 - какой это был необыкновенный год! Съемки в Испании, съемки в Швеции, съемки во Франции! Поклонники, поклонники, толпы поклонников - и каких! Бриллианты, манто, банкеты! А лучший в столетии год 1936! Я почти совсем еще девочка, он - звезда Голливуда самой, самой, самой первой величины! Разве теперь так любят!". Она умело сливала из пяти стаканов в свой уже отмеренное официантом виски и, кокетливо улыбаясь, выпивала "не испорченный содой чистый напиток" мелкими глотками. При этом успевала протянуть свободную руку за сэндвичем или кебабом или куском ветчины и говорила, говорила: "Вы Дугласа Фербэнкса помните еще, надеюсь..." С Беатрисой разговаривал неизменный спутник Карлы Лавит, небрежно одетый и поблекший от времени красавец Джеф Ройвилл, актер, сценарист, режиссер. "У Карлы вконец больные легкие и слабое сердце". "Да?" - недоверчиво протянула Беатриса, наблюдая за тем, как пьет скотч бывшая фаворитка Голливуда. Ройвилл проследил за ее взглядом, мягко взял под руку, прошептал: "Это муки великой актрисы, поймите! Ей, Карле Лавит, гениальной создательнице галереи образов - классических и современных - уже больше двадцати лет не предлагают ни одной роли. Да тут и муравьед запил бы". И, отпустив руку хозяйки, сказал: "Поверьте мне и ее врачам. Ей недолго уже осталось метаться по подмосткам жизни. Ее почитатели решили сохранить ее для потомства. Вы знаете, я уверен, что одна калифорнийская фирма замораживает тела только что умерших и помещает их в колумбарий, где они будут храниться при определенной температуре и влажности многие годы. Когда медицина будет достаточно могущественна, чтобы сделать нужные операции, тела разморозят и вдохнут в них жизнь". "Шарлатаны гарантируют невеждам бессмертие", спокойно подумала Беатриса. Вслух сказала: "Обещающая перспектива". "Многообещающая! - подхватил Ройвилл. - Только... - Он словно поперхнулся, откашлялся, замолчал, деликатно вытирая глаза уголком платка, элегантно уложенного в наружный нагрудный карман его потертого замшевого пиджака. "Итак?" - улыбнулась Беатриса. "Огромные деньги вот что нужно для осуществления этого замысла, - он всплеснул руками, уронил их вдоль тела, заискивающе засмеялся, хотя глаза оставались тревожными. - Да, огромные. Мы организуем сбор и к вам тоже решили обратиться". "Но у меня, какие же у меня деньги?" - на лице девушки появилось выражение искреннего изумления. "Сейчас объясню, - заторопился Ройвилл. - Вы...

прошу прощения. Господин Парсел, ваш папа - я уже несколько раз пытался с ним переговорить. Но его секретарь все время твердит одно "Мистер Парсел занят". Утром, днем, вечером один и тот же ответ. Мы, почитатели таланта мисс Карлы Лавит, хотим просить вас..." "Я поговорю с папой, - перебила его Беатриса. - Обязательно, это я вам обещаю". "Спасибо, мисс Парсел, как мы вам благодарны! И просьба, - он прижал руку к груди, просьба - это должно остаться в тайне. Мы не хотели бы травмировать актрису. Всякое может быть. Представьте, что мы не соберем необходимого количества денег..." "Сколько же это?" "Зависит от срока хранения тела в колумбарии. За первые десять лет и при условии полной гарантии сумма взноса будет близкой к миллиону долларов. Миллион!" Выражение лица Ройвилла было такое, словно он сам был виноват в столь непомерной цене. "Сколько вы ожидаете получить от моего отца?" "Тысяч тридцать. Может быть, больше. Наверно, это зависит от того, насколько он хорошо помнит Карлу. Ведь она, я надеюсь, уже была знаменитостью в его молодости..." К Беатрисе подошли две девушки. Рослая брюнетка была в полосатой красно-белой кепке, белом костюме - брюки клеш, красной рубахе, белых полуботинках. Низкая, полная шатенка куталась в зеленую шерстяную шаль, из-под которой выглядывала нежно-коричневая кофта. Такого же цвета макси-юбка скрывала коричневые туфли на очень высоком каблуке. Шатенка обняла Беатрису, прижалась щекой к груди. Брюнетка небрежно кивнула: "Опять вывозила Кейт на пленэр". "Ах, Венди, мы прелестно поработали, не так ли? твой пейзаж удался как нельзя лучше. А я, наверное, все же бесталанна". "Не хнычь, - грубо заметила Венди. - Поменьше надо мечтать, поактивнее кистью двигать. И фантазия совсем у тебя нет фантазии!" "А что, эта брюнетка вовсе недурна", говорил, глядя на Венди, знаменитый комик Боб Хоуп. Как всегда, он находился в окружении поклонниц, которые завороженно глядели ему в рот, предвосхищали каждое его желание. "Извините, боб, - костлявая девица подала ему стакан джина с тоником, надула губы. - Говорят, это две самые бездарные художницы на всем земном шаре". "И к тому же лесбиянки!" - добавила дама средних лет, презрительно искривив рот.

"А что, в этом что-то есть!" - воскликнул комик, еще внимательнее разглядывая Венди и Кейт. "Фи, Боб Хоуп", - седая дама, увешанная бриллиантами, позеленела от негодования. "А что, это даже пикантно, капризно возразил комик. - Я хочу познакомиться с ними... поближе".

Уже в одиннадцатом часу Беатриса подвела к Раджану невысокого, плотного мужчину лет сорока пяти, подстриженного под бобрик. "Знакомьтесь, господа. Вам есть о чем поговорить". Она едва успела закончить фразу, как ее бесцеремонно увлек за собой Боб Хоуп. При этом он строил свои знаменитые хоуповские гримасы и жарко дышал ей в ухо: "А что, представьте меня, дорогая, этим двум милым лесбияночкам! мой эскорт взбунтовался. А сам я не могу. Джентльменский кодекс воспрещает". Збигнев Бжезинский, - бобрик качнулся к Раджану, от улыбки лицо под ним сморщилось в печеное яблоко, из которого странным наростом торчал белый нос. "Кукиш, один большой ехидный кукиш", - глядя на это лицо, внутренне усмехнулся Раджан и тоже представился. "Индепендент геральд"? - переспросил американец, и лицо его на секунду приняло какое-то хищное выражение. И тут же вновь собралось в улыбке: "Я, знаете ли, заведую кафедрой в Колумбийском университете..." "Как же, как же - кафедрой проблем коммунизма", - вежливо вставил Раджан. "Да, именно. Ученые нашей кафедры анализируют все заметные выступления мировой прессы по нашему профилю. Получается, заочно я с вами давно знаком". "И я - с вами. Вы - отец теории технотронной эры. Занимательно, хотя и... спорно". "А меня? Меня вы знаете, молодой человек?" - вальяжный баритон прозвучал откуда-то сзади. Раджан обернулся и увидел рядом с собой высокого, широкоплечего старика, одетого в модный спортивный костюм, лысого, румяного, с франтоватыми седыми усиками. "Джозеф Морсоу", похлопал старика по плечу Бжезинский.