Читать онлайн «Три любви Достоевского». Страница 22

Ее звали Аполлинария Прокофьевна Суслова, ей было 22 года, она слушала лекции в университете. Дочь Достоевского утверждает, что Аполлинария написала ее отцу "простое, наивное и поэтическое письмо - объяснение в любви... В нем видна была робкая молодая девушка, ослепленная гением великого писателя. Письмо это взволновало Достоевского: оно пришло как раз в тот момент, когда такое объяснение в любви было так ему необходимо".

{123} В том, что Аполлинария первая предложила свое сердце Достоевскому, нет ничего удивительного или неправдоподобного: во всех странах, во все времена юные девушки "обожают" известных писателей и артистов и делают им признания - письменно и устно. Правда, и по возрасту, и по складу характера Аполлинария как будто не могла принадлежать к секте восторженных поклонниц, да и предмет ее не был красивым тенором или задумчивым поэтом. Если она даже и написала Достоевскому письмо (а это было на нее похоже - сделать первый шаг), то значит в личности и творчестве писателя ее привлекли какие-то особые черты: либо они вызывали непосредственный отклик в ее воображении, либо она их угадывала.

Во всяком случае, Достоевский ей ответил, и они стали видеться - сперва в редакции журнала, затем в доме брата Михаила и, наконец, наедине. Аполлинария немного занималась литературой, и в сентябре 1861 г. во "Времени" появился ее рассказ "Покуда". Этот слабый и мало оригинальный очерк не отличался никаким художественными достоинствами: очевидно, редактор журнала имел особые основания содействовать дебюту и дальнейшему сотрудничеству своей молодой знакомой ("До свадьбы" - второй рассказ Сусловой - был напечатан в 3-ей книжке "Времени" за 1863 год). Аполлинария, по-видимому, произвела на Достоевского сильное впечатление, может быть, "ушибла" его, как впоследствии выражался В. Розанов - и не одной только наружностью: она в самом деле была человеком незаурядным.

Конечно, Достоевский прежде всего должен был почувствовать очарование ее красоты и молодости. Он был на 20 лет старше ее, и его всегда тянуло к очень молодым женщинам. Во всех его романах - героини очень юные и любят их пожилые мужчины.

Этой темой открылась его литературная деятельность: в "Бедных {124} людях" Макар Девушкин почти вдвое старше Варвары. Впоследствии Достоевский неоднократно описывал всевозможные вариации влюбленности зрелого или старого человека в молодую девушку. Иногда это была хорошая горячая любовь (полковник Ростанев и гувернантка в "Селе Степанчиково"), иногда прихоть выжившего из ума развратника (князь в "Дядюшкином сне") или позднее желание сластолюбца (старик Карамазов и Грушенька).

От Свидригайлова с его страстью к Дуне, до Версилова с его двойственной любовью к Катерине Николаевне, Достоевский постоянно возвращался к мотиву любовных отношений между мужчиной и женщиной со значительной разницей в возрасте. Марья Димитриевна была лишь на четыре года моложе его, и весьма возможно, что именно после брака с нею он, по контрасту, испытывал особенное тяготение к молодости. Свои сексуальные фантазии Достоевский всегда переносил, "объективировал", на молодых девушек. Независимо от того, насколько справедливо предположение, будто и сам он знал подобные соблазны, он отлично понимал и описывал (Свидригайлов, Ставрогин) физическую страсть зрелого мужчины к подросткам и двенадцатилетним девочкам.

Аполлинария была очень хороша собою, в каждом ее движении сквозила та неуловимая, раздражительная сила, которую американцы называют "призывом пола", а французы "обещанием счастья". В том, что плотское притяжение было основой интереса Достоевского к Аполлинарии, сомневаться не приходится. Она сразу возбудила в нем желание - неизменно нараставшее и перешедшее в телесную страсть.

Но эта эротическая сторона их отношений тотчас же была подкреплена и осложнена эмоциями другого порядка.

Аполлинария была девушкой из народа, в ней {125} проявлялась мужицкая стойкость и закал, ее происхождение делало ее необычайно типичной, русской, и это очень притягивало Достоевского, с его националистическими и народническими мечтаниями, которые именно в эти годы все более и более развивались в нем. До сих пор ему приходилось по преимуществу встречать женщин из дворянской или чиновной среды.

Отец Аполлинарии, Прокофий Суслов, из села Панино, Нижегородской губернии, был крепостным графов Шереметьевых. Ему удалось внести выкуп за себя и за семью и выйти на волю. Он поступил на службу к своим прежним господам. Умный, энергичный волжанин быстро пошел вверх и еще до освобождения крестьян сделался управляющим имениями и делами Шереметьевых. В шестидесятых годах он переехал в Петербург, стал зажиточным купцом, а потом и собственником фабрики в Иваново-Вознесенске. Детям - двум дочерям и сыну он дал отличное воспитание, возможно, что на средства, специально для этого отпущенные графом Шереметьевым (об этом есть указания в Архивах Третьего Отделения).

Дочери сперва учились в Москве, в частном пансионе госпожи Генникау, где главное внимание обращали на языки и манеры. Затем обе сестры решили получить высшее образование: Аполлинария поступила в Петербургский университет, а Надежда, бывшая на три года моложе, в Военно-Хирургическую Академию.

Аполлинария была представительницей нового поколения: в ее словах и поведении Достоевского привлекала, а порою и ужасала психология молодежи, выросшей, когда он прозябал в Сибири. Встречаясь с сестрами Сусловыми и их друзьями, он вошел в соприкосновение с теми нигилистически настроенными юношами и девушками, которых он не мог принять идеологически; он отвергал и опровергал их воззрения иконокластов и атеистов, он полемизировал с ними в {126} романах и статьях, но он не мог оторваться от них, и было что-то болезненное в том, как они завладевали его воображением. Здесь опять-таки проявилась его эмоциональная раздвоенность: он любил тех, кого должен был ненавидеть, и всего ближе ему были те самые революционеры, которых он разоблачал и бичевал. Они привлекали его внутренним огнем, горевшим в их речах, бессознательным идеализмом, сквозившим в их якобы цинических словах и нравах. В них дышал задор и пыл сильных, ищущих и растущих натур.

Это он особенно угадывал в Аполлинарии. Освободительные идеи века, подчеркивание свободы личности от всяких уз - семейных, нравственных, общественных - нашли в ней горячее признание, потому что они соответствовали ее индивидуальности. В Аполлинарии был сильно развит тот самый максимализм во взглядах, чувствах, требованиях к окружающим, - который Достоевский так хорошо понимал, постоянно изображал в своих героях и считал исконной чертой русского характера. В Аполлинарии сочетались воля и идеализм. Она могла идти до конца в том, что считала правильным, пренебрегая условностями и удобствами, - и в то же время в ней жила наивная мечта о совершенстве, порывы страстной, почти экзальтированной натуры. Внешне она была медлительна, сдержанна, жесты ее были скупы, почти ленивы, она часто казалась апатичной, томной, - но внутри всё у нее волновалось и кипело. Она была независима, умна и бесконечно горда и самолюбива. Вероятно, на почве гордости и самостоятельности, доходившей до эгоцентричности, и разыгрался конфликт, в конце концов, разрушивший ее любовь к Достоевскому.

Судя по разным указаниям в ее дневнике и письмах, она "ждала" до 23-х лет. Иными словами Достоевский был ее первым мужчиной. Он был также и ее первой сильной привязанностью. Она потом {127} рассказывала заграницей мало знавшим ее людям, что до 23-х лет никого не любила, и что ее первая любовь была отдана сорокалетнему человеку: на внешность и возраст она внимания не обращала.

Аполлинария, как всё окружение Достоевского, о котором писал Страхов, не видела ничего дурного в свободе тела, и если она оставалась девушкой до знакомства с Достоевским, то причиной этому были не моральные запреты, а отсутствие того, кого она могла бы полюбить. А раз она полюбила, никакого вопроса о физическом сближении для нее не существовало: оно в ее глазах было нормально и естественно, и она отдалась, "не спрашивая, не рассчитывая".

По всей вероятности, окончательное сближение между ней и Достоевским произошло после его возвращения из заграницы, осенью 1862 года. В начале 1863 года они уже были любовниками.

Достоевский, конечно, не строил себе никаких иллюзий насчет своей чисто мужской привлекательности. Дон Жуанские замашки ему были чужды, и ему стоило поглядеть на себя в зеркало, чтобы тотчас же придти к заключению: не своей внешностью мог он завоевать сердце молодой девушки. Вот как описывает его одна современница:

"Это был очень бледный, землистой, болезненной бледностью, не молодой, очень усталый или больной человек, с мрачным измученным лицом, покрытым, как сеткой, какими-то необыкновенно выразительными тенями от напряженно сдержанного движения мускулов. Как будто каждый мускул на этом лице со впалыми щеками и широким возвышенным лбом, одухотворен был чувством и мыслью. И эти чувства и мысли просились наружу, но их не пускала железная воля этого тщедушного и плотного в то же время, с широкими плечами, тихого и угрюмого человека. Он был точно замкнут на ключ: никаких движений, ни одного жеста, только тонкие бескровные губы нервно подергивались, когда он говорил. А общее впечатление с первого взгляда {128} почему-то напоминало мне солдата из "разжалованных", каких мне не раз приходилось видеть в детстве, - вообще напоминало тюрьму и больницу".