Читать онлайн «Том 26. Статьи, речи, приветствия 1931-1933». Страница 10

Гораздо с большим правом, чем раньше, можно и следует говорить о текущей литературе Союза Советов как о работе коллективной. И никогда ещё писатель не был так интересен, так близок массе читателей, как близок, интересен он в наши дни, у нас, в Союзе Советов, никогда он не ценился так высоко грамотной массой, и эта оценка — естественна, потому что масса видит, как она сама создаёт писателей и как отражается она в их книгах.

Разумеется, на темы «старого мира» писать легче не только потому, что они «отстоялись», что их легче формовать словами и образами, но и потому ещё, что они внутренне ближе и милей некоторым писателям, особенно тем из них, которые, имея о прошлом не очень ясное представление, ошибочно думают, что жить в прошлом было спокойнее, радостней, легче.

Следует отметить, что крупнейшие наши литераторы хотят учиться и усердно учатся. Но всё-таки для нас, художников слова, пора решить основной и очень простой вопрос:

«Совместимо ли для нас «служение искусству» с честной службой революции? Возможна ли для нас нейтральная позиция в битве классов, из коих один, отмирая, насильственно, бесчеловечно и бессмысленно пытается удержать за собой привычные ему командные высоты, а другой, всевластно идя на смену первому, растёт и работает как сила, ещё не испытавшая своих творческих способностей, как единственная сила, способная создать всемирное возрождение человечества?»

Возможно, что будет поставлен вопрос: «Итак — необходимо принести себя в жертву революционным требованиям эпохи?» Поставленный в такой форме, это — смешной вопрос. Но всё-таки я отвечу на него утвердительно: да, необходимо перевоспитать себя так, чтоб служба социальной революции была личным делом каждой честной единицы, чтоб эта служба давала личности наслаждение. «Есть наслаждение в бою!»

И не следует, безвольно подчиняясь уколам самолюбия, вести себя так, чтоб люди упрощённой и торопливой мысли имели право думать, что талантливые люди способны приносить себя в жертву только тёмным внушениям старого мира.

Я должен отметить факты и моменты, которые несколько смущают, пугают, даже нередко оскорбляют литераторов и, отталкивая их от действительности, заставляют кричать.

В старое время на ярмарках была весьма популярна проба силы на «голове турка». Вырезанная из корневища и грубо раскрашенная, голова эта помещалась на тугой пружине в полой железной тумбе; люди, которым хотелось показать свою силу, били по этой голове деревянной колотушкой, от ударов голова, сжимая пружину, оседала, а циферблат сзади её показывал силу удара в цифрах. В этой пробе силы много значило уменье нанести удар, и обычно победителями оказывались не самые сильные люди, а — молотобойцы.

Критики и рецензенты весьма часто относятся к литератору, как силачи к деревянной голове турка. Я не стану рассказывать печальные и грубые анекдоты о пробе критиками силы слова на головах литераторов, я не хочу давать врагам нашим возможность лишний раз поглумиться над нами, подчеркнуть грубость критики, её некультурность и — нередко — малограмотность. Весьма возможно, что наши критики — люди идеологически отлично вооружённые, но, видимо, что-то мешает им изложить с предельной ясностью и простотой учение диалектического материализма в его применении к вопросам искусства. Орудуя цитатами из Маркса, Энгельса, Плеханова, Ленина, они обычно затемняют смысл этих цитат огромным количеством крайне серых слов. Требования, предъявляемые ими к литературе и литераторам, не отличаются должной определённостью. Часто бывает так, что критики одной и той же идеологической линии предъявляют писателю совершенно различные требования. Противоречие между критиками — обычное явление, и здесь хуже всего то, что противоречия растут и развиваются на почве отношения критиков к самому главному — к методу познания явлений жизни. Обычно критические статьи сводятся к порицанию, а не к воспитанию автора, и речь в них ведётся не о методе организации опыта, а о политической физиономии писателя. Но политические взгляды будут пришиты молодому автору извне, усвоены механически, повиснут в воздухе, если опыт автора не организован методологически, если его эмоции не гармонируют с его интеллектом. Добролюбов, Чернышевский, Плеханов воспитывали писателя, — тон и приёмы нашей критики позволяют сомневаться в силе и убедительности её педагогических приёмов.

Так же, как у литераторов, у критиков слишком сильно развиты индивидуалистические настроения, цеховые и групповые интересы, и часто видишь, что эти интересы отстоят довольно далеко от серьёзнейших вопросов литературы как одной из областей культурно-революционной работы, возможно, что благодаря именно этому отдалению от живого революционного дела у нас и происходят казусы, которые не должны бы иметь места в нашей действительности. Междоусобная брань занимает у критиков так много сил и времени, что, когда в их среде появляется ересиарх, они долгое время не замечают его и лишь тогда, когда он договорится «до чёртиков», начинают кричать: «Бей!» Еретика бьют, ученики его приносят публичные покаяния в своём увлечении ересью, а он, маленький, от многочисленных ударов пухнет, разбухает и расширяется до размеров «мученика за идею». Меньше всего наша критика должна бы заниматься именно фабрикацией мучеников, а ведь сколько уже развелось их и сколько опубликовано покаяний во грехе увлечения ересями! Нередко бывает, что у еретика никаких «идей» вовсе нет, а живёт он построениями и желанием «угодить начальству».

Другой случай: некий профессор Фатов, литературовед и критик, на протяжении нескольких лет невозбранно возводил посредственных писателей на высоту классиков. Серьёзная критика не обращала внимания на его деятельность, едва ли полезную для молодёжи, которой он читает свои лекции. Сейчас он сообщает, что «в последние месяцы понял некоторые свои ошибки». Жаль, что он понял не все ошибки! Перестал ли он издавать свои книжки, наполненные ошибками? Нет, не перестал. Так как того, «что написано пером — не вырубишь топором», стало быть, ошибки профессора остались и действуют среди молодёжи, и в этом случае критика вовсе не «стоит на страже» интересов молодого поколения литераторов. Читают критики торопливо и, читая, думают, кажется, только о том, что и как возразить автору, за что «покрыть» его. Это я называю цеховым отношением к делу и совершенно уверен: такое отношение, создавая обиды, раздражая литераторов, играет роль «песка в машине».

Культурно-воспитательное значение художественной литературы, её роль как спутницы истории, её критическое отношение к современному ей быту — нашей критикой недооценивается, хотя мы ежедневно говорим и пишем о классовой начинке романа, повести, драмы. Говорим и пишем много, но — ничего о том, посредством каких технических приёмов можно и необходимо ввести в текущую литературу хотя бы отдельные куски — частные синтезы — грандиозной действительности нашей. Мало того — когда на собрании литераторов, о котором упоминалось, один из присутствующих справедливо заявил, что живопись наша отражает действительность фотографически, ущемлённо, мёртво, в ответ ему раздался голос: «Это — неправда!» Нет, это правда. И живопись и литература — за малыми исключениями, которые пока ещё имеют характер только удачных попыток, — при наличии неоспоримых талантов, всё же явно не в силах дать синтетический охват наиболее характерных явлений нашей действительности, творцом и героем которой является коллективный труд существ, действующих в состоянии предельного напряжения творческих сил. Действительность — монументальна, она давно уже достойна широких полотен, широких обобщений в образах; наша критика должна поставить перед собой вопрос: чем она может помочь литератору, и может ли современный литератор при той технике, при тех приёмах, которыми он обладает, — может ли он дать эти обобщения, эти синтезы? Не следует ли поискать возможности объединения реализма и романтизма в нечто третье, способное изображать героическую современность более яркими красками, говорить о ней более высоким и достойным её тоном?

Труд, всё разрешающий труд, который, даже действуя подневольно на бессмысленного поглотителя живой человеческой силы, всегда давал ключи ко всем тайнам жизни, а ныне у нас не только возрождает, а превышает старинную легенду о подвигах Геркулеса и богоборца Прометея, — вот он, подлинный герой нашей действительности! Даже в «религиозном» творчестве трудового народа, и творчестве, которое в своё время имело характер чисто художественный, — даже и здесь труд сказал своё слово, — боги трудового народа не что иное, как идеальные работники, мастера своего дела: Вулкан и Тор — кузнецы, Геба, Фрейя — отличные стряпухи, Диана — удачливая охотница, Вейнемейнен — музыкант и т. д.