Читать онлайн «Киж». Страница 20

- Андрей Болконский! - вырвалось у Филина, и капитан усмехнулся не без удовольствия. - А может - Долохов?

- Я бы вообще не брал пленных, - тихо подсказал Свербицкий. - Они захватили мое отечество, они разорили мой дом, они ежеминутно оскорбляют лично меня. Ежели вы увидите на улице бешеную собаку, вы ее уничтожите, не так ли?

- Браво! - Филин развел ладони для аплодисментов, но так и не свел их в хлопке, поскольку до него дошло, кого именно Свербицкий собирается уничтожить, как бешеную собаку, - и отнюдь не в переносном смысле.

- Господа, попрошу следовать за мной. Все готово, и прощальный ужин начнется с минуты на минуту.

Притихшие узники в своих нелепых маскарадных одеяниях, словно первоклас-сники перед волнующим выступлением на утреннике, гуськом двинулись за капитаном, как за строгим добрым учителем.

- Вы что же, успели...- начал было шедший за капитаном Глеб Филин, но в момент произнесения этих слов офицер обернулся.

- Я, как видите, успел...

При этом узник и страж столкнулись и автоматически обхватили друг друга руками, на мгновение оказавшись лицом к лицу. Это могло быть исходным положением начала жестокой борьбы не на жизнь, а на смерть, а могло быть объятием двух соскучившихся друзей. Сердце болезненно метнулось в груди Филина, словно птица, заметившая приоткрытую дверь клетки, прянувшая на волю, но больно ударившаяся о прутья. Перед ним было милое лицо доброго, деликатного человека, просто обреченного стать его другом в нормальных человеческих условиях. Что их, собственно, разделяло? Профессия? Случайный выбор учебного заведения после окончания школы? Симпатии при выборе литературных героев, когда в детстве закладывались личные идеалы? Ведь в пятом классе Филин так же бредил двенадцатым годом, как теперь Свербицкий.

- Нам на второй этаж, - дрогнувшим голосом пробормотал капитан, который почувствовал нечто сходное, и мягко отстранил от себя обозревателя.

Позвякивая шпорами, Свербицкий поднялся скрипучей деревянной лестницей на второй этаж, и смирные пленники последовали за ним, мимо застекленных пыльных шкапов библиотеки, забитых старыми, ветхими разноязычными томами с тускло-бронзовыми надписями на обмахрившихся корешках, в светлый и просторный зал гостиной.

Комната, где предполагалось провести этот вечер прощания с жизнью, служила для музейных демонстраций и с высоконаучной точностью воссоздавала ту обстановку, которая могла царить во дворце Долотова в конце ХVIII начале XIX столетия. Слева стоял старинный черный рояль, заменивший оригинальные долотовские клавикорды с целью проведения тематических музыкальных вечеров "Долотовские среды", практикуемых экс-директором Финистом вплоть до его низвержения. В дальнем углу под застекленными гравюрами в черных лакированных рамках стояла и подлинная действующая фисгармония долотовской эпохи, из которой особо почетные гости (в основном иностранцы) при желании имели право извлечь несколько сипловатых ватных звуков, подкачивая воздух узорчатой бронзовой педалью. Никаких шкафов, этажерок и полок, привычных для современного интерьера, здесь не было и в помине. В правом углу стояло одно-единственное черное кресло с прямой спинкой, шишками и узкими прямыми подлокотниками - очень неудобное даже на вид, и рядом с ним - массивное ореховое бюро с бесчисленным множеством ящичков. Стоя, непременно стоя, Евграф Тимофеевич исписывал за ним страницу за страницей, создавая свой капитальный труд, так и оставшийся недооцененным поверхностными потомками.

Даже с точки зрения нынешнего коммерсанта средней руки жилище Долотова (весьма состоятельного помещика) поражало своей экономностью и простотой, если не бедностью. В изобилии, даже в избытке здесь были только картины. Портреты, пейзажи и гравюры занимали почти каждый сантиметр поверхности стен и выполнены были явно не рукой военного любителя.

Гости стали рассаживаться за длинный стол, установленный в центре Светлицы и уже сервированный настоящими (или почти настоящими) старинными приборами. Нависло то самое напряженное молчание, во время которого, по мнению одних, тихий ангел пролетает, а по предубеждению других, рождается очередной милиционер. И в этот момент гостиную осветило легкое и радостное явление хозяйки дома - Глафиры Игрицкой в одном из ее бесчисленных воплощений.

- Дамы и господа, прошу простить за небольшое опоздание. Подготовка стола и туалета в военно-полевых условиях потребовала от меня нечеловеческих усилий!

Голос Глафиры звенел сдержанной радостью тетивы, предвкушающей счастье выпущенной стрелы. Актриса была восхитительна в бальном платье, с длинным шлейфом и открытой грудью, с высокой прической и прихотливо завитым локоном, ниспадающим до правого плеча. Казалось, все ее существо говорило: я прекрасна и могу принадлежать всему миру, не растеряв ни капли себя. Я ничья именно потому, что принадлежу вам всем.

При мысли о том, что всего несколько часов назад эта восхитительная, недосягаемая женщина стонала и изгибалась в его объятиях, у Бедина перехватило дыхание.

- Наташа Ростова! Анна Каренина! Элен! - наперебой загалдели гости, но вместо ответа Глафира игриво помахала веером перед своим лицом и сделала реверанс.

- Актриса Глафира Игрицкая, к вашим услугам!

- Браво! - Не сговариваясь, семь военнопленных и капитан Свербицкий разразились аплодисментами.

- К сожалению, в таких условиях мы с Николаем не в состоянии держать прислугу, - продолжала Глафира. - Поэтому прислуживать сегодня буду я сама.

- Вы, в таком виде? - Бедин вскочил с места, в порыве своего благородства готовый даже на роль лакея, но его опередила лейтенант Соколова.

Едва прикрытая золотистой соломкой, эта легконогая нимфа выпорхнула из-за стола и обняла бывшую подругу за талию.

- Нет уж, дорогая, позволь сегодня это делать мне. В ночных клубах гостям иногда прислуживают полуобнаженные девушки.

- Тогда, может быть, ты не откажешься станцевать для нас, как в ночном клубе?

- Может быть!

Красавицы рассмеялись и поцеловались в губы, прекрасно понимая, какое волнующее зрелище представляют сейчас для мужчин: голая гибкая дикарка и изысканная светская красавица с обнаженной грудью.

- Что ж, в таком случае, позвольте представиться, - как было условлено, взял слово Бедин. - Робин Гуд из Шервудского леса, Великобритания. Благородный разбойник, меткий стрелок, защитник всех обездоленных.

- Вы действительно метко стреляете? - Глафира лукаво посмотрела на обозревателя поверх веера и мило покраснела.

- Три поросенка: Ниф-Ниф, Нуф-Нуф и этот, как его...

- Наф-Наф, - хрипловато напомнил худой археолог, борода которого топорщилась из-под раскрашенной розовой маски, а очки были надеты прямо на рыло, при этом он привстал из-за стола и повалил рукавом фужер с фруктовым напитком.

- Я злой и страшный серый... - завел было наряженный волком майор Плещеев, буквально лопающийся от избытка артистизма, но Бедин остановил его повелительным жестом.

- Все-таки по порядку. Я попрошу вас, капитан Мясищев.

Костлявый, сутулый капитан, весь костюм которого состоял из очков и просторных несвежих алых трусов в зеленый горох, поднялся, сипло откашлялся в кулак и низким голосом, не поднимая глаз, промямлил.

- Мы с моей гражданской невестой лейтенантом Соколовой представляем, собственно, Адама и Еву, изгнанных из рая, так что, собственно, я Адам.

- Разве костюм Адама состоял из трусов? - провокационно заметила Глафира и опустила глаза.

- Вы, безусловно, правы. - Иванов-Мясищев наклонился так низко, словно пытался обнюхать стол. - Но если позволите, я останусь без трусов позднее, при исполнении эротической миниатюры. Во время этого пластического номера моя невеста также сбросит с себя остатки одежды.

- Ну, как прикажете. И наконец... - Бедин перевел взгляд на капитана Свербицкого, который во главе стола разбирал принесенные Глафирой бумаги.

- Как вы уже, наверное, догадались, я представляю образ моего любимого литературного персонажа, героя, который оказал решающее влияние на всю мою жизнь и выбор профессии военного, - объявил Свербицкий. - Конечно же, я имею в виду князя Андрея Болконского.

После слов этого благородного человека, представляющего личность еще более благородную, гости еще раз захлопали в ладоши. И тут на помощь партизану пришла Глафира Николаевна.

- Сейчас, уважаемые гости, я предлагаю отведать нашего скромного угощения, приготовленного не без труда. Просим, вы уж не обессудьте, сделать поправку на военное время. А затем уважаемый капитан Свербицкий, то бишь князь Болконский, прочитает нам отрывок из своей поэмы...

- Из своей повести, - поправил капитан. - Я прочитаю вам отрывок из своей автобиографической повести, которая служит как бы логическим продолжением незаконченных "Записок русского партизана" Евграфа Тимофеевича Долотова. Только действие, как вы сами понимаете, перенесено из 1812 года в современную эпоху. Главный герой повести - честный русский офицер, в одиночку бросающий вызов кровожадному врагу, захватившему его любимое отечество.