Читать онлайн «Век Свободы не слыхать». Страница 20

На таможне я уверенно направился к "зеленому" коридору". Совсем юный страж "свободного экономического пространства", узрев меня с объемистым "сидором", тут же спросил: "Валюта есть?" Я ткнул пальцем в нужную графу декларации. Тот оживился: "Покажите!" Я достал несколько долларовых "косарей" (всей налички было порядка шести "кусков") и показал ему, добавив, что все остальные "хрусты" точно такие же. "Покажите все!" Мне вполне хватило до этого "содержательной беседы" с пограничниками, поэтому я, уже по-настоящему выходя из себя, сказал, что все остальное предъявлю в присутствии начальника таможни "Шереметьево-2", назвав имя, фамилию, отчество, а также номера служебного и домашнего телефонов данного лица. Услышав это, другой таможенник, видимо, поумнее или поопытнее первого, велел мне побыстрее проходить и не блокировать "зеленый коридор". Надо сказать, что во все мои последующие командировки в Россию погранконтроль и таможню я проходил гладко и без заминки, порой даже через дипкоридор.

Я выплеснулся в зал ожидания. Со всех сторон сразу понеслись заманчивые предложения с кавказским акцентом: "Бырат, Масква дэшэво давэзу!", "Дарагой, далэко эхат, тачка нужин?" Никак не реагируя на весь этот навязчивый извозный сервис либо же огрызаясь на далеко не литературном английском, я прошел в глубь зала и, конечно, того, кто должен был меня встречать, не увидел. Ведь в лицо-то мы, получается, друг друга и не знаем. "Все, картина Репина "Приплыли"... Я в запарке фрайернулся настолько, что забыл обменяться "особыми приметами",- мелькнула запоздалая трезвая мысль (сказал, правда, про наколки на левой руке, да вот только в России это не такая уж и особая примета). "Ладно,- подумал я чуть погодя и не особенно впадая в панику,- можно еще позвонить в бюро РС, или на худой конец (вот только чей?) воспользоваться "кавказским извозом". Еще раз пристально присмотревшись к наводняющей "Шереметьево-2" публике, я увидел слегка рыжеватого, уже начинающего заметно лысеть человека среднего роста, в остальном ничем особым не примечательного. Человек этот тоже пристально оглядывал зал. "Может, это и есть Володя Пластун,- прикинул я,- тем более что и стоит он возле окошка, где по внутренней трансляции дают объявления для прибывающих. А, была не была, спрошу!"

Я подошел к нему:

- Владимир Никитич?

- Да, а вы Валерий? Ну именно таким я вас себе и представлял.

Володя сказал мне, что несколько раз просил объявить для меня место своего нахождения. Я, в свою очередь, объяснил причину почти часовой задержки.

- Все ясно,- сказал Владимир Никитич,- твою фамилию, видимо, не успели убрать из "черного списка", поэтому и вышла некоторая неразбериха.

Мы вышли из здания аэропорта и после представления меня человеку за рулем (впоследствии один из постоянных московских авторов "Сигнала", подполковник запаса Михаил Елистратов) и еще одному пассажиру в салоне "Жигулей" (хозяину квартиры на Ленинском проспекте, где мне предстояло жить) поехали в направлении Москвы. "Шестерка" принадлежала Володе. "Это,сказал мне Пластун,- единственное, что я приобрел за несколько лет службы "за речкой".

Чуть отъехав от Шереметьева, остановились. Володя достал бутылку коньяка, стаканы и плеснул на троих помалу. "За встречу на родной земле!" Мы выпили, и тут я как то сразу почувствовал, что впредь никогда не буду испытывать "жажду" в России. Забота была одна - только бы не спиться. Но этого, слава богу, не случилось. Как правильно заметил Владимир Никитич, а до него и Веничка Ерофеев, русский человек должен знать, когда выпивает: "с кем, где, когда, что и сколько". По второй накатили за знакомство. На "третий", выйдя из машины, по традиции выпили молча и стоя.

ПО СТРАНИЦАМ ПРОГРАММЫ "СИГНАЛ"

О своем заочном знакомстве с Владимиром Никитичем я рассказал в предыдущей главе книги. Теперь же хочу дать несколько фактов из биографии этого человека. По профессии Володя ученый-востоковед. Более 12 лет он провел на Востоке - в Иране, в Индии и в Афганистане. Имел ли он отношение к советской разведке? Имел, числился в действующем резерве ПГУ КГБ. Но на все вопросы неизменно отвечал, что к данной организации он никакого отношения не имеет, а вся его действительная военная служба сводилась к срочной на флоте. Преподавал одно время язык фарси в Высшей школе КГБ. "Может, за это и присвоили генерал-лейтенанта?" - иногда как бы невзначай проговаривался Володя. (Хотя некоторые знакомые офицеры КГБ, заслышав про пластуноское "генеральство", скептически усмехались.) Но как бы там ни было, а на момент известной операции "Шторм 333", поменявшей в декабре 79-го власть в Афганистане, Владимир Пластун был 2-м секретарем советского посольства в Кабуле. Потом он не единожды возвращался в Афган под "крышей" армейского ГлавПУ или с удостоверением спецкорреспондента "Правды" в кармане, уже после вывода наших войск. Его блестящие материалы по афганской войне и по таджикско-афганскому узлу новейшего времени, я думаю, запомнились многим. Удивил он меня и обилием афганских орденов и медалей, при почти что полном отсутствии наград советских. (Я насчитал их 17.) А более всего - своим отношением к афганцам. Владимир Никитович никогда не считал наше присутствие в Афганистане "ошибкой". В его понимании "ошибка" была не в желании оказать военную помощь соседней с нами стране и ее народу, а в том, как эта помощь была осуществлена. В конечном итоге, волей наших нерадивых политиков, мы их предали, бросили на произвол судьбы. Не раз я слышал от него эту фразу, с которой трудно было не согласиться.

Несмотря на свое высокое положение в советском прошлом, Владимир Никитович жил очень скромно. Главной ценностью в жизни он считал и считает книги и свою научную работу (научное наследие Владимира Пластуна поистине огромно, но издание его трудов по исламскому Востоку также требует и немалых денежных средств, хотя книгу о Наджибулле он все же смог издать в соавторстве с Владимиром Андриановым.)

Последний раз мы очно виделись осенью 98-го, а в 2000 году Владимир Пластун перебрался жить в Новосибирск, где получил место в Институте истории и этнографии. Мы время от времени созваниваемся и переписываемся, обмениваемся информацией, вспоминаем о прошлом. Владимир Никитович был и навсегда останется в моей жизни тем человеком, который оказал существенное влияние на развитие моего нынешнего отношения к прошлому и настоящему Афганистана. Я многому у него научился и считаю за честь назвать себя его учеником. (Чуть не сказал "студентом". На фарси - это "талиб".)

Володя познакомил меня со многими замечательными людьми из своего окружения. Об одном из них, генерале КГБ Викторе Спольникове, он и рассказывает.

Владимир Пластун

Жизнь и смерть генерала Виктора Спольникова

"Смерть разведчика" - так была озаглавлена крохотная заметка, скорее даже некролог, опубликованный в одной из московских газет и посвященный генерал-майору Виктору Спольникову. Я хорошо его знал. Мы с Виктором Николаевичем работали в одни и те же годы в Иране и в Афганистане. Я никакого отношения к разведке не имел и не имею, за исключением нескольких лет преподавания на полставки в Высшей школе КГБ в области подготовки оперативных кадров для работы в Афганистане в восьмидесятые годы. Даже я тогда не знал, что Виктор Спольников - разведчик.

Обаятельный и довольно общительный человек. И в то же время, как это ни парадоксально, сдержанный и замкнутый. С ним можно было посидеть, поговорить по душам и выпить, причем немало, но он всегда оставался трезвым, оставался разведчиком. Не киношным, а настоящим.

В феврале 1994 года я был в Тегеране на научном семинаре по приглашению иранского правительства. В перерывах между заседаниями бродил по знакомому городу и совершенно случайно встретился с полицейским на углу улиц Фирдоуси и Надыри. Он, довольно пожилой человек, остался служить новому исламскому режиму, но помнит старые монархические времена. И что странно, помнит случай совершенно невероятнейший, когда кто-то из советских разорвал на себе рубаху и кинулся в подъезд дома именно на этом углу.

Было это в середине шестидесятых годов. Виктор Спольников, к тому времени прочно сидел под "крышей" нашего посольства в Тегеране. Надо было из этого дома, вернее из квартиры, вынести документы и микропленки одного из работавших на комитет иранских генералов в отставке. Дом был уже окружен "саваковцами" - агентами шахской тайной полиции. Вроде бы все выглядело безнадежным. Вышколенные инструкторами ЦРУ США, агенты САВАК были неплохими специалистами, однако Спольников тоже знал свое дело. Как рассказал мне тот полицейский и как впоследствии подтвердили товарищи Спольникова по работе, он пошел по-русски, на "ура". Подойдя к подъезду дома, где, забаррикадировавшись в ожидании неминуемого ареста, сидел тот самый генерал, Виктор рванул на себе рубашку до пупа и ринулся по лестнице в его квартиру. Саваковцы опешили. Предпринять они ничего не успели. Зато Виктор успел сделать все, что нужно: документы и микропленки вынес, передал тут же одному из своих и, прикидываясь пьяным, объяснил саваковцам, что приходил к знакомому, но попал не туда. Одна деталь: почему саваковцы были так ошеломлены? Дело в том, что Виктор Спольников был татуирован по всем правилам нашего послевоенного времени. На груди от одного плеча до другого - изображение орла с распростертыми крыльями и с грудастой обнаженной женщиной в когтях. Именно это на время и ошеломило агентов САВАК, когда он обнажил свой мощный торс.