Читать онлайн «Русские мужики рассказывают». Страница 21

Так мать описала этот эпизод для малолетнего сына. Но в официальной советской печати пожар в коммуне Л.Н.Толстого описан был совсем по-другому. Оказывается, что члены Новоиерусалимской коммуны "как истые толстовцы, не хотели признавать распоряжений советской власти и всячески старались среди окружающего населения показать насильни-ческий" характер советской власти... Московский губисполком, приняв во внимание антисоветский состав и характер деятельности членов сельскохозяйственной коммуны имени Л.Толстого, постановил ликвидировать эту коммуну как не отвечающую и противодейст-вующую целям и задачам партии в деле коллективизации сельского хозяйства. В ответ на это постановление 30 апреля 1929 года кто-то поджег здания и постройки коммуны. Никто из собравшихся уходить толстовцев не хотел тушить пожара. Все эти факты говорят о том, что в лице сектантских колхозов мы... имеем очень часто кулацкие контрреволюционные гнезда, кулацкие опорные пункты" (Ф Путинцев. Кабальное братство сектантов. М., 1931, стр.116.).

Толстовцы-крестьяне не были единственными гонимыми в те годы. В конце 20-х годов Сталин начал настоящую истребительную войну против независимых земледельцев ("единоличников"), против ненавистной и пугающей большевиков крестьянской свободы. Подробности этой войны, которая обошлась крестьянам России в миллионы жертв и принесла разорение советскому сельскому хозяйству, стали известны в подробностях лишь недавно, после появления книг Александра Солженицына и Василия Гроссмана ("Все течет..."). В разное время на Запад проникали вести об отдельных вызванных коллективизацией бунтах. Но совсем мало известно о той нравственной обороне в духе Льва Толстого, которую много лет держали в СССР не только толстовцы, но и десятки, сотни тысяч религиозных крестьян-сектантов. Наиболее активными в своей борьбе за независимость против колхозов, оказались украинские малеванцы, а также духоборы и молокане, то есть как раз те секты, которые еще до революции испытали глубокое влияние толстовцев и которые сохранили наиболее прочные, опять-таки толстовские по своей сути убеждения(Документы об этой драматической многолетней борьбе сохранил в своем архиве В.Г.Чертков. Архив его ныне находится в библиотеке им Ленина в Москве.).

Из бумаг Черткова видно, что уже осенью 1929 года 10000 крестьян-духоборов и 5000 крестьян-молокан обратились во ВЦИК СССР с просьбой разрешить им эмигрировать из Советского Союза. Подобные же заявления крестьяне-сектанты подавали в Москву в марте 1930 года, в январе 1931. На все свои заявления получали они категорические отказы. Выпустить за границу такую массу свидетелей "советского образа жизни" Сталин конечно не хотел. Между тем, у молокан и духоборов, населявших главным образом Сальский округ Северо-Кавказского края, было достаточно резонов, чтобы покинуть страну. При образовании очередного совхоза "Гигант" у единоличников-сектантов отрезали половину земли, на которой они вели свое животноводческое и зерновое хозяйство. Но главная причина была даже не в этом, а в том, что крестьяне-сектанты не желали итти в колхозы. "Так как мы... живем общиной-коммуной и все имущество у нас - общее, то, значит, у нас уже есть колхоз, - резонно писали крестьяне-духоборы и добавляли: - Но в предлагаемый нам колхоз мы не можем войти потому, что мы люди религиозные и любим трудиться с мыслью о Боге и молитвой на устах..." (Заявление от 18 марта 1931 года. Архив В.Г.Черткова.) Молокане повторяли в своих заявлениях то же самое, но с маленькой оговоркой: "Мы не можем пойти в предлагаемые нам государственные колхозы и совхозы" (Заявление от 22 февраля 1931 года. Там же.). В этом словечке и таилась главная разница между коммунами, в которых жили крестьяне толстовцы, духоборы и молокане со своими единомышленниками и своим собственным укладом и колхозами, единственное назна-чение которых в том и состояло, чтобы кормить государство и подчиняться государственному чиновнику. Вместо единения людей, близких духовно, большевики требовали создания хозяйственных организаций, построенных не на личных отношениях сочленов, а на строгом подчинении младших старшим. Колхозы должны были повторить в своей структуре (и повторили!) советскую государственную пирамиду, где секретарь районного комитета партии бесконтрольно командовал через председателей колхозов тысячами рядовых тружеников, награждая по личному усмотрению и наказывая по усмотрению же. Такая система "обязате-льной несвободы" была в корне чужда вольным коммунарам-сектантам. Неудивительно, что между ними и властями, загонявшими их в колхозное ярмо, начались конфликты.

В заявлении от 20 октября 1930 года молокане писали в ЦИК, что "местные власти жестоко нас наказывают за наше вероучение и веру в Бога. Всевозможными средствами клевещут на нас... приговаривают нас к ужасным последствиям, а именно, непосильным налогам, как хлебом, скотом и деньгами, и в довершение всего раскулачиванием и ссылкой в далекую Сибирь". Об этом же писали в высший орган государственной власти и духоборы, пытавшиеся объяснить своим гонителям простую, как им казалось, истину: "Среди нас нет кулаков, мы живем общей коммунальной жизнью".

Русские и украинские мужики, стремившиеся в 1929-1931 годах покинуть страну, вовсе не рассматривали свою акцию как политический жест. Они не оспаривали целей и методов советской власти и только умоляли отпустить их с миром. "Правы мы или заблуждаемся, - писали они, - но во всяком случае мы стараемся всю нашу жизнь, в том числе и хозяйствен-ную, строить на том религиозном духоборческом мировоззрении, которое слагалось и закалялось почти 200 лет. И, насколько мы понимаем, такие люди, как мы, хотя бы из-за одного нашего непризнания военной службы и всякого насилия, - мешают вам в осуществлении ваших планов, и потому вам было бы полезнее удалить нас от себя и разрешить нам уехать в Америку" (Заявление духоборов от 25 января 1931 года.).

В Канаде в это время духоборы (потомки тех, что с помощью Льва Толстого выехали в конце XIX века из России из-за преследования царского правительства) уже купили для своих братьев участок земли и готовы были оплатить их проезд на пароходе от Новороссийска в Америку. О выезде из страны в 1929-30 годах просила также секта менонитов и 10000 украинских крестьян-малеванцев. В фонде В.Г.Черткова сохранился анонимный очерк об этих крестьянах:

"Малеванцы - это люди крепкие, закаленные в лишениях и прямых мучениях, которые им приходится переносить... Это уже настоящие солдаты духовной войны, отрекающиеся совершенно почти от мирной обыденной жизни... - "Сколько раз ты сидел в тюрьме?" - спрашиваю я одного малеванца. - "Да разов пять". Затем следует долгая хохлацкая пауза, и он добавляет: "Это месяцев по одиннадцати, по пяти, а так по неделе, по две, и не знаю сколько. Наверно, разов тридцать". Эта удивительная, совершенно неискусственная скромность, вытекающая из действительного забвения своих мучений, а также полная беззлобность к своим мучителям есть присущая всему малеванскому движению в целом характерная его черта. Внешние проявления их убеждений по отношению к государству - это отказ от военной службы, отказ от различного рода принудительных повинностей, отказ от уплаты продналога, отказ входить в колхозы и "массивы", отказ посылать детей в государственные школы и др..."

И дальше. "Держатся малеванцы хорошо. Не жалуются и не ругают власти, но говорят, что сейчас идет "великая война за поруганную правду", и хотят держаться в этой войне до конца, не дорожа ни имуществом, ни жизнью... Многие из них, по словам приезжающих малеванцев, готовы умереть с голоду, "но не отступаться от правды"..."(Архив В.Г Черткова в библиотеке им Ленина. Фонд 435 (не разобран с 1961 года))

В ответ на мирные просьбы этих мирных людей власти принялись отнимать у них хлеб и скот, арестовывать кормильцев семей. Аресты, высылки и угрозы стали настолько обычным делом в районах, населенных сектантами, что авторы очередного письма - молокане - обратившиеся во ВЦИК от имени 10000 своих единомышленников, вынуждены были заявить: "Мы дошли до такого состояния, что вынуждены будем тронуться гужевым транспортом за границу... пусть стреляют в нас среди пути... Мы готовы помереть за веру и любовь к Богу" (Заявление от 20 октября 1930 года. Архив Черткова.).

Вместо разрешения на выезд сектантов в Сальский округ была послана правительственная комиссия во главе со старым большевиком А. Д. Шотманом. Комиссия подтвердила, что местные власти совершают по отношению к крестьянам массовые беззакония, "имеет место ряд перегибов и искривлений в связи с проведением коллективизации". Ограбление крестьян, бессудные ссылки и аресты превратились таким образом всего лишь в "искривление" вполне правильной линии партии. Правительственная комиссия дала команду на местах построить новые красные уголки, усилить политико-массовую работу с населением, а ограбленным мужикам одолжить некоторое количество коров взамен отнятых. Крестьяне отвергли эти, как они писали, "милости". "Вы хотите дать нам скот в долг, - писали они, - но мы не уверены в том, что его у нас не заберут опять даром, и опять мы будем без коров и в долгу. Кроме того, мы знаем, что те коровы, которых нам дадут, отнимутся у кого-нибудь, а мы таких коров взять не можем, так как не хотим пользоваться чужим трудом". Этот ответ духоборов поддержали и молокане. На сектантов обрушены были новые кары. В частности, арестован и расстрелян был выбранный миром общественный Переселенческий комитет, занимавшийся выездом духоборов и молокан в Америку. Заодно разорили и перестреляли несколько сот и так называемых "рядовых" сектантов. Аресты и раскулачивания продолжались до тех пор, пока некому уже было писать писем во ВЦИК и некому выезжать. Сальский округ Северо-Кавказского края, один из богатейших районов страны, был превращен в пустыню, в 1931-32 гг. там начался массовый голод с тысячами жертв.