Читать онлайн «Восхождение на Фудзи (Репортажи из Японии)». Страница 7

С весны 1941 года стало все больше неотложных дел, и Зорге вовсе не притрагивался к стопке, прижатой тяжелой пепельницей. Так и пролежала она до ареста.

Где-то теперь эти страницы?

До самого конца войны Ханако Исии ничего не знала о судьбе Зорге. Только в октябре 1945 года, когда из тюрем были выпущены остальные осужденные, ей стало известно, что он повешен.

Газеты лишь коротко упомянули об этом. Некоторое время спустя Ханако случайно увидела на витрине журнального киоска броский заголовок: "Тайны дела Зорге - Одзаки".

...7 ноября 1944 года, в день 27-й годовщины русской революции, читала Ханако, приговор о повешении был приведен в исполнение в тюрьме Сугамо.

Когда утром в одиночную камеру вошел начальник тюрьмы и спросил имя, время и место рождения осужденного, Зорге понял, что наступил его последний час. В сопровождении конвоиров они прошли по гулкому коридору, пересекли тюремный двор, свернули за угол, где среди высоких стен было скрыто бетонное здание казней.

Первым ввели туда Одзаки. По обычаю он склонился перед нишей, где несколько свечей освещали позолоченную буддийскую статую.

"Жизнь и смерть - одно и то же для того, кто полагается во всем на милость будды", - послышались из темноты слова монаха.

Осужденный вскинул глаза, словно хотел возразить что-то, но тут же снова опустил их, зажег ритуальные свечи.

Следующим был черед Зорге. Он не остановился перед нишей, а сразу прошел в пустую камеру без окон, с виселицей посредине. Под ней не было ни табурета, ни ступеней. Лишь люк в бетонном полу, на крышку которого ставили осужденного. В ту последнюю минуту, когда тюремщики уже надели петлю и вот-вот должен был провалиться квадрат пола под ногами, Зорге улыбнулся и крикнул по-японски: "Собиэтто! Секи-гун! Кёсансюги! - Советский Союз! Красная Армия! Коммунизм!"

Официальный медицинский акт засвидетельствовал, что сердце приговоренного оказалось на редкость сильным: пульс пропал лишь через 8 минут. Но всех, кто присутствовал при казни, еще больше поразила сила духа этого человека.

Останки Одзаки были переданы его жене. А тело иностранца, поскольку у него не могло быть родственников в Японии, закопали где-то среди общих могил в Дзосигая.

Последние строки брошюры взволновали Ханако глубже всего. Как обезумевшая, бродила она по кладбищу для неопознанных и бездомных, между рядами заброшенных холмиков, прижималась ладонями к высохшей траве и повторяла имя любимого человека, словно звала его.

Но именно в этот момент отчаяния жизнь вдруг снова обрела смысл. Найти останки Зорге, похоронить его, как подобает, рассказать людям о том, что это был за человек, - вот ее долг.

В один из журналов Ханако отдала 200 страниц своих воспоминаний "Зорге как человек". Но уже в начале 1949 года американцы опубликовали так называемый "доклад Уиллоби". Начальнику разведывательной службы генерала Макартура было поручено подать дело Зорге так, чтобы само слово "коммунист" выглядело синонимом понятий "предатель" и "шпион". Вашингтону, писали тогда американские газеты, хотелось тем самым "взорвать солидный антисоветский заряд в холодной войне".

Японская печать остерегалась выходить за рамки "доклада Уиллоби". Но сенсационные факты о советском разведчике вызвали такой интерес, что коммерческие соображения взяли верх. Журнал решился напечатать часть записок Ханако Исии, а в июне 1949 года они вышли отдельной книгой.

Не прошло и месяца, как за Ханако приехали трое американцев. Усадив женщину в машину, которая медленно кружилась вокруг парка, они принялись допытываться, почему при первом знакомстве Зорге называл ее Агнесс.

Хоть Ханако и была прежде далека от политики, она сразу поняла, в чем дело. Она знала из газет, что Маккарти раздувает теперь клевету против знакомой Зорге по Шанхаю, известной американской писательницы Агнесс Смедли, направляя удар против Коммунистической партии США.

Агенты уехали, ничего не добившись. Но в сердце Ханако осталась тревога: все чаще сталкивалась она на пути к цели с другими враждебными силами. Она вновь поспешила на кладбище в Дзосигая, и смотритель на этот раз порадовал его. Чтобы освободить землю, недавно сжигали останки из непосещаемых могил. В одной из них покойник был похоронен лежа, не по-японски. Помня просьбу женщины, его оставили на прежнем месте. С помощью друзей Ханако сумела купить участок земли на кладбище и захоронить урну с прахом Зорге...

"Исполненная благодарности к людям, - пишет Ханако Исии в своих воспоминаниях, - я вернулась домой, подошла к фотографии Зорге, рассказала ему обо всем. И мне показалось, что я слышу в ответ его голос:

"Когда встречаешь смерть, самое главное - с чем умираешь, что сумел сделать для счастья людей. Не может быть человеколюбив тот, кто не любит свою Родину. Одзаки - японец. Смедли - американка. Я - наполовину немец. Защищая Советский Союз, мы, коммунисты, любим все человечество. Но для каждого из нас дорога родная земля, судьба своего народа..."

Так заканчивает Ханако Исии книгу своих воспоминаний. Читая слова, написанные ею от имени Зорге, видишь, что эта женщина не только сберегла память о дорогом ей человеке, но и поняла то главное, что сделало его героем.

Обвиняемые по делу Первомая

Кровь, что пролилась в тот день, каждый год вновь напоминает о себе: она проступает на полотнищах первомайских знамен, окрашивает их своим цветом.

Много лет прошло со времени побоища в центре Токио, на площади перед императорским дворцом. Но для японских тружеников "кровавый Первомай" 1952 года и поныне больше, чем история: это их сегодняшний день, сегодняшняя борьба. На долгие десятилетия затянулся судебный процесс.

- Первомай 1952 года выражал собой протест против увековечения американской оккупации, против сохранения военных баз США на японской земле, - рассказывает бывший металлист Окамото, которого остальные двести шестьдесят подсудимых избрали своим вожаком.

Мы беседуем в комнате, заваленной кипами листовок и брошюр.

Поминутно звонит телефон, и девушка за соседним столом снимает трубку со словами:

- Первомай слушает.

Так сокращенно именует себя общество содействия обвиняемым по делу о Первомае. В открытое окно видно, как на плоской крыше соседней больницы среди сохнущих халатов и полотенец репетирует хор из нескольких десятков врачей и сестер. Звуки "Интернационала" врываются в нашу беседу, напоминая о том, что Первомай в Японии от рождения был днем международной солидарности.

Окамото рассказывает, что до войны пропеть "Интернационал" ему довелось лишь раз: подростком-подмастерьем он участвовал в первомайской демонстрации 1935 года, после которой праздник труда, мира и братства был запрещен милитаристской кликой. Едва тирания военщины пала, как праздник возродился вновь, причем местом массовых манифестаций стихийно стала площадь перед императорским дворцом. Ее назвали Народной. Сюда с 1946 года стали стекаться трудящиеся Токио на общегородскую маевку.

Но как только в 1950 году началась война в Корее, американские оккупационные власти запретили демонстрации перед императорским дворцом.

28 апреля 1952 года вступил в действие Сан-францисский мирный договор, который увековечил пребывание на японской земле американских войск - уже как "союзников". Демонстрация, состоявшаяся три дня спустя, стала выражением чувств, переполнявших тогда людей.

С отменой оккупационного режима юридически утрачивал силу и запрет проводить демонстрации перед императорским дворцом. Однако правительство упорно отказывалось признать это. Вот почему около пятидесяти тысяч человек - участников первомайского митинга - двинулись к центру города с лозунгом: "Верните Народную площадь!".

Стянутые ко дворцу полицейские отряды особого назначения не пытались преградить демонстрантам путь на площадь. "Надо заманить мышь в мешок", гласил секретный приказ начальника полиции.

Поджидая, пока подтянутся задние ряды, люди рассаживались на лужайках, закусывали, пели песни Руководителям колонн было объявлено: через полчаса провести заключительный митинг (на нем по традиции трижды скандируют лозунги демонстрации) и разойтись.

Однако не прошло и десяти минут, как черные каски, маячившие по краям площади, сомкнулись в сплошное кольцо. В центре Токио среди бела дня загремели выстрелы. Забросав демонстрантов гранатами со слезоточивым газом, полицейские открыли по ним огонь из пистолетов. Пулей в спину был убит рабочий Масао Такахаси. Студенту Хироси Кондо нанесли дубинкой смертельную рану в голову, когда он пытался спасти упавшую рядом женщину. Около тысячи демонстрантов окропили своей кровью место маевки, в том числе двадцать три получили пулевые ранения.

Опомнившиеся от неожиданности люди дали отпор. В ход пошли древки знамен, камни. Разгневанная толпа перевернула и сожгла тринадцать автомашин, сбросила в крепостной ров перед дворцом несколько американских солдат и японских полицейских.