Читать онлайн «Том 1. Семейная хроника. Детские годы Багрова-внука». Страница 11

С симпатией и душевностью изображает, с другой стороны, Аксаков людей из народа – забитых, затравленных, но сохранивших свежесть и непосредственность чувства. Правда, этих людей писатель рисует односторонне. Они у него всегда кротки и терпеливы, они мученически несут свой крест и никогда не поднимают голос протеста против трагических условий своего существования. И все же книга Аксакова была проникнута искренней любовью к простому человеку из народа. Своим гуманистическим пафосом, правдивым изображением уродливых сторон помещичьей жизни «Семейная хроника» во многом перекликалась с антикрепостническими произведениями Тургенева и Григоровича.

Произведения Аксакова отличаются той, по выражению Добролюбова, «простой правдой», которую писатель и не силится даже возвысить «какою-нибудь художественною прибавкою». Эту же мысль подчеркивал еще раньше Чернышевский, когда он познакомился с одним из отрывков «Семейной хроники», напечатанным в «Москвитянине»: «Никаких вычур в рассказе, никакого желания со стороны автора завлечь читателя хитро придуманным действием. Но что за удивительное впечатление производит этот маленький рассказ!»

В свойственной Аксакову неторопливой, эпической манере обстоятельно и подробно выписывает он мельчайшие детали крепостнического быта, и потому картина, воссоздаваемая им, оказывается необыкновенно выпуклой, пластичной. Повествование ведется с характерными повторами уже известных читателю подробностей, с той наивной непосредственностью и иллюзией недостаточной художественной отделки, какая присуща изустному рассказу. Все это вместе с поэтическим очарованием безыскусной, искрометной разговорной речи, словно подслушанной у самого народа, и создает своеобразие и обаяние аксаковского стиля.

Аксаков чрезвычайно экономен в изобразительных средствах. В этом отношении его стилевая манера восходит к пушкинской. Вяземский однажды заметил, что Пушкин в прозе «сторожит себя». Так же сторожил себя от излишеств красок Аксаков. Его повествование отмечено той благородной сдержанностью и суровой простотой, которые обличают в художнике величайшую требовательность к каждому написанному им слову. Это искусство, которое, по меткому выражению Чернышевского, отличается «трезвостью слов», то есть способностью писателя «давать словам истинное их значение», – искусство, которым вполне владел Аксаков. В его отношении к художественной форме ощущалась целомудренная строгость. Это был тот эстетический принцип, которому Аксаков следовал неуклонно. Характерен его отзыв о повести Тургенева «Постоялый двор». Аксаков хвалит Тургенева за то, что он не соблазнился «ни одним эффектом – ни в поступках действующих лиц, ни в явлениях жизни, ни в едином слове», хвалит за то, что повесть задумана и осуществлена с «разумною мерою». «Я высоко ценю эту меру, – добавляет Аксаков, – которая обличает строгость, чистоту убеждения и зрелость таланта».

Такой мерой превосходно владел и сам автор «Семейной хроники».

Художественное мастерство Аксакова особенно ярко обнаруживается в изображении человека. Речь идет не об искусстве портретной живописи, которым также хорошо владел писатель, а об умении Аксакова проникать в самые сокровенные тайники человеческой души и раскрывать ее с такой убедительной наглядностью, глубиной жизненной правды, какая свойственна только самым выдающимся художникам. Крупной удачей Аксакова является, например, образ Степана Михайловича Багрова – один из классических образов русской литературы.

Не только главные, но и второстепенные персонажи обретают у Аксакова значение художественных типов. Достаточно вспомнить доброго, сердечного дядьку Евсеича, вкрадчивого и хитрого дворецкого Калмыка, ухаживающего за больным Зубиным, милого, чудаковатого доктора Клоуса, «мрачного генерала» Ерлыкина… Сколько их – отмеченных печатью яркой индивидуальности персонажей, в которых так полно воплотилось многообразие жизненных впечатлений писателя и его большое искусство!

Многому научившись у Гоголя, Аксаков остался чужд важнейшему элементу гоголевского искусства – его «гумору», его методу сатирического изображения действительности. У Аксакова иное художественное видение мира. Сатирический метод типизации он не приемлет. Он никогда не обличает, не смеется над слабостями своих героев. Для него важна прежде всего та особенность в характере человека, которая сближает его со многими другими людьми. В нем не должно быть ничего исключительного, никакого «преувеличения» и «заострения». Таким способом обрисован даже самый «исключительный» образ «Семейной хроники» – Куролесов.

Но Аксаков отчасти усвоил и по-своему претворил другую сторону художественного метода Гоголя. Автор «Мертвых душ» хорошо понимал зависимость человека от общественной среды. Вот почему его интересует не только характер персонажа, но и объективные условия, в которых он сформировался. Сатирически обличая Манилова, Плюшкина, Ноздрева, Гоголь не делает их самих ответственными за свои поступки. Виновны и условия общественной жизни, создающие возможность подобного рода людей и поступков. Предметом сатиры Гоголя были не личности, а те или иные социальные пороки целого сословия. Такое изображение человеческого характера явилось величайшим завоеванием гоголевского реализма и огромным шагом вперед сравнительно, скажем, с сатирой XVIII века.

Отсвет этой художественной идеи Гоголя мы, несомненно, ощущаем в «Семейной хронике», хотя «субъективный» характер аксаковского таланта, как это показал Добролюбов, сильно ограничивал возможности писателя в этом направлении.

Аксаков изображает отрицательных персонажей таким образом, что это вводило в искушение иных недальновидных критиков, коривших писателя за идеализацию крепостнических отношений. Над подобными критиками смеялся еще Щедрин. Он писал, что несмотря «на слегка идиллический оттенок», который разлит в произведении Аксакова, однако же «только близорукие могут увидеть в нем апологию прошлого».

Автор «Семейной хроники» нисколько не стремится идеализировать своих отрицательных персонажей, но и не изображает их примитивными, мелодраматическими злодеями. Аксаков раскрывает человеческий характер с пушкинской объективностью, не однолинейно, а во всей совокупности свойственных ему противоречий. Старик Багров и груб и невежествен, но вместе с тем – человек «здравого ума и светлого взгляда», умеющий «тонко понимать»; дикий зверь в ярости, он в спокойном расположении духа бывал и добр, и мягок, и душевен; жестокость совмещалась в нем с ненавистью ко лжи, плутовству; угрюмый и нелюдимый, он умел добродушно пошутить и побалагурить; он прижимал копейку, но бывал способен и на поступки, изобличавшие в нем щедрость и широту натуры… Вот каков психологический диапазон этого человека. По такому методу Аксаков рисует и большинство других своих персонажей. Добро и зло так переплетено в его героях, писал Чернышевский, что в них видишь живого, а не сочиненного человека. В этом состояла покоряющая сила аксаковского таланта.

«Семейная хроника» была проникнута глубоким общественным интересом. Герцен недаром назвал ее «огромной важности книгой», а Щедрин – «драгоценным вкладом», обогатившим русскую литературу. Добролюбов сравнивал «Хронику» с произведениями писателей обличительного направления, хотя хорошо понимал идейную ограниченность Аксакова, консерватизм его политической мысли. Победу реализма Аксакова критик видел в способности писателя изображать человека и различные явления действительности без «натяжек и заданных положений». В этом он усматривал даже преимущество Аксакова перед иными писателями обличительного направления. «Семейная хроника» отличается от их произведений жизненностью и разносторонностью. Своей простотой, задушевностью, отсутствием условности, нарочитости она создавала ощущение «живой были». Именно здесь видел Добролюбов причину огромного успеха книги Аксакова.

Общественный приговор «Семейной хронике» был единогласным. Критика писала о «беспримерном единодушии похвал». Чернышевский и Добролюбов, Герцен и Салтыков-Щедрин, Л. Толстой и Тургенев – все они оценили книгу Аксакова как событие в русской литературе. Вот несколько характерных строк из письма Шевченко к Аксакову от 4 января 1858 года: «Я давно уже и несколько раз прочитал ваше известнейшее произведение, но теперь я читаю его снова, и читаю с таким высоким наслаждением, как самый нежный любовник читает письмо своей боготворимой милой. Благодарю вас, много и премного раз благодарю вас за это высокое сердечное наслаждение».

Еще одно достоинство «Семейной хроники» было почти одновременно и независимо друг от друга отмечено Тургеневым и Л. Толстым. Новизна ее художественной формы, свободное и широкое, не скованное рамками сюжета композиционное построение – все это ассоциировалось у обоих писателей с размышлениями о дальнейших путях развития русской прозы. Получив экземпляр только что вышедшей книги, Тургенев писал автору: «Вот он, настоящий тон и стиль, вот русская жизнь, вот задатки будущего русского романа».