Читать онлайн «Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 4». Страница 111

…Русское правительство предоставило солдатам право стачки. Мы можем лишь желать, чтоб они воспользовались им возможно больше – тогда наши солдаты, связанные железной дисциплиной, могли бы убить возможно больше русских…

АНГЛИЯ

Следует предостеречь от слишком жестокого отношения к представителям старого режима. В глубинах народных, столь мало затронутых просвещением, это может произвести крайне опасные потрясения…

ПОЧТИТЕЛЬНЫЙ ПРОТЕСТ. Мы искренно надеемся, что у британского правительства нет никакого намерения дать убежище в Англии Царю и его жене. Если Англия теперь даст убежище императорской семье, то это глубоко и совершенно справедливо заденет всех русских, которые вынуждены были устроить большую революцию, потому что их безпрестанно предавали… Нельзя забыть теперь про один факт: Царица стала в центре и даже была вдохновительницей прогерманских интриг… Она погубила династию Романовых, покушаясь изменить стране, ставшей ей родной после замужества. Английский народ не потерпит, чтобы этой даме дали убежище в Великобритании… У англичан ныне не может быть никакой жалости к павшей Императрице… Если наше предостережение не будет услышано и если царская семья прибудет в Англию, возникнет страшная опасность для королевского дома.

Среди русских эмигрантов в Англии 25000 мужчин военнообязанных, не вступающих в ряды армии. Если морские сообщения будут неблагоприятны для их возврата на родину, британское правительство должно изыскать меры поставить их под знамёна союзных армий.

(«Дейли Кроникл»)

ЭЛЕМЕНТЫ БЕЗПОКОЙСТВА. К сожалению, не могу сообщить о духе умеренности со стороны Совета рабочих и солдатских депутатов. Эксцессы, которые были совершены под его эгидой, вероятно можно объяснить недостатком организации. Надеемся, г-н Чхеидзе не будет продолжать методы, применяемые… Иначе в цивилизованном мире может возникнуть подозрение… Русские газеты посвящают слишком много места сенсационным разоблачениям пороков старого режима и мало внимания уделяют проблемам, стоящим перед Россией…

(Петроградский корреспондент «Таймс», 13 марта)

Организация нового государства постоянно затрудняется вмешательством социалистов… Безконечные уступки ненасытным требованиям теоретиков и невежд…

СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЕ ИЛЛЮЗИИ. Сентиментальные прокламации социал-демократических лидеров… Как и Николай II, они прокламируют идею универсального мира… Г-н Чхеидзе, грузинский мечтатель, своим пылким красноречием пленяет необразованные умы… Русская социал-демократия представляет собой отпрыск германского марксизма. По своему существу это нерусское явление, и большая часть её лидеров нерусского происхождения… Призыв к трудящимся всего мира будут читать прежде всего русские войска на фронте. Сомнительно, дойдёт ли он до немецкого пролетариата.

Лондон, 17 марта. Некоторые английские газеты с особой настойчивостью подчёркивают, что лидеры русской социал-демократии являются лицами, чуждыми по крови русскому народу, и играют в руку истинным врагам России. На деле эти газеты давно перестали отражать мнение Англии.

…Керенский в настоящее время самый сильный человек в России…

В Союзе инженеров выбрали Дмитриева, вместе с ещё двумя, депутацией к властям: о том, что работать на заводах стало совершенно невозможно. В эти недели инженеры попали так же, как офицеры в первые дни революции, – только не было у них револьверов и шашек, которые бы отбирать, а такая же вдруг подсечная немочь лишила их всего обычного образа поведения и права: они не могли расставлять рабочих, направлять, указывать, а каждый раз в виде ласковой просьбы: исполнят рабочие – хорошо, а не исполнят – ничего не поделаешь.

Пока в Петрограде ещё только готовились хоронить жертвы революции – а на петроградских заводах вот убили двух инженеров (и с десяток избили), – и чьи это будут теперь жертвы? Немало инженеров от угроз расплаты должны были скрыться и с заводов, и даже со своих квартир при заводах, так что только доверенные знают их места.

Группу Дмитриева выбрали – идти к властям, но: кто же были власти? Очевидно, заводами должно заниматься министерство промышленности и торговли. Но ещё очевиднее, что оно против рабочих волнений не решится действовать ни на вершок. Пошли советоваться к своему же брату Ободовскому, нашли его в военном министерстве, через коридоры, где щёлкали шпоры, скрипели сапоги. Вышел Ободовский с ними в проходную комнату. Нервное лицо Петра Акимыча было опалено деятельностью, очевидно и безсонницей, прямые короткие волосы, из светлых всё явнее седые, дыбко колебались.

Они все были не на месте: заводские работники, вот, почему-то в военном министерстве, а между тем заводское дело прогрохатывало к обрыву, как сорванная с троса вагонетка.

И Ободовский только и мог им подтвердить:

– Господа! Между нами, Временное правительство мало на что влияет и меньше всего на рабочие дела. Тут всё решает Исполнительный Комитет Совета. А там отделом труда заведует Гвоздев, вы, Михал Дмитрич, его знаете, – он разумный человек.

То есть искать управы на рабочих инженеры должны были у самих же рабочих?.. Новая свобода жала и потягивала, как неловкое платье.

Дмитриев позвонил Гвоздеву. Тот сразу обещал, что поставит их сообщение прямо на заседание Исполнительного Комитета. Но повестка дня перегруженная, когда удастся?

Пришлось звонить снова и снова. Не удалось ни в тот день, ни на следующий, и только сегодня обещали.

Переполненный Таврический дворец никак не ощутил входа троих инженеров. В большом зале стояло множество солдат, кричали временами «ура» и гремела марсельеза. Гвоздева нашли в маленькой комнате бокового крыла, где на стене от прошлого ещё не снят портрет чина в звездах, а бархатом обитые кресла перемежались с табуретками.

С осени не появилось в Гвоздеве никакой важности, а перед визитёрами он держался даже заботливо-суетливо. Прегустые соломенные волосы его, недлинно стриженные, колыхались на голове и были в перепуте, как пшеница в ветер.

Сидели и обсуждали, довольно потерянно. Из соглашения Совета с заводчиками выполняется только 8-часовой рабочий день, да и то почти не работают. По соглашению, не было права заводским комитетам вмешиваться в управление заводами – а они являются в конторы и начинают указывать.

Гвоздев в кручине упёрся на руку, свесил светлую косму – и поглядывал на инженеров детски-откровенно, как на самых своих.

– Ездили мы по заводам, – говорил, – и нас слушают не намного больше вас. Раскачали наших ребят как черти пьяные: что по теперешней поре за один день можно взять, чего, ино, и за десять лет не получишь. Да ведь и правда, – тут же и радовался изумлённо, – ведь о восьмичасовом дне двадцать лет бились зря – а тут в один день получили! Сколько из нас масла-то пожато, что скрывать!

И тут же вздыхал:

– Так и дальше, мол, хватай. Экакое свинство развели, ещё так никогда не распускались. Но должна совесть воротиться! Поиграют – должны ж образумиться, что ж мы – нéлюди?.. А солдатики – пропадай без снаряженья? Или – уж так погано все люди устроены?

Лицо его, с бровками малыми, разляпистым носом, было застигнутое.

– А Исполнительный Комитет – он как будто и не понимает. Ну, попробуйте их вы растрясти.

Дмитриев предложил: в некоторых полках теперь бывают совместные комитеты солдат и офицеров. Нельзя ли так же и на заводах: комитеты из рабочих и инженеров? Когда рабочих не толпа, а всего несколько человек за стол сядет, – они доступны объяснению, уговору.

– Можно, можно попробовать. – Но что-то затуманились простодушные глаза Гвоздева. – Вон, ещё как бы трамвай обратно не остановился.

Посланный вернулся с заседания, что, кажись, можно идти.

Пошли. Вслед за Гвоздевым вошли в большую комнату с ещё более неподходящей обстановкой: объёмистый диван у стены, золочёное трюмо, а посредине вокруг большого голого стола сидело человек двадцать штатских, ещё и стояли, среди них и несколько молодых солдат.

Депутацию инженеров ввели, но ещё не кончили другой вопрос: доспаривали, что хотя правительство и отменило армейскую присягу, но, как всегда, ограничивается полумерой. Что это – не полное признание ошибки. А где признание порочности самой идеи присяги? А как быть с частями, которые уже присягнули, – отменяется ли присяга? Нет! Правительство виновато – так пусть оно высечет само себя.

И штатский Дмитриев, кажется, понимал, что смысл говоримого был ужасен.

Если так расправлялись с армией, – кто поддержит заводскую дисциплину, несравнимо слабейшую?