Читать онлайн «Воспоминания о Максимилиане Волошине». Страница 5

По своему человеческому и творческому облику Волошин решительно противостоит тенденциям времени, истоки которого - в проявлениях насилия и произвола - уже давали о себе знать при жизни поэта, тенденциям, ныне достаточно ярко обнародованным в прессе на десятках и сотнях примеров человеческих судеб его современников. В этом свете историки культуры вправе отнести М. А. Волошина к числу самых выдающихся гуманистов нашего века, таких, как Владимир Короленко, Альберт Швейцер, Ромен Роллан, Томас Манн, Бернард Шоу. Он был бесстрашен в выражении правды, стоек в житейской борьбе, непреклонен в своей вере в человека и культуру.

Горе-историки новейшей литературы тщились запихнуть Волошина в раздел "пацифистов", стоящих "над схваткой", сторонних наблюдателей. На деле все было сложнее и драматичнее, как мы могли уже в этом убедиться, знакомясь с суждениями Волошина о том, как "велись все терроры", которых он был свидетелем, и как относится к этому он, поэт и гражданин, вступающий в "борьбу с террором независимо от его окраски".

Волошин ненавидел войну. Борьба против войны и ее угрозы, спасение человечества от уничтожения - актуальнейшие вопросы современности - уже давным-давно находились в эпицентре его поэтического внимания. Он был одним из первых деятелей культуры, кто еще до атомной бомбы стал бороться за выживание человечества. Тогда, задолго до второй мировой, задолго до Хиросимы и Нагасаки, он поднял голос в защиту полного мира.

На протяжении жизни в учении, в скитаниях по миру, в работе, в общении с людьми, в чтении и познании Максимилиан Волошин воспринял и выработал гуманитарные принципы, являющиеся основой его творческого поведения. Его понятие об истории человечества и истории культуры опираются на всю выработанную веками в борении, в диспутах, в спорах гуманитарную мысль о высшей ценности личности, ее свободе и достоинстве.

Он искал гармонии. Рожденный для гармонии, он жил в мире, раздираемом противоречиями, в мире, расколотом войнами и революциями. В эпоху гражданской войны и разрухи, террора и ужасающего голода. Приходится удивляться глубине его художественных и научных предвидений, умению предвосхищать будущее. Его чувство обострилось и стало предчувствием.

Исследователи лунной поверхности цитируют Волошина ("...Ни сумрака, ни воздуха, ни вод. Лишь острый блеск гранитов, сланцев, шпатов. Ни шлейфы зорь, ни вечера закатов не озаряют черный небосвод") и удивленно говорят о том, как тонко и точно передал поэт восприятие как бы приближенного к нам спутника Земли:

...И страшный шрам на кряже Лунных Альп

Оставила небесная секира.

Ты, как Земля, с которой сорван скальп

Лик Ужаса в бесстрастности эфира!..

Лунная поверхность, с которой "сорван скальп", увидена поэтом в 20-е годы, когда наука об этом могла только догадываться. Поверхность Луны отличается от земной, как свидетельствуют ученые, "отсутствием толстого чехла переработанных в сравнительно недавние геологические эпохи пород" *. И это - ключ ко многим проблемам происхождения и эволюции Солнечной системы. Как поэт космических предчувствий Волошин должен быть с благодарностью упомянут наукой, именуемой планетологией.

* Гурштейн А. Здравствуй, море дождей! - "Известия", 1970, 18 ноября.

И в поэзии и в живописи Волошин сочетал планетарное видение с видением деталей И то и другое видение позволяло ему проникать и в тайники души человека, и в тайники природы. На его акварелях, названных подчас строками из его стихов или подписанных его двустишиями, трехстишиями, четырехстишиями, видны морщины, нет, скорее борозды земли. Он не копировал коктебельские уголки и извилины лазурного залива, он создавал свои мир, в котором современность сочеталась с историей и археологией. Надо было много и долго бродить по земле, чтобы воссоздать ее утренний, дневной, вечерний, ночной облик.

Однажды в районе Коктебеля работали геологи. Познакомившись с Волошиным и его акварелями, они нашли, что его не натурный, а как бы условный пейзаж "дает более точное и правдивое представление о характере геологического строения района, нежели фотография", - вспоминал Эм. Миндлин. Геологи заказали Волошину серию акварелей. Волошин с гордостью говорил об этом, исполнен веры "в искусство, как в самую точную и верную меру вещей".

Он принадлежал к поколению Брюсова, Блока, Андрея Белого. Пережил первого на семь лет, второго - на одиннадцать. Андрей Белый пережил Волошина на два года. Их жизни вписываются в одну эпоху, которую в творчестве своем каждый из них выразил по-своему.

Как ядро, к ноге прикован

Шар земной. Свершая путь,

Я не смею, зачарован,

Вниз на звезды заглянуть.

Эти строки - из посвященного Брюсову стихотворения, написанного в 1903 году. Шар земной оказался для поэта весьма привлекательным. "Земля настолько маленькая планета, что стыдно не побывать везде", - писал Волошин в письме к матери за два года до упомянутого стихотворения (1901). Земля землей, но поэт посмел и взглянуть "вниз на звезды" (обращает на себя внимание этот планетарный взгляд, это "вниз" - с земли, прикованной к ноге). Он научается видеть песчинку и планету не отдельно друг от друга, а во взаимодействии. Он идет еще дальше:

Так будь же сам вселенной и творцом!

Рывок мысли от планеты к человеку. Поэт писал о космосе, возвеличивая человека и его дело, и оказался нашим современником.

Нынешняя эпоха космических полетов дала возможность по-новому взглянуть на те стихи Волошина, которые обращены к мирозданию. Эта сторона творчества поэта выходит нынче на первый план.

В одном из писем 1923 года поэт пишет: "...приходится идти совершенно непротоптанными дорогами, и не знаю, что удалось формулировать, что нет". Речь идет о цикле "Космос" (1923), состоящем из семи фрагментов. От мифических озарений молодости поэт проделал путь к "теории относительности" и новейшим открытиям в области физики и астрономии. Казалось бы, неактуальный и надмирный в год написания, этот цикл, равно как и другие стихи на эту и родственные темы, стал крайне современным и даже актуальным в наши дни.

Так современность открывает в наследии поэта то одну, то другую его часть, имея в виду в будущем (оно уже наступает) раскрыть его целостно и всесторонне. Пора это будущее приблизить и сказать о Волошине всю правду без опасений и оглядок.

Максимилиан Волошин относится к числу тех художников слова, которые не сразу вошли в культурный обиход современников. Это вхождение происходило постепенно, оно продолжается и в наши дни.

Художественный опыт Максимилиана Волошина освоен последующими поэтами, вошел в культурный опыт русской литературы и литературы народов СССР. В большей или меньшей степени влияние Волошина испытали на себе Марина Цветаева и Илья Сельвинский, Вера Звягинцева и Николай Тарусский, Георгий Шенгели и Александр Кочетков, Сергей Шервинский и Елена Благинина, Всеволод Рождественский и Сергей Наровчатов, Арго и Марк Тарловский, Клара Арсенева и Павел Антокольский, Арсений Тарковский и Мария Петровых, украинские поэты и переводчики Микола Зеров и Максим Рыльский. Это не школа. Это нечто большее. Это культурно-историческая общность.

При жизни Волошина и после его смерти было немало примечательных деятелей культуры, высоко ценивших его и оставивших убедительные свидетельства этого в виде воспоминаний, очерков, заметок, эссе.

Помнится, в Дубултах на Рижском взморье, в 1956 году, в последнюю осень жизни Владимира Луговского, мы много и увлеченно говорили о Волошине. Началось с того, что, глубоко вбирая воздух в грудь, Владимир Александрович восхищенно, не объявив автора, стал читать - почему-то со второй строфы:

Ветер клонит

Ряд ракит,

Листья гонит

И вихрит

Вихрей рати,

И на скате

Перекати

Поле мчит.

Луговской читал эти стихи Волошина с нескрываемым удовольствием, лихо, озорно, будто вспоминал свою юность, свои ветры, обутые в "солдатские гетры".

Когда он дочитал стихотворение "Осенью":

- Волошин! - воскликнул я.

- Узнали? - удивился Луговской. - Это меня радует, потому что этого блистательного мастера успели порядком подзабыть. Давно не издается, старые книги редки... - И после паузы: - Я многому учился у него...

Мы стали по памяти цитировать отдельные строки и строфы из Волошина. Читали их, восторгаясь, причмокивая, получая истинное удовольствие. Поэзия!

Мы много раз убеждались в том, что слово поэта передает его тончайшие ощущения.

О, запах цветов, доходящий до крика!

Каким надо обладать чутьем, чтобы в слове выразить запах, доходящий до крика... "Крик" - слуховое ощущение распространено на запах. Диффузия ощущений и чувств делает поэзию Волошина многомерной.

Изобразительность слова Волошина можно объяснить его живописным даром. Но этого объяснения недостаточно. Его проницательность историка и психолога видна во всех его произведениях.