Читать онлайн «Зверь из бездны». Страница 1

По каким законам складывается судьба писателя? Что создает писательскую репутацию? Не всегда можно со всей определенностью ответить на эти вопросы. Много здесь случайного, не поддающегося анализу, даже таинственного.

Думается, и представление об Евгении Николаевиче Чирикове (1864–1932) как о писателе, все свое внимание сосредоточившем на изображении русской провинции, ее прозябании, отсутствии духовных интересов и метаниях интеллигентов, противостоящих этому «тихому омуту»[1], но в конце концов примиряющихся с мещанской рутиной, — нуждается в уточнении. Мнение о нем, как о «барде русской интеллигенции» твердо держится до сих пор в академических кругах русского литературоведения[2]. Такая репутация, в общем, сопутствовала писателю всю его жизнь.

Современная Чирикову критика выстроила подобное суждение на том основании, что большинство героев писателя являются «героями на час», представителями той средней, честной, хорошей, умной радикальной интеллигенции, которая любит помучить себя и других, любит потерзаться своим несовершенством, а потом скиснуть, затихнуть и угаснуть в безволии. Яркое представление о человеке названного «типа» дает рассказ «Русалка» (1911), помещенный в настоящем издании. «Провинциальной комедией»[3] назвал автор существование этих людей, с «провинциальными картинками» из их жизни знакомил читателей[4].

Но утверждая так, критика совершенно забыла об одном «разряде» героев, чьи протесты всегда отчетливы, чье возмущение несправедливостью всегда рьяно, чье недовольство окружающим миром пусть и проявляется зачастую наивно и нелепо, но всегда закончено и последовательно. Эти герои — дети. И лучшие рассказы Чирикова о детях, несомненно, могут быть поставлены в один ряд с чеховскими «Ванькой Жуковым», «Степью», «Детворой», короленковской повестью «В дурном обществе», рассказом Д. В. Григоровича «Гуттаперчивый мальчик», детскими произведениями А. И. Куприна, И. С. Шмелева и других русских писателей конца XIX — начала XX вв.

Можно даже привести доказательство, что «вина» за избрание писателем интеллигенции как объекта изображения лежит в какой-то степени на той же критике. Когда один из своих первых рассказов — рассказ о детях «Ранние всходы» (1892) — писатель послал в «Русскую мысль», руководитель журнала В. М. Лавров ему ответил так: «Написано с несомненным дарованием, но мы не можем занимать наших читателей героями такого возраста. Сделайте Ваших героев более взрослыми и тогда милости просим![5]» Просьба выглядела несколько странной, тем более, что автор уже зарекомендовал себя в писательских кругах как знаток детской психологии[6], и самое первое произведение молодого автора, с которым он вступил в литературу, тоже было посвящено судьбе ребенка. Это был рассказ «Рыжий», появившийся в газете «Волжский вестник» в январе 1886 г., — сентиментальная история мальчугана, погибшего от холода и голода. (Мотивы этого произведения — в усложненном виде — можно обнаружить в повести «Бродячий мальчик», этой эпопее детской жизни брошенного ребенка.) Все это свидетельствовало о том, что Чириков намеревался стать детским писателем. Но судьба сложилась так, что половину своего жизненного пути он прошел как революционер и писатель ярко выраженных демократических симпатий. И если о первом он глубоко сожалел (мысль о том, что недальновидные действия русского правительства буквально толкали молодежь в подпольные организации и в объятия революционеров, пронизывает книгу его воспоминаний[7]), то второе сохранил на всю жизнь.

Однако необходимо сказать несколько слов о формировании художника.

Е. Н. Чириков родился 24 июня (5 июля) 1864 г. в семье потомственного безземельного дворянина, оставившего армейскую службу и сделавшегося помощником исправника и становым приставом в уездах Симбирской и Казанской губерний. Евгений был вторым из одиннадцати детей, часто сопровождал отца, «для пользы службы» ездившего по приволжским городам. Товарищами его игр были крестьянские ребятишки, которые преподали ему первые уроки справедливости и презрения к «сословности». Любовь к чтению привила мать. В детстве мальчик зачитывался сказками Андерсена и братьев Гримм, а позже гимназический надзиратель Н. Шестаков познакомил ученика с творчеством Пушкина, Гоголя, Некрасова, Тургенева, Шиллера, Гете, Диккенса, Гюго.

Учился Чириков в Казани, где он с одиннадцати лет жил «на хлебах», посещая родных только на рождественские, пасхальные и летние каникулы. Там же, в пятом классе гимназии, начались пробы пера. Чириков воспевал в стихах и прозе родную Волгу, издавал рукописный журнал «Гимназист», в котором давал волю своему юмористическому дару, сочиняя сатиры на учителей и товарищей. Когда будущий писатель был в седьмом классе, на семью обрушилось несчастье: отец бросил ее. Мать осталась с пятью детьми на руках (остальные умерли в младенчестве). С этих пор заботы о матери, братьях и сестрах легли на плечи подростка. Мать устроилась тапершей в клуб уездного городка, а ему пришлось давать уроки, зарабатывая гроши.

Когда он поступил в Казанский университет на юридический факультет, ему удалось перевезти все семейство к себе в город. «Бедность была ужасная, — вспоминал он, — случалось, что на двоих братьев были одни только сапоги. Мать и сестра вязали на продажу шапки, я бегал по урокам или сидел над перепиской литографическими чернилами лекций, один брат служил хористом в оперетке, другой готовился на вольноопределяющегося, третий <…> благодаря неустанным хлопотам матери попал на дворянскую стипендию в Ярославскую военную школу для исправляющихся, хотя ни в каком исправлении не нуждался»[8]. Можно даже сказать, что к писательству Чирикова толкнул не только, как он сам выражался, «писательский зуд», но и — не в меньшей степени — крайняя нужда: он даже зимою ходил в летнем пальто и в одеяле вместо пледа. Издатель «Волжского вестника», профессор М. П. Загоскин, давший Чирикову наконец постоянный заработок, запомнил начинающего писателя закутанным во что-то невообразимое, продрогшим, озябшим. Величайшим счастьем стал первый гонорар — 13 рублей 50 копеек, заработанных литературным трудом. Тогда же поселилась в нем писательская гордость. Чириков с долей юмора описывает радость от вида впервые напечатанных типографским способом собственных строк: «<…> укрылся от людей, не мог начитаться. Раз десять подряд прочитал свое произведение <…>. Всматривался в заглавие, в подпись „Е.Ч.“!.. Неужели это именно я — „Е.Ч.“? Странно. <…> Думал даже, что все номера раскуплены из-за моего рассказа. „Хороший рассказ, черт меня побери. Молодчина, Евгений Чириков“»[9].

Естественно, что эти обстоятельства не могли не сформировать из Чирикова типичного радикально мыслящего юношу 1880-х гг., рано осознавшего свой долг перед народом и чувствующего свою близость к нему. Еще в гимназии организовывал он «кружки саморазвития», зачитывался прогрессивными романами И. В. Омулевского, Ф. Шпильгагена, Д. Л. Мордовдева. «Саморазвитие» продолжалось и в университете, где он оказался близок к народовольческой группе. Это же определило и то, что он перешел с юридического, где было «много франтов и мало единомышленников», на математический факультет. Там он увлекся химией, мечтая в будущем стать вторым Кибальчичем. Теперь Чириков уже вполне сознательный революционер: выпускает с помощью гектографа нелегальщину, на студенческих вечеринках поет запрещенные песни, произносит «возмутительные речи», презирает танцы, таскает под мышкой книги «социального» содержания. И конечно, все это закончилось так, как и должно было закончиться, — организацией какой-то сходки, протестом, исключением из университета, высылкой из города. И потом в жизни Чирикова будут аресты: в Нижнем Новгороде он в 1887 г. отсидит два с половиной месяца, еще полгода проведет в 1889 г. за решеткой Казанской тюрьмы по делу молодых народовольцев. Последний раз, уже известным писателем, в 1905 г. пробудет три недели в Таганской тюрьме, попав туда за принадлежность к Крестьянскому Союзу, массовой революционно-демократической политической организации, возникшей на волне общественного подъема, с членами которой готовили расправу «Союз русского народа» и «Союз Михаила Архангела». В это время черносотенцы даже приговорят его к смерти и попытаются привести приговор в исполнение, что вынудит его навсегда покинуть Москву и поселиться в Петербурге.

Все эти годы скитаний по городам (а он жил в Самаре, Минске, затерянном в Сибири Алатыре, многих других городах Российской империи) у Чирикова будут заполнены службой — он побывает и смотрителем керосиновой станции в Царицыне, и сверхштатным чиновником особых поручений при управляющем калмыцким народом, и секретарем в контроле Либаво-Роменской железной дороги, и счетоводом на какой-то стройке (как видим, по количеству профессий он вполне мог бы соперничать с М. Горьким). Но, главное, — эти годы будут заполнены писательством.