Читать онлайн «Схватка». Страница 31

Но вот уже с гиканьем несется лава гусар Новгородского полка, сверкая круглыми шишаками и острыми саблями. Что-то кричит своим кавалеристам Яков Черкасский, тряся длинными черными усами.

— Огня! Огня! — то и дело доносилось до ушей Кмитича. Стреляли картечью пушки, вновь били залпами жмайтские мушкетеры.

— Много, много стреляем… Ах, не хватит пороха так надолго! — тихо цедил сам себе Кмитич, притаившись за палисадом.

— Гранаты!

Плечистые высокие мушкетеры вышли вперед с дымящимися в руках круглыми гранатами. Словно камни полетели в сторону приближавшихся всадников, размахивающих блестящими саблями, ощетинившихся копьями… Грум! Грум! Грум! Рвались глиняные бомбы, сыпля длинными острыми искрами, раня и убивая… Всполохи взрывов отогнали коней, выбили из седел седоков. Но гусары развернулись на второй приступ. Вновь полетели гранаты, грохот и дым вновь пугал коней, ранил их, вновь падали из седел всадники…

Хованский со злостью сжимал в руках саблю, матерился. Гранаты, испуганные кони… Это он уже где-то видел. Под Оршей! Точно так же защищались партизаны. «Ничего, тех разбил и этих разобью!» — думал московский князь, злобно сплевывая в сторону.

— Пушкам огонь! — приказал он.

Огонь его пяти пушек много пользы не принес: литвины прятались за укреплениями, а стрелять на плоском, заросшем кустами берегу было крайне неудобно. Вновь в атаку шли гусары, их поддерживала пехота.

Гранаты скоро закончились. Мушкетеры перезаряжались. Вперед вышло пять шеренг литвинских пикинеров, выставляя длинные копья, втыкая их концы в землю, сжимая крепко пальцами.

— Стоять! — слышались крики офицеров…

Сбоку по ратникам Хованского били картечницы… Тяжелая конница налетела на частокол пик и отскочила, вновь налетела и вновь отскочила. Огонь по пикинерам из седельных пистолетов не расстроил их рядов: живые тут же вставали на место упавших, моментально смыкая свои поредевшие шеренги.

Сотня гусар литвинских пока стояла в резерве. Их Кмитич берёг на крайний случай, который — в чем был оршанский князь уверен — скоро наступит. А вот драгунам дали команду:

— Атакуй!

Драгуны налетели на побитую пулями хоругвь гусар, стреляя в них из длинных пистолетов… После короткой кавалерийской рубки атака драгун была отбита. Отошли и потрепанные московитские гусары…

В течение дня московиты больше не повторяли атак. По позициям Кмитича не прекращая били пушки. Их ядра, порой разрывные, приносили не мало вреда и хлопот, разнося в некоторых местах полисад в щепки, нанося кровавые раны людям. Московские пушкари явно пристрелялись.

— А что бы было, если бы вы, пан полковник, не взорвали те пять больших пушек? Гамон был бы! — говорил ротмистр Сорока Кмитичу.

— Оно и сейчас не легче, — отвечал Кмитич, видя, как каждое ядро ложится точно по полисаду, крошит укрепления, ранит и убивает людей, — нужно отходить к березовой роще. Туда не долетят ядра. Там рубить палисад будем.

И как только пехотинцы стали отходить, на них вновь пошли в атаку гусары Черкасского. Мушкетеры быстро выстроились. Дали залп… другой… третий… На всем скаку падали кони, всадники летели через их головы, но масса кавалерии все же домчалась до берез, за которыми успели укрыться пехотинцы. Гусары ринулись между стволами, но в оскаленные морды коней вонзались длинные копья пикинеров. Раненные лошади вставали на дыбы, сбрасывали седоков… Черкасский просил воеводу поддержать его огнем пушек. Хованский не захотел тащить по болотистой теснине тяжелые пушки и выкуривать литвинских ратников из-за берез. Он вновь и вновь посылал гусар в атаку, но жмайтские пехотинцы отвечали залпами. Между берез в одной белой рубахе с саблей в руке носился на коне Кмитич, распоряжаясь, подбадривая своих солдат, призывая стоять на смерть.

Ожесточенная перестрелка и жестокий бой завязался между укрывшимися в роще пехотой Кмитича и атакующей ее пехотой Хованского. Ратники палили друг в друга с близкого расстояния… Московиты никак не могли одолеть своих врагов, пока у тех не закончились патроны и порох. Теперь в роще завязался рукопашный бой. Звенели сабли, кричали люди… Солдаты рубили друг друга, били прикладами мушкетов, кололи саблями и шпагами, душили руками… Лишь вмешательство драгун помогло отбросить московитов прочь от березовой рощи… Было уже за полночь. До утра утомленные тяжелым не приносящим ни одной стороне перевеса боем обе стороны стихли, переводя дух.

Кмитич считал убитых, считал живых… От жмайтской роты осталась половина — не более трех сотен солдат…

— О действиях пехоты можно забыть, — грустно говорил полковник Сороке, — теперь у них только одно оружие — сабля. Теперь мы на атаки московитов можем отвечать только контратакой гусар и драгун. Это все, что мы можем.

В это же время ночью, о чем Кмитич даже и не догадывался, в лагере московитов без всякого боя от Новгородского полка гусар почти ничего не осталось: те гусары, что были жителями Новгорода и окрест, разъезжались по домам, не желая больше воевать на стороне Московии. Теперь Хованский располагал менее полусотней гусар, состоящих из плохо обученных карел и молодых москвичей — неожиданный и неприятнейший поворот для Хованского. От трех десятков казаков, облаченных в кирасы новгородского полка, в живых и в расположение полка осталось всего четверо. Хованский был озадачен и напуган еще больше. Но и Кмитич не знал, что ему делать дальше — обороняться было нечем, и лишь его драгуны с гусарами имели пока что порох в пороховницах. Да и то на один-два выстрела.

— Пороха на три-четыре выстрела хватит, — также говорили и пушкари.

«Дело дрянь!» — думал Кмитич. Похоже, драться приходилось голыми руками да саблями…

— Ничего, — подбадривал приунывших жмайтов Кмитич, — у настоящего солдата все отлично, пока в руках есть хотя бы сабля! Верно, хлопцы?

Мушкетеры смотрели угрюмо, но кивали, мол, верно.

В эти же минуты сотники, как и сам Яков Черкасский говорили Хованскому:

— Господин княже Иван Андреевич! Литва в роще засеку рубит, обороняться хотят. Значит, в атаку на нас не пойдут. Может, укроемся в Витебске? Гусары, вон, почти все поуходили! Иных поубивало. Нет у нас кавалерии, считай!

Но московский князь, словно вышедший из могилы упырь, уже чуял в воздухе запах молодой крови, жаждал напиться ею, горел нетерпением броситься в атаку немедля.

— Нет, мне нужна голова Кмитича! — отвечал он. — Готовьте атаку. Сотня гусар пойдет. Этого хватит. Пехота пойдет. Ее у нас много. Выбьем, погоним. Мои они сейчас! Я над Кмитичем властен!

Несмотря на потери, Хованский вновь поверил в успех. «Раз они сами на нас не нападают, прячутся за деревьями, значит, боятся», — думал московский князь.

Положение между двумя кровными врагами сложилось уникальное: московиты не решались атаковать, ибо их гусары сократились с двух тысяч до полуторасотни; ну, а Кмитич не мог более обороняться. Впрочем, наскрести пороха на пару десятков солдат для одного-двух выстрелов удалось, собрав зарядицы у убитых и пленных врагов…

Только ленивый не обсуждал отставку Яна Казимира и кандидатуру нового короля Речи Посполитой. Но вот что удивляло князя Богуслава Радзивилла: на Биржах, Дубинках, в Слуцке и Копыле кандидатура Яна Собесского совершенно никак и никем не вспоминалась и мелькала едва ли. О ней говорили лишь те, кому заплатил, либо с кем договорился сам Слуцкий князь либо его кузен Михал. На первое место среди претендентов на престол выходил… сам Богуслав. Ему конкуренцию составлял лишь ничем не знаменитый галицкий князь Михал Вишневецкий. Популярность Любомирского также росла, но на этого пана в Польше все больше смотрели как на знамя борьбы с опостылевшим Яном Казимиром (а скорее, с его женой), но не как на будущего короля.

Вроде странно: война шла к победе Речи Посполитой, но Яна Казимира никто: ни шляхтич, ни каменщик, ни пахарь — не мог назвать королем-победителем. Особенно слово «победа» как-то не получалось произнести у литвинских шляхтичей, в основном из-за катастрофических разрушений и потерь литвинского Княжества. Да и поляки полагали, что именно из-за глупых претензий Яна Казимира на шведский престол началась война с Карлом Густавом, из-за плохой политики на Руси — с Хмельницким, из-за недальновидности на востоке — с Московией. Поговаривали, что грядет война и с Турцией, с которой вроде как начали договариваться казаки против Польши. И вот тут-то даже иные враги Богуслава признавали, что этот литвин отличается крепким боевым духом, пластичным умом. Он никогда не был, в отличие от Яна Казимира, подкаблучником и уж куда как лучше справился бы с ролью короля.