Читать онлайн «Атосса». Страница 12

Отцов города смущало оружие, привезенное Никодемом, которое он, нагрузив на ослов, хотел везти к скифам. Продавать и дарить оружие степнякам запрещалось. Город много терпел от их набегов и не раз сидел в осаде. Один владелец оружейной мастерской приговорен был к смерти за тайную продажу своих изделий скифам. Но Никодему никто не решался сказать слово упрека. Все в городе, от архонта до последнего ремесленника, испытывали на себе власть его денег. Громадная толпа торговцев и содержателей мастерских кормилась благодаря ему. Каждый год, к его приезду, они отправлялись на больших речных судах вверх по Гипанису и Бо-рисфену, чтобы скупать зерно у скифов-земледельцев и сбывать им глиняную и бронзовую посуду, вина, ткани, украшения, привозимые из Эллады или выработанные здесь по заказу Никодема. Некоторые богачи обязаны были ему состоянием. Его не только чтили, но любили: бедные — за щедрость и великодушие, богатые — за любезность, снисходительность и постоянную готовность помогать в приумножении богатств. Он никого не разорил, никого не заковал в цепи за долги. Слава его была такова, что, пожелай он поселиться в Ольвии, он мог бы стать ее Пизистратом.

Не малую роль в снисходительности ольвиополитов сыграли слухи о готовящемся персидском нашествии. Оно казалось бредовым вымыслом, но они не могли не верить Никодему, видевшему собственными глазами чудовищные орды, перешедшие Босфор. Скифская опасность бледнела перед этой угрозой. Вот почему самые строгие благосклонно относились к затее Никодема и помогали в его приготовлениях. Ему подобрали артель каллипидов для сопровождения и охраны каравана. Кал-липиды были скифами, но занимались земледелием, жили в непосредственной близости к Ольвии и усвоили эллинский язык и обычаи. Греки считали их своими союзниками, позволяли селиться под самыми стенами города, а наиболее богатые и знатные каллипиды имели собственные дома в Ольвии. Путешествие без них было бы невозможно. Предстояло идти на север через лесистую местность, через необозримые степи, по которым лишь немногие греки решались ездить. Такие поездки бывали раз в десятилетие и о них долго говорили во всех колониях Понта, как о величайшем событии. Несколько лет назад подобное путешествие совершил Перигор из Оль-вии. Его указаниями пользовался теперь Никодем. В свиту к нему попало несколько каллипидов, ездивших с Перигором и знавших дорогу. Никодем должен был проникнуть в расположение орд Скопасиса, повелителя царственных скифов, самых многочисленных и самых суровых, считавших всех остальных своими рабами. Торговлю с ними греки вели через земледельческие племена и упоминали о них не иначе, как с содроганием.

- Лучше тебе вступить в союз с волками, чем стать другом этих разбойников и душегубов, — говорили Никодему. Но он упрямо твердил:

- Когда начинается битва, не овец пускают на врага, но львов и тигров. Если злые победят деспота и разбойные избавят мир от порабощения, то благословенно варварство! Чем неукротимее зверь, тем лучше.

Занимаясь приготовлениями к отъезду, Никодем посещал друзей, устраивал пиры, заходил в храмы, поднимался на городские стены, бродил по тесным закоулкам, угощая босоногих ребятишек сладкими финиками. Бывало, не успев приехать в Ольвию, он уже мечтал о возвращении в Милет. Он ласково презирал ее за грубость, за вонь узких улиц, скрип жерновов, подобный ослиному реву, несшийся из наглухо закрытых домов. Теперь ее шумы и запахи были дороги, как последний отзвук Эллады.

С тихой грустью посещал он некрополь. Там еще стояли столетние стеллы основателей Ольвии и первых поселенцев в этом диком краю. Читая их имена, Никодем проникался теплым чувством родственности и единопле-менности. Все они были выходцами из Милета и камень сохранил их предсмертные приветы своей заморской родине. Поздние поколения реже упоминали Милет в надгробных надписях, но в них Никодем тоже чувствовал своих земляков. Глубоко печальное и услаждающее было в белых мраморах, в поминальных анафорах, в эпитафиях и в коротких надписях: «Гастион, жена Ираклида и дочь Васила, прощайте!», «Зиновий, сын Зиновия, прощай!»

Никодем завидовал этому тихому пристанищу в земле родного города, под боком у друзей, и отгонял мысль о собственной могиле, которую не будет украшать белая стелла с такой же простой и задушевной надписью. Скифские дожди, снега вымоют и выбелят его кости...

В день отъезда горожане стеклись к храму Ахилла, покровителя моря. Там собралась вся богатая и знатная Ольвия. Город пришел проводить Никодема в его необыкновенное путешествие. Скифы-каллипиды, взятые для сопровождения каравана, молились с ним вместе Фаргимасаде, как они называли Посейдона. Они чтили в нем бога нижнего неба. Одеты они были, по обычаю царственных скифов, в длинные кожаные штаны и куртки.

Когда кончился обряд освящения доспехов, Никодем тут же в храме облачился в латы, взял копье, щит и надел шлем с пышным гребнем из конских волос.

— Это сам божественный Ахилл! — воскликнул восхищенный голос. Его поддержали льстивые возгласы со всех сторон. Сравнивали с Гераклом, с Язоном, Одиссеем, даже с Арасом.

Наступил самый значительный момент. Все знали, что Никодем хочет принести богатые дары в честь Посейдона, своего покровителя, чей трезубец водил его по морям и чье благоволение сопутствовало в задуманном деле. Каждый хотел видеть, чем обогатит их храм безумный милетянин. Ждали щедрой жертвы, но то, что увидели, превзошло самое жадное воображение. К подножию жертвенника поставили серебряный котел, на стенках которого изображалась борьба Тезея с Минотавром. Потом принесли яшмовый щит с головой медузы из чистого золота. Ее змеиные космы лучами распустились по темной зелени диска. За ними следовал меч, вывезенный из Египта, украшенный топазами, золотые и серебряные цепи, слоновые клыки, страусовые опахала, блестящие материи с вышитыми картинами и узорами. Гул восхищения пронесся по храму, взоры светились умилением и когда Никодем обратился к ольвиицам с прощальным приветом, он увидел лес поднятых рук, лица, светящиеся любовью и уста, источавшие задушевные признания. Ольвия еще ни разу не видела столь пышной процессии, когда Никодем, выйдя из храма, сопровождаемый вооруженной свитой, двинулся к городским воротам. Там он сошел с коня, поклонился городу, бурно прижал к груди друзей. Народ с плачем махал шапками, плащами, повязками и долго слышалось:

— Прощай, Никодем.

Гипакирис протекал через лесистую местность, лежавшую к северу от Ольвии. Полная болот и стоячих вод, она дышала лихорадками, вредными испарениями и насылала на город болезни. Пройти ее можно было только рекой. Гнилые пни, поросшие мхом ивы, скрюченные стволы деревьев, выросших уродами из-за обилия влаги, торчали по сторонам. Берега порой исчезали и тогда деревья выходили прямо из воды. Открывалось болото, зеленевшее листьями кувшинок, наростами лягушачьей икры, звеневшее от птичьего гомона. Восхищенные цапли замирали на одной ноге, созерцая громаду триэры. Временами река суживалась настолько, что весла упирались в берега. Тогда каллипиды с тревогой всматривались в только что начинавшую распускаться листву, нависшую над водой: они боялись диких племен, населявших лес. Одетые в звериные шкуры, вооруженные копьями и луками, жители лесов ревниво охраняли свои дебри от чуждого вторжения. За каждым кустом, на каждом повороте реки могла притаиться смерть. Нико-дем часто видел зловещее дрожание ветвей в прибережных зарослях и слышал стук барабана в чаще. Он звучал, как глухие удары в дверь.

Гипакирис — тихий, спокойный — то змеился по лесу, то тянулся прямой линией.

Никодем настоял, чтобы триэра шла не только днем, но и ночью. Это было опасно из-за незнания реки и ее поворотов, но он велел освещать путь огнем, разведенным в железной клетке, подвешенной на длинном шесте к носу триэры. Стволы и сучья вставали тогда костлявыми привидениями, черными чудовищами поднимались из пылавшей воды коряги, а две лодьи с конями и ослами, шедшие на прицепе, как горы, и громоздившиеся на них кучи сена угрожающе чернели. Рулевые на лодьях и на триэре постоянно перекликались. Рабам страшно было от этих криков, будивших заснувший лес и долго не смолкавших в его недрах. Иногда реку заволакивало туманом и тогда суда останавливались и прислушивались в темноте к шорохам и вздохам леса.

Три дня шли по Гипакирису. На четвертый — подошли к месту, где река суживалась и была завалена большими деревьями. Отсюда начинался пеший тракт в глубь Скифии.

В лесу гудел барабан, точно били палкой в выдолбленную колоду. Никодем сошел на берег в сопровождении десятка человек и углубился в заросли. Тропинка вилась между кустов корявых ольх, выступающих из земли корней и не позволяла видеть дальше, чем на несколько шагов. Каллипиды предупредили, что всякий, вступающий на тропинку, отдает себя на милость лесного народа. Никодем в этом убедился, когда на одном из поворотов каллипиды, повалившись на землю, змеями расползлись по кустам, а возле правого глаза Никодема задрожала стрела, вонзившаяся в древесный сук. Из чащи раздалось воркование голубя. Каллипиды ответили чем-то, похожим на собачий лай, и позвонили в бронзовую посуду. В ответ опять заворковали.