Читать онлайн «Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 1». Страница 6

В XVIII и в начале XIX века шли постоянные споры о том, возможен ли самый жанр исторического романа, иначе говоря — возможно ли сочетание в одном произведении исторической правды и художественного вымысла. Вымысел разрушает историческую правду, искажая события и чувства, а голая правда не может доставить читателю художественного удовольствия. Вальтер Скотт должен был разрешить эту эстетическую проблему, поставленную перед ним его эпохой. Он утверждал, что задача исторического романа отнюдь не заключается в строгом, научном, педантическом следовании фактам. «Верно, — писал он в предисловии к «Айвенго», — что я не только не могу, но и не пытаюсь соблюсти полную точность ни в отношении одежды, ни тем более в значительно важнейшей области языка и нравов. Но те же соображения, которые не позволяют мне писать диалог произведения на англосаксонском или нормано-французском языке... не позволяют и ограничиться пределами эпохи, в которой протекает моя повесть».

У Скотта нередко встречаются и фактические ошибки в Датах, в биографиях исторических деятелей и т. д. Но это неважно: по его мнению, для исторического романиста самое главное — интерпретировать события так, чтобы современный читатель понял их и заинтересовался ими: «Если вы хотите возбудить интерес, передавайте ваш сюжет в свете нравов той эпохи, в которую мы живем, и на ее языке... Ради многочисленных читателей, которые, надеюсь, будут с жадностью поглощать эту книгу, я объяснил на современном языке наши старые нравы и углубил характеры и чувства моих персонажей, так что современный читатель, полагаю, не ощутит отталкивающей сухости чистой археологии».[9]

Скотт утверждает, что это — естественное право всякого художника, независимо от того, изображает ли он современность или историю: «Я нисколько не перешел за пределы свободы, на какую имеет право автор художественного произведения». Романист не должен слишком увлекаться археологией. Не следует так резко отделять древнее от современного и забывать о «широком нейтральном пространстве, то есть о той массе нравов и чувств, которые одинаково свойственны и нам и нашим предкам, которые перешли к нам от них неизменившимися, или же, возникая из самой сущности свойственной всем нам природы, могут существовать одинаково во всякую эпоху... Страсти, источники, которые их порождают во всех их проявлениях (то есть чувства и нравы), — одни и те же во всех званиях и состояниях, во всех странах и во все века; а отсюда следует... что воззрения, умственные навыки и поступки, хотя и подвергаются влиянию различных условий социальной жизни, все же в конце концов должны иметь между собою много общего».[10]

Рассуждения эти имеют важное принципиальное значение. Они устанавливают новый взгляд на исторический процесс и на его носителя — человека. Рационалистам XVIII столетия почти все предыдущие исторические эпохи казались варварскими и смешными, а их суеверия — заблуждениями, заслуживающими одного только презрения. Скотт пытался глубже понять прошедшие исторические эпохи, утверждая, что страсти и чувства во все эпохи одинаковы по существу, хотя и различны по форме.

Просветители XVIII века считали культуру своей эпохи единственной «настоящей», почти все остальные национальные культуры Запада и Востока были отвергнуты как нелепость и недоразумение. Скотт уничтожает эту нетерпимость в отношении инонациональной, чуждой по форме культуры. Сословное и классовое презрение к «черни», к невежественному народу, столь характерное для аристократических и образованных кругов Европы, также отвергнуто Скоттом во имя более справедливого, более гуманного исторического миропонимания.

Задача исторического романиста, по мнению Скотта, заключается в том, чтобы за своеобразием различных культур найти живую душу страдающего, жаждущего справедливости, взыскующего лучшей жизни человека.

Эта «живая душа» человека, жившего сотни лет тому назад, может вызвать наше сочувствие только в том случае, если она предстанет нам во всем своем национальном, культурном и историческом своеобразии. Весь этот «антиквариат», эти «нравы», быт, одежда и оружие необходимы для того, чтобы конкретно представить исторического человека, понять его в странностях его поведения, взглядов и чувств. Исторический роман должен воспитывать в современном читателе симпатию ко всему человечеству, чувство солидарности со всеми народами, прошедшими до нас свой тяжкий исторический путь, и вызвать сострадание к широким демократическим массам.

Просветители особенно иронически относились ко всякого рода суевериям, начиная от религиозных представлений и кончая народными поверьями и сказками. Их исторической заслугой является борьба с церковным мракобесием и религиозным фанатизмом. Религиозные войны, ереси, вера в сверхъестественное казались им просто результатом невежества. Поэтому все это «невежество» они считали недостойным серьезного внимания историка.

Скотт был свободен от вероисповедных страстей и к религии относился лишь как к политической силе, которую следовало бы обезвредить или обратить на пользу государства. Однако, рассказывая о крестовых походах, религиозных войнах и английской революции, он должен был уделить религии большое внимание. Он не только смеется над безумными фантазиями протестантских проповедников и католических паломников, но и пытается понять эти фантазии как важный исторический факт.

Он угадывает за ними реальные исторические потребности народа, борьбу идеологий, интересы классов и культур и в меру своих сил вскрывает общественный или политический смысл того, что прежде, просто отвергалось как пустые и вредные выдумки.

Суеверия, вера в привидения, в духов, в колдовство и пророчества играют в романах Скотта приблизительно ту же роль: это не только средство возбуждения интереса или построения увлекательной интриги, они необходимы для того, чтобы воссоздать колорит эпохи.

Действие «Вудстока» построено на широко распространенной в народе вере в привидения, в «Монастыре» рассказывается о некоей мистической «белой даме», которая таинственно оберегает аристократический род; колдуньи и пророчицы фигурируют во многих романах, например в «Гае Мэннеринге», в «Пирате», в «Антикварии» и т. д. Однако повсюду, за исключением одного только «Монастыря», сверхъестественное объясняется вполне реально — иллюзией, больным воображением или вмешательством разумной человеческой воли, пользующейся суевериями для достижения своих целей.

Исторический роман, по мнению Скотта, должен воспроизвести историю полнее, чем научно-историческое исследование, потому что сухую археологию он должен заполнить психологическим содержанием, страстями и «мнениями» создающих историю людей — отдельных личностей так же, как и большого людского потока. Для того чтобы разрешить эту задачу, исторический роман должен, наряду с политическими событиями, изображать частную жизнь частных людей — сочетать широкое политическое действие и любовную интригу, реальных исторических лиц и лиц вымышленных. Реальные исторические лица, — как, например, претендент в «Уэверли», Людовик XI и Карл Смелый в «Квентине Дорварде», король Иаков в «Приключениях Найджела», Ричард Львиное Сердце в «Талисмане» и др., — характеризуют политическое действие романа. При помощи вымышленных персонажей изображаются частная жизнь и страсти, не имеющие чисто политического характера. Эти вымышленные персонажи ведут любовную (или романическую) интригу романа.

Согласно старой традиции, роман непременно должен быть построен на любовной интриге. Это правило строго соблюдалось в XVIII веке и целиком перешло в XIX век. Но в историческом романе должны быть исторические герои. Вот почему старым романистам (например, мадемуазель де Скюдери во Франции или Джейн Портер в Англии) приходилось наделять своих исторических героев любовной страстью, даже когда они к этой роли совсем не подходили. Так искажались и образы знаменитых исторических деятелей и характер их эпохи.

Вальтер Скотт поступил иначе. Чтобы как можно более точно воспроизвести характер политических деятелей, он освободил их от придуманной любовной интриги и передал ее вымышленным героям. Историческая точность была соблюдена, но вместе с тем сохранена и обязательная романическая интрига.

Исторические герои у Вальтера Скотта теснейшим образом связаны со своей эпохой. В огромном большинстве случаев они определены общественными процессами. Людовик XI (в «Квентине Дорварде») — первый «новый» король Франции, первый ее «собиратель», который хотел сплотить страну, разделенную па множество феодальных владений, в единое национальное государство с могучей королевской властью. Он первый понял значение денег и силу горожан — ремесленников и торговцев. Ловкой дипломатией и союзом с городами он одолел крупнейшего французского феодала — герцога бургундского Карла Смелого. И Людовик и Карл изображены как представители различных мировоззрений, государственных систем и эпох в развитии Европы. Их личный характер, при всей индивидуальности каждого, целиком этим определен. То же нужно сказать обо всех исторических персонажах Скотта.