Читать онлайн «Армянское древо». Страница 39

После ужина Лейла ушла спать и поцеловала меня на ночь. Я остался с Надей в гостиной, которая служила также и библиотекой. Надя подошла к книжным полкам и достала очень потертую папку. Она подала мне фолиант и уселась напротив, наблюдая за мной. Я улыбкой поблагодарил ее за нежный прием и ее любезность и осторожно раскрыл папку.

На листках хорошей, качественной бумаги со старинным оттиском Главного управления османских железных дорог кто-то писал хорошим почерком по-французски. Прочтя лишь первые фразы, я сразу узнал, что это было именно то, что я столько времени искал.

В те годы я был слишком молод, чтобы иметь свое мнение, но мой дядя Ибрагим-паша хорошо знал, что надо делать. В конце концов меня направили во Францию, потому что он (а без всяких сомнений, именно он был главой всей семьи) решил, что за железными дорогами — будущее.

Так, в 1875 году я оказался в Париже. Мне недавно исполнилось двадцать лет, и за короткое время я обнаружил мир, так отличающийся от того, в котором я привык жить.

Должен сказать, что все это стало возможным благодаря табаку. Турецкие сигары были лучшими из тех, которые курили в Европе. И хотя многие нас критиковали, ворча, что мы — деградирующая империя, все стремились достать наш табак, наш хлопок и многие другие товары, которые могла предложить только Турция. Благополучие нашей семьи основывалось, прежде всего, на табаке, но, признаться, мир коммерции меня совсем не привлекал. Поэтому я посвятил всю свою жизнь тому, чему научился за пять лет в Париже, — железным дорогам.

Конечно, там я вошел в контакт с внешне интеллектуальной группой Молодых османцев. Я говорю «внешне интеллектуальную», потому что там больше всего говорили о политике. Мы были не настолько слепы, чтобы не видеть разницы между нашей страной и Западом. Предстояло сделать столько, что, казалось, добиться перемен было просто невозможно.

Вообще говоря, поначалу мне нравилось туда ходить, потому что там появлялись поэты, и среди них мой кузен Зийя-паша, — именно он и ввел меня в эти кружки. Там же я познакомился с журналистом Намик Кемалем — он первый, кто хотел убедить меня в том, что надо было устранить султана, чтобы установить республику. Мне иногда присылали журнал — это позволяло мне чувствовать себя современным человеком и европейцем — в Константинополе не было такой интеллектуальной университетской атмосферы. Там никто не мог и головы поднять. Если поднимешь ее, секретная полиция и шпионы султана, рыскавшие везде, тебя сразу же вычислят, и тебе конец.

Не хочу сказать, что этого не было и в Париже. Я мог бы назвать несколько лиц, присутствовавших на собраниях, которые были просто стукачами. Но в те молодые годы даже риск казался нормальным элементом достойной жизни.

Но свободного времени у меня было мало. Меня очень интересовала учеба, и я осознавал, как мне повезло, что учусь в таком вузе, как Политехнический.

Но время прошло очень быстро и, прежде чем я это осознал, на руках у меня был диплом инженера-железнодорожника. Пришло время возвращаться в Константинополь. Кроме того, мой дядя Ибрагим добился аудиенции с Большим визирем, и я получил письмо, в котором меня просили ускорить приезд в Турцию.

После той аудиенции у меня в кармане появился контракт, где я фигурировал как старший инженер Общества османских железных дорог. Моего дядю распирало от удовольствия, и я понял, что мир у моих ног.

У меня не было никакого опыта, но в теории я разбирался куда лучше других, которые были всего-навсего «практиками». Во Франции я научился всему, чему только можно было научиться в области железных дорог, и это обеспечивало мне хороший пост в моей стране.

Намного позже, когда я уже проработал несколько лет, однажды вечером меня пригласили на собрание в Академию военной медицины.

Шел 1889 год, и перемены происходили очень быстро. Македонский, греческий или армянский терроризм причинял нам одни неприятности. Их у нас было слишком много, чтобы выносить еще мятежные нацменьшинства, кидавших в нас камни, а потом прятавшихся за спинами Франции или Англии.

В тот вечер было образовано тайное общество «Итгихад вэ Теракки». Это был секрет полишинеля, потому что об этом обществе знала вся армия, интеллигенция, а также оппозиция. Мы не могли согласиться с тем, чтобы реформы, к которым европейские страны принуждали Высокую Порту, шли исключительно на пользу национальным меньшинствам.

Все говорили о новой идее — содружестве османских народов.

Сейчас, спустя столько лет, я думаю, что только по наивности я присоединился к обществу, с которым у меня не было ничего общего. Но это случилось, и я должен нести ту часть ответственности, которая пала на меня.

Несколько дней спустя меня пригласил Большой визирь на важное совещание, на котором должна была идти речь о новых проектах по расширению сети железных дорог.

Совещание состоялось на первом этаже в зале Долмабахче.

Поговаривали, что у султана был личный интерес ко всем этим проектам, в зале установили макет страны размером в три биллиардных стола и макет маленького паровоза, который ездил по кругу и — невероятно — пускал дым из трубы.

Там было несколько крупных немецких инженеров, финансисты из «Дойче банка», несколько депутатов нашего парламента, даже прямые родственники султана, но его самого не было.

Один из немецких инженеров, пруссак с короткой прической ежиком, был настроен критически по отношению к проекту. Вообще-то говоря, и мне он показался необычным. Железнодорожная линия между Константинополем и Багдадом! Проект был безмерно дорогим, с большими техническими, структурными и политическими трудностями, но вполне реальным, если бы были преодолены все эти трудности. Большой визирь поддержал проект, заверив, что Турция и Германия могут пройти совместно большой общий путь.

Потом он заговорил об окончании строительства ветки между Белградом и Константинополем, которая должна была открыться до 1890 года. Это был долговременный прогноз, потому что сохранялось еще немало политических проблем. Все говорили, что эта трасса, которая будет называться «Восточный экспресс», имеет важнейшее значение для Германии, Австрии и Турции, поскольку она должна соединить исторически близкие страны. Потом мы подняли тост за здоровье доброго султана Абдул-Гамида, за кайзера Вильгельма, за железную дорогу и за будущее.

Потом я подумал, что султан предпочел, чтобы его никто не видел с бокалом шампанского в руке. Ведь в конце концов он был никем иным, как халифом верующих.

Один из высокопоставленных военных, присутствовавших на собрании, заговорил о сотрудничестве между армиями, мы выпили и за это.

Большой визирь и мы все, находившиеся там истые мусульмане, доказали, что мы можем быть такими же европейцами и западниками, как немцы или французы.

Думаю, что в тот вечер были заложены основы плодотворных связей между Оттоманской империей и Германией.

С того дня мое общественное положение существенно укрепилось — меня часто приглашали во дворец на совещания, многие из которых проходили с участием наших немецких друзей. Я смог оценить, что означало быть влиятельным человеком и быть принятым без промедлений самим Большим визирем. С того дня многие мои родственники и друзья приходили ко мне, излагали свои проблемы, и я смог решить немало из них. Такая ситуация привела к тому, что мой, в общем-то, интровертный характер понемногу стал более открытым, поскольку меня приглашали на много приемов и общественных встреч.

На одной из них, а именно в салоне Сюфера, в том же Долбамахче я познакомился с той, которая стала потом моей женой. Ее звали Фатима Мунтар. Она была наследницей крупной судоходной компании. Это была прекрасная женщина, и я безумно влюбился в нее. Шесть месяцев спустя мы поженились — церемония была пышной, на мой вкус излишне богатой и нескромной.

Все говорили об этой свадьбе. Поговаривали, что меня должны были назначить министром транспорта, а друзья посмеивались над таким совпадением.

Но я хотел заниматься только железными дорогами. Политика была мне не по душе, и тем более то направление, которое она принимала. Меня интересовали только поезда, шестеренки, пар и проектирование новых линий. Во время моих поездок в Париж для проверки хода реализации проекта «Восточный экспресс» я испытывал большую гордость. Через короткое время Париж соединится с Константинополем через Лозанну, Милан, Триест, Загреб, Белград и Софию. Возможно, ветка протянется и до Вены и Берлина. Это было мечтой любого турка, и я помогал осуществить ее.

Я думал о будущей станции Хайдарпаса и о тех трудностях, которые предстоит преодолеть, чтобы соединить ее с Измитом. Оттуда поезда пойдут на всю Азию, и тогда никто не сможет сдержать развитие Турции, особенно при сотрудничестве с Германией, которая с каждым днем проявляла все больший интерес к нашей стране.