Читать онлайн «Бремя государево (сборник)». Страница 37

До 1462 года Великая Пермь являлась страною языческою. Князья ее тщательно чтили разных языческих богов, главным из которых был Войпель[24]. Перед ними совершались моленья, им приносили жертвы, но вот около 1462 года пришли из печорского края на Колву монахи Свято-Троицкой обители[25] и возвестили Слово Божье жителям Верхней и Нижней Перми. Монахи эти были зыряне, князья пермские тоже происходили из зырянского рода, — убедительная проповедь соотичей сильно повлияла на них, и они изъявили желание креститься. Тогда прибыл из Усть-Выма епископ Иона и крестил великопермских князей, а затем и весь народ их. Последний, впрочем, крестился не совсем охотно. Многое множество причин препятствовало сердечному уяснению пермянам евангельских истин… Князь покчинский получил при святом крещении имя Михаила. Князья изкарский и чердынский нареклись Матвеем и Владимиром. Епископ Иона основал Иоанно-Богословский монастырь в Чердыне, а в Покче и Изкаре построил по небольшой церковке и поставил в них игумена и священников. Потом он преподал архипастырские наставления своей новопросвещенной пастве, заповедал им во всем следовать христианскому учению и соблюдать душевную чистоту и возвратился в городок Усть-Вым, куда его призывали дела церкви.

Население Перми Великой состояло из всевозможных народцев: зырян, пермяков, остяков, самоедов, вогулов, татар, башкир и других, но главными, преобладающими народами были зыряне и пермяки. Пермяков насчитывалось более всех других, а зырян хотя было и меньше, но все-таки по своей численности они могли считаться вторым народом после пермяков. Затем шли вогулы, но большая часть их не признавала власти пермских князей, а образовала особую орду, которая осела в верховьях реки Колвы и реки Печоры и имела своих князей. Между последними и князьями пермскими длилась вечная распря, зачастую разрешавшаяся кровавыми столкновениями и набегами вогулов на пермские земли. Вогулы опустошали Пермь, но иногда и их постигала расплата — они терпели жестокие поражения от пермских князей, и беспокойный вогульский народ надолго затихал в своих лесах, между верховьями Колвы и Печоры, где он занимался звероловством… Между прочим, в Перми Великой находились и русские. Русских здесь было, однако, не особенно много. Это были новгородские повольники из числа вечных искателей приключений, облюбовавшие пермские леса для свободной жизни. Владетели Перми Великой относились к ним доброжелательно, во-первых потому, что они служили им незаменимыми посредниками при сношениях с чужестранными людьми: с московскими купцами, с новгородскими сборщиками податей, с удалыми грозными ушкуйниками, из числа которых они и сами происходили, а во-вторых — они знали очень много таких вещей, о чем обитателям Великой Перми даже во сне не снилось. Например, они «ведали» искусство возведения укреплений, умели строить большие дома по образцу купеческих хором, ковали всевозможное оружие, отличавшееся хорошей закалкой, делали прочные щиты от стрел и вообще знали много полезных ремесел, необходимых в домашнем обиходе. Проживали они в разных городках и селениях Великой Перми, и, между прочим, неподалеку от городка Покчи у них был свой собственный городок, носивший название Малого Новгорода, где они образовали нечто вроде крохотной республики, наподобие вечевого устройства Господина Великого Новгорода. Городок этот торчал как бельмо на глазу у всех пермских князей, но они не решались предпринимать чего-либо серьезного против отчаянных русских людей, которые были полезны для самих князей, показывая, как «настоящим людям» жить должно. Да к тому же страх перед всесильным Великим Новгородом удерживал их от неприязненных действий по отношению к русским выходцам. Это позволяло смелым новгородцам беспрепятственно жить на пермской земле, где они являлись первыми по времени русскими поселенцами.

Христианство среди обитателей Перми Великой было распространено повсеместно, но не все подданные пермских князей приняли его по убеждению в превосходстве новой веры над язычеством. Находилось много таких людей, которые только внешне исполняли обряды Православной Церкви, а в глубине души являлись ревностными язычниками. Сам князь покчинский начинал сомневаться в спасительности новой веры. Случилось так, что едва было принято Великой Пермью христианство, различные бедствия (хотя и бывавшие раньше) стали постигать новопросвещенную сторону. Грубые умы приписывали это гневу старых богов, а между тем священников было мало, чуть ли не шесть человек на всю страну, поддерживать новопросвещенных было некому, и недоверие к новой вере стало захватывать всю Великую Пермь.

В таком виде застал Великую Пермь 1472 год, год великих для нее событий.

Покчинский князь Микал (мы станем называть его по местному) спал, когда в дом его явился посланник чердынского князя Ладмера и попросил разбудить его. Домоправитель князя не соглашался было беспокоить Микала, доказывая, что он недавно вернулся с охоты и поэтому нуждается в отдыхе, но посланник стоял на своем, и домоправителю волей-неволей пришлось будить своего господина.

— Зачем? — недовольно спросил Микал слугу, когда последний начал осторожно трясти его. — Чего тебе надо от меня? Ведь знаешь, устал я изрядно!

Домоправитель почтительно вымолвил:

— Прости, господин мой. Не посмел бы я тебя тревожить, но дело такое подоспело… Приехал к твоей милости посланный Ладмера, князя чердынского… приехал с худыми вестями. Прикажешь впустить его?

— С какими худыми вестями? — встрепенулся Микал, с живостью поднимаясь с постели. — О чем еще каркаешь ты, Куштан?

— И рад бы я не каркать, князь, — тихо произнес Куштан, — но страшная беда нам грозит… беда от Москвы далекой!.. Москва ведь на нас поднимается, Москва на нас идет, господин мой, а с Москвою шутки плохи…

Микал побледнел немного. Озноб пробежал у него по спине. Он с испугом поглядел на своего слугу.

— Неужели Москва на нас идет? Неужели Москва, которая Новгород Великий сломила?.. О горе! О горюшко наше! Скорее зови его сюда, зови гонца. Москва страшнее всего…

Домоправитель поспешно вышел. Князь Микал остался в своей опочивальне и с каким-то странным выражением поглядел в передний угол, где висела икона с изображением святого Николая Чудотворца. Сомнение и досада выразились у него на лице.

— Вот она! Вот эта вера христианская! — презрительно прошептали его губы. — Немного добра принесла она нам! Сперва эти тяжелые притеснения новгородских разбойников, а потом битвы кровавые с вогулами проклятыми!.. А потом пошло и пошло: то зверей не будет в лесах, точно они сквозь землю провалятся, то рыба в реках в глубину уйдет, откуда ее не достать никак, так что голодовать приходится! То зима такая наступит, что люди десятками замерзают!.. А наши попы говорят, что это Бог нас испытует из любви к нам… Хороша же, однако, любовь Бога Христианского! Подальше бы от такой любви… право, подальше!

Лучше бы не было такой любви, ежели от этой любви люди страдать должны!..

В опочивальню вошел гонец чердынского князя. На лице его была написана глубочайшая почтительность. Он низко поклонился Микалу.

— От чердынского князя Ладмера к твоей милости, князь высокий, — степенно проговорил он. — Прислан к тебе с вестью нерадостной…

— Говори, какая весть? — приготовился слушать Ми-кал. — Кажись, о Москве что-то такое?

— Москва на нас войной идет, князь… Москва нас хочет покорить, как волость новгородскую…

Микал вдруг рассердился почему-то и стукнул кулаком по столу.

— Волостей новгородских здесь нет! — закричал он раздраженным голосом. — Мы вольные люди пермские! Над нами никто не начальствует… Мы сами собой управляемся…

— Прости, господин князь высокий, — униженно закланялся чердынец, видя, что попал впросак. — Не то я сказать хотел. Вестимо, Пермь Великая не волость новгородская. Но ежели мы платим дань Новгороду Великому, Москва-то, значит, и считает нас волостью новгородскою…

— И Москва тебя не умнее, ежели мыслит так, — угрюмо пробурчал Микал. — Не думает, взять в толк она не хочет, что Новгороду не дань мы платим, а только откуп за свое спокойствие даем. А это ведь разница не малая. Понимаешь ты, о чем я толкую?

— Понимаю, князь высокий.

— Ну, ладно, дальше говори теперь, чего ради Москва на нас воздвигается? Ведь ведомо вам в Чердыне многое бывает, о чем мы в Покче даже слыхом в кое время не слыхиваем…

Посланец откашлялся и продолжал:

— Князь Ладмер повелел доложить твоей милости, князь высокий: много-де причин Москва нашла для того, чтоб Пермь Великую воевать, но главная причина такая — хочется-де Москве откуп тот с нас брать, который мы Новгороду даем. А Новгород нынче Москвою побежден несомнительно, ну и разлакомились москвитяне на другой кусочек лакомый, на нашу Пермь Великую, порешили к рукам ее прибрать по обычаю своему по московскому…