Читать онлайн «Пятая печать. Том 2». Страница 40

Царапает коготком, бередит душу тревога: что делать, как жить? Нет ответа. И не будет, раз нет понятного вопроса. Умные ответ — на умный вопрос. Крутятся мысли по кругу и к заначенному снаряду возвращаются. Зудит досада на диалектику целочки: «и хочется, и колется, и мамка не велит?!» А может быть слабО? Эх, ты граф Монте-Кристо! Выпал шанс, а ты — в кусты? Задрипа позорная… так? Нет! Не так! Еще полгода назад при таком фартовом раскладе разве прошел бы я краем? Ведь все сгрунтовано, осталось жахнуть печурку!.. За чесеиров, за маму, за папу!..

Вспомнил папу на фотографии из книжки «Герои Гражданской войны в Забайкалье». Там он с юным Сергеем Лазо, членом Реввоенсовета Сибирской Красной армии. По современному «табелю о рангах» Лазо в двадцать лет был маршал! А справа от него сидит, опираясь на шашку, папка мой — еще моложе! Лихой оголец с шашкой и маузером. И чуб кудрявый из-под казачьей фуражки! И как же он, юнец безусый, в казачьих селах Забайкалья седобородых казаков за коммунизм поднимал? А ведь получалось у него, да еще как! Верили ему казачки за ум не по годам его и храбрость, за искренность и веру безграничную в справедливость войны. Седлали коней и шли за ним в красные отряды. И водил чубатый безусый оголец с шашкой и маузером «…лихие эскадроны приамурских партизан». Да как! В пух и прах разносил юнкер недоучившийся белогвардейские дивизии, которыми командовали тупорылые, спесивые царские генералы в опереточных аксельбантах, вроде недоумка Колчака, который до самой смерти своей так и не понял, куда сунулся, на что посягнул! Не мог понять его спесивый генеральский набалдашник, что Сибирь — не Россия, а сибирские казаки — не русские жалкие сивари, потомки покорных рабов крепостного права! И не потому, что в Сибири не крестьяне, а казаки, а потому, что они СИБИРСКИЕ!

Казаки из Сибири и казаки с Кавказа — две большие разницы, которые начинаются от понимания слов «моя земля». Кавказские казаки были защитниками государства, потому что были собственники. Для них земля — это мое! Не трожь! Жлобское государство защищает жлобасобственника. А для казака сибиряка слова «моя земля» — лирика, вроде мое сибирское небо! Вот она — земля Сибирская, в разноцветье полевых трав! Хочешь — коси, хочешь — паши! Хоть до Тихого океана, хоть до Северного! Кому какое дело?! Во-вторых, для сибирских казаков коммунизм — понятие родное: оно в генах. В суровой Сибири жили всегда общинным укладом. Дом ставят всем миром, пашут или косят всей общиной. Не было своего луга и поля. Не было в Сибири казаков богатых и бедных: чем больше семья, больше ртов, тем больше твоя доля из общего продукта! Но, главное, в-третьих, Сибирь — это фильтр, сквозь который прошли и лихие романтики, и разбойники, и политические ссыльные. Все они ненавидели государство! Есть у сибирского казака Родина, но государство… это чужое, полицейское, враждебное. Не любили, не уважали сибирские казаки Россию как государство! Терпели только, пока их не трогали… А затронули — не взыщи! А генерал Колчак в Сибирь из России приехал… казаками покомандовать захотел, придурок! На-кось выкуси!

Из лихих казачьих эскадронов собрал папка кавалерийскую дивизию. И усы вырастил, когда дивизией стал командовать. Чтобы старше быть. Папка, папка… юнкер недоучившийся… а воевал за власть советскую! За эту власть траханую, за этот народ дважды кровью истекал в лазаретах от тяжелых ранений. А легкие ранения сами в седле заживали. Так три года воевал, «и на Тихом океане свой закончили поход!», сбросив в Тихий океан всю нечисть золотопогонную вместе с япошками!

Шашками изрубленный, пулями простреленный, после Гражданской войны сел двадцатилетний комдив, мой папка, на жесткую университетскую скамью со студенческим рационом: осьмушка ситного, а кипятка от пуза! Думал, молодой республике нужны люди образованные, а не те, что шашкой махать горазды. Понимал, что в коммунизм не ворвешься лихой кавалерийской атакой!

Но всю жизнь продолжал он жить на скорости кавалерийской атаки, считая время секундами. За три года закончил экономический факультет университета и написал учебник. Два года проработал торгпредом в Китае и написал три книги по экономике восточных стран. Вернулся в университет, обретя ученую степень, кафедру, профессорскую должность декана и… жену! Смешная и восторженная восемнадцатилетняя первокурсница в комсомольском красном платочке стала моей мамой. Был папка на десять лет старше мамы… но какими были эти годы, наполненные героикой войны и послевоенным трудом! То, что успел он один сделать за несколько лет, другие коллективами не делали за всю жизнь!

Так как же ты, папка, посмотришь на сына-оглоеда с неполным начальным образованием, у которого снаряд заначен для мартеновской печки… когда стране советской сталь броневая — во! — как нужна?! А? Папка?! Не слышу оваций… даже наоборот. На казачий лексикон ты, пап, не нажимай! Я покруче загибать могу. Знаю такие лексиконы, о которых и ты, полиглот, не слышал! Эх, папка, папка… родной… любимый… Ты для народа жизнь был готов отдать без остатка, а народ — пулю тебе в затылок… да? Так на фига тебе, герою, умнице с мнением такого подлого народа считаться? Недостоин трусливый русский народ вас — сибирских казаков и героев гражданской, не достоин такой народ коммунизма, а достоин этот подлый народ вечного рабства! Знал ты, папка, казаков сибирских, но не знал русских рабочих и крестьян с душами потомственных рабов… а если и знал, то думал, что выжжет рабскую шелуху огненный вихрь революции?! А вот не выжег… Корни рабства в русском человеке глубоко: в душонке его подленькой, загаженной православием!

«В царство свободы дорогу грудью проложим себе!» — пели вы гордо. А кому проложили дорогу? Барыгам, палачам, мозгодуям, стукачам?! Тем, кто в гражданскую отсиделся, а после изо всех щелей полез во власть со страшной силой. Но как же вы, герои, допустили мерзавцев к власти, как отдали Россию в липкие от жадного пота лапы люмпенов? Конечно, тут недоумок Маркс не мало нагадил, пропагандируя власть не зажиточных казаков общинников, а грязных жадных пролетариев. То, что им Россию отдали — хрен с ней — такого добра не жалко! Никому она не нужна и никуда эта «страна рабов» не денется, как ее не переименовывай. Кто бы ей не командовал, а живут-то сегодня в ней рабы! И теперь всегда будут тут жить рабы, потому что вы! вы выпустили из рук крылатую мечту о коммунизме!

За что пролили вы реки крови лучших людей России?! Почему вы, подобно Христу, отказались от власти? И дядя Миша тоже… из-за чистоплюйства? Да, любая власть — дерьмо, потому что в ней и вокруг нее кучкуются подонки. Но тут не до брезгливости! «Я ассенизатор и водовоз!» — написал Маяковский.

Вот ты, папка, в двадцать лет покинул кавалерийское седло в чине боевого комдива, которому предложили стать комкором. А кто сел в удобное кресло комкора мирного времени вместо тебя? Какой-то пузатый приспособленец, вроде нынешних генералов, похожих на свиноматок? А для кого была революция и гражданская? Для этих жирных скотов? Говоришь, для народа? А Гордеич не народ? А до революции он жил получше: и скотину держал, и дом построил… а после — одни притеснения от безродного пролетариата. И все-таки чую я копчиком, что русские люди могут быть счастливы при социализме… если сверху слить хоть часть ядовитой накипи.

Но самое удивительное то, что случилось намедни. Это и приостановило мою возню со снарядом. Всем известно, радио хуже газеты: в нужнике им не подотрешься и никуда от него не денешься! В красном уголке, в столовке, в общаге и на площади Первой Пятилетки — повсюду лопочет, бормочет, бубнит, вопит и завывает радио. Говорят, что книги делают человека умным, газеты — нервным, а радио — идиотом! Дома Гордеич слушает только «От информбюро» и «Письма с фронта».

И в этой передаче услышал я сообщение про лихие дела партизанского отряда на Украине. Партизанская кличка командира отряда Тарас Бульба меня насторожила. Конечно, Гоголя и на Украине почитывают, но сердце екнуло: «Неужто?!.» А потом диктор радиописьмо прочитал. Сперва обыкновенная радиопараша, написанная под копирку в редакции Радиокомитета. Но в заключение письма, там, где передают приветы, было «…привет дорогому сыночку СанькУ от батьки и его боевых друзей. Помним мы твои фокусы…» Тут уж без булды! Мне письмо! Тарас, Седой и Вася воюют за СССР?! И меня предупреждают: не глупи с кондачка! Не все так просто… ну и ну… невероятно! Как говорил граф:

И ум отказывался воспринять эти невероятные, неслыханные, баснословные вести!

Воет метель, воет… и там, в снеговой круговерти, умирают на войне люди. Тарас, Седой, Вася… и младший сын Гордеича — там же… Спаси и сохрани их, Господь! Весь народ воюет, отдает жизни свои… за что? За власть советскую? Почему все понимают войну так, а я — никак?.. Почему воюют за советскую власть Седой, Вася, Тарас?! Ну и круговерть в соображалке! Кружатся мысли, кружатся, как снежинки за окном. Не успеваю рассмотреть их, как они свиваются в струйки, скручиваются клубками и мелькают, мельтеша и сменяя друг друга. Воет метель, воет… и такая тоска накатывает — завыть впору. Каждый знает: с кем он, где враг, где друг. А я — как-то с боку припеку. От того тревожно, тоскливо…