Читать онлайн «Сотворение мира». Страница 56

Должен сказать, я так и не смог привыкнуть к манере индийцев облегчаться прямо на людях. Нельзя пройти и пары шагов, не увидев дюжину мужчин и женщин, восседающих на корточках у обочины дороги. И самые зловредные — джайны и буддисты. Монахи могут есть лишь то, что получили как милостыню, а им в миску часто кладут гнилье, порой специально. А если пища в миске, ее приходится есть. В результате этой лютой диеты многие монахи страдают всевозможными желудочными расстройствами — на глазах у всех.

Я увидел, пожалуй, дюжину буддийских монахов. Каждый был в еле держащемся на нем рванье и держал миску для подаяний. Ни на ком не было желтых одежд, по которым узнают нынче представителей этой секты: в те времена большинство ревностных буддистов еще жили в пустыне, вдали от искушений. Но в конце концов отшельническая жизнь пришла в противоречие с необходимостью записывать и передавать сутры своей секты — слова, когда-либо произнесенные Буддой. Постепенно мужчины и женщины, приверженные Будде, образовали общины. Даже к концу моего первого посещения Индии секта уже насчитывала гораздо меньше странников-бродяг, чем в начале.

Первые ученики странствовали вместе с Буддой. Он, за исключением сезона дождей, всегда переходил с места на место. В поздние годы он стал ходить по кругу, всегда возвращаясь в Шравасти, где пережидал дожди в парке, переданном секте принцем Джетой, а не местным купцом Анатхапиндикой, который часто заявлял, что заплатил принцу Джете за парк огромную сумму. Поскольку принц всегда старался избежать похвал и славословий в свой адрес, Анатхапиндику теперь превозносят как самого щедрого покровителя Будды. Я не видел человека благороднее принца Джеты.

Когда дожди кончались, Будда иногда возвращался в родную Шакью у подножия Гималаев. Потом он шел на юг через республики, заходя в города Кушинару и Вайшали. Потом он переправлялся через Ганг в порт Паталипутра и шел на юг до Раджагрихи, где в бамбуковой роще сразу за городской стеной проводил не меньше месяца. Он всегда спал под деревом. Будда предпочитал выпрашивать пропитание в деревнях, а не на шумных улицах Раджагрихи. Во время знойного сезона он медитировал под деревом, и всевозможный люд сходился туда посмотреть на него, в том числе и сам царь Бимбисара.

Должен заметить, что в Индии святой, сидящий на корточках под деревом, — самое обычное дело. Многие прославились, пребывая в такой позе годами. Поливаемые дождем, палимые солнцем, обдуваемые ветрами, они живут на подаяние. Одни никогда не говорят, другие никогда не молчат.

Из Раджагрихи Будда шел в Варанаси. Здесь его всегда встречали, как героя-победителя. Тысячи любопытных сопровождали его в Олений парк, где он впервые привел в движение колесо своего учения. Из-за скоплений народа он редко задерживался в Оленьем парке. С первыми лучами солнца он покидал Варанаси и направлялся в северо-западные города Каушамби и Матхура, а затем, перед самым сезоном дождей, возвращался в Шравасти.

Будду почитали все, в том числе и брахманы, которые могли бы считать его угрозой своему престижу. В конце концов, он принадлежал к касте воинов. Но он был больше чем воин, больше чем брахман. Он был Золотой. И брахманы боялись его, потому что он не был ни на кого похож. Но, строго говоря, он и был никем. Он пришел и ушел.

Заплатив мне приданое, Аджаташатру сказал:

— Теперь вы должны купить себе дом. Он должен быть не слишком большой и не слишком маленький. Он должен находиться на полпути из моего дома в царский дворец. Он должен иметь дворик, а во дворике колодец с чистейшей водой. Там также должно расти десять видов цветущих кустов. Меж двух деревьев должны висеть качели, чтобы двое могли бок о бок качаться на них много-много счастливых лет. В спальне должна быть широкая кровать с шелковым балдахином. Там еще должен быть диван рядом с окном, выходящим на дерево в цвету. — Перечислив все, что должно быть у меня в доме, он выгнул дугами брови и спросил: — Но где, где найти такой прекрасный дом? Мой драгоценный, мы должны сейчас же отправиться на поиски, нельзя терять ни минуты!

Не стоит и говорить, Аджаташатру уже подыскал нам идеальный дом. По сути дела, это был его дом, и все кончилось тем, что я вернул тестю половину приданого, чтобы купить у него довольно милый, хотя и ветхий особняк, к тому же стоящий на шумной улице.

К моему удивлению, перед свадьбой никто не пытался обратить меня к поклонению демонам. От меня потребовалось лишь исполнить роль жениха в древнем арийском обряде, чем-то схожем с нашим. Как и в Персии, религиозную часть ритуала выполняют представители жреческой касты, а значит, не обязательно следить за тем, что они говорят и делают.

К вечеру я прибыл в длинный и низкий деревянный дом Аджаташатру. У входа меня дружелюбным гомоном встретила толпа народа. От меня веяло роскошью. Несмотря на жару, на меня надели златотканую накидку и тюрбан, который слуга наматывал и прилаживал целый час. Личный царский цирюльник подвел мне глаза черным и покрыл губы лаком. Затем он расписал мне тело светлой пастой из сандалового дерева, превратив грудь в листья и ветви, а ствол деликатно опускался по животу к половым органам, раскрашенным на манер корней. Две блестящие змеи, обвивая каждую ногу, спускались к коленям. Да, цирюльник был дравид и не избежал влияния доарийской культуры. В жару индийские щеголи часто покрывают себя сандаловой пастой — это якобы предохраняет от жары. Ничуть не бывало! Потеешь, как лошадь, но пот, по крайней мере, пахнет экзотическими благовониями.

Меня сопровождал Карака со всей моей многочисленной свитой. К тому времени все уже переоделись в индийский наряд. Погода взяла верх над патриотизмом.

В дверях дворца нас приветствовали Аджаташатру и Варшакара. Они были разодеты еще пышнее меня. На Варшакаре сияли бирманские рубины цвета его зубов, а наследник трона разукрасил себя, как сказали бы индийцы, тысячей тысяч алмазов. Алмазная нитка висела на шее, алмазы покрывали пальцы, спадали каскадами с ушей, обвивали огромное пузо.

По древнему обычаю, Аджаташатру предложил мне мед и кислое молоко в серебряной чаше. Когда я выпил этой приторной смеси, меня провели в центральный двор, где был натянут ярко расцвеченный шатер. В дальнем конце шатра, пока еще невидимая мне, сидела со своей матерью, тетками и служанками моя невеста. На нашей стороне расположилась мужская часть царской семьи во главе с самим Бимбисарой, который величаво и приветливо поздоровался со мной:

— Этот день увидит соединение ариев далекой Персии с ариями Магадан!

— Ты отражаешь, о владыка, как и Великий Царь, истинный свет ариев, и я счастлив стать скромным мостиком между двумя сиятельными владыками всего мира!

Всю эту галиматью я подготовил заранее, и еще многое другое, что можно спокойно забыть. Главное было создать впечатление, что Персия и Магадха теперь объединились против федерации республик и, если понадобится, против Кошалы.

Меж Бимбисарой и Аджаташатру я вошел в шатер. Горели серебряные лампы. Цветов было тысяча тысяч. Заметь, Демокрит, я действительно думаю на цветистом индийском диалекте и перевожу мысли на твердокаменный греческий такими, как они есть. Эти два языка совершенно противоположны по стилю, хотя есть много схожих слов. Как бы то ни было, цветочных гирлянд там было множество, и в спертом воздухе благоухало жасмином и сандалом.

Землю покрывали китайские ковры. Один был замечательно красив: голубой дракон на фоне белого неба. Позже, когда Аджаташатру спросил дочь, чего она хочет больше всего, она выбрала этот ковер. Принц расплакался от радости. Ничто, сказал он, не может доставить ему большего счастья, чем видеть этот ковер с драконом в доме своей любимой дочери. Но ковра мы так и не получили. Принц решил отказать себе в этом счастье.

Шатер был разделен надвое розовым занавесом. С одной стороны занавеса брахманы пели ведические тексты, бесконечно долго пересказывая историю нерушимой любви между Ситой и Рамой. Мне было забавно, что индийцы даже не притворялись, что слушают. Они были слишком поглощены разглядыванием нарядов и росписей друг на друге.

Наконец верховный магадханский жрец разжег на жаровне огонь. Затем к жрецу присоединились три брахмана. Один держал миску риса, другой миску ги, третий миску с водой.

В шатре стало уже так жарко, что я почувствовал, как с дерева у меня на груди опадают листья. Я вспотел так, как предписывал то Кир каждому персидскому воину перед единственным за день приемом пищи.

За розовым занавесом женские голоса распевали мантры. Потом Бимбисара шепнул что-то верховному жрецу. Через мгновение занавес поднялся, и царственные дамы увиделись с мужчинами.

Поначалу мне показалось, что прически у дам — в их собственный рост. Потом моя жена рассказывала, что такая прическа требует целого дня и ночи кропотливой работы, и женщине приходится спать на наклонной доске, чтобы не разрушить чудо, созданное у нее на голове.